Слой 3

– Не спеши... Кто больше вас задолжал энергетикам? «Севернефтегаз». А кому энергетики должны больше всех? Правильно, «Газпрому». А чего «Газпром» желает от «Севернефтегаза»? Так что ты поговори с дружком Аркадьичем, когда он из заграницы нарисуется. С тебя бутылка за подсказку. Еще вопросы есть?

– Вопросов тьма, но не сегодня.

– У меня вопрос, если позволишь... Тебе не кажется, что ты... продешевил с Гаджиевым?

– В каком это смысле?

– Ты же продал ему завод за меньшую цену, чем он городу обошелся. Извини, старик, кое-кого это наводит на разные нехорошие мысли.

– А мне насрать. Мы же сделали независимый аудит, полную инвентаризацию. Оборудование изношено, сети полностью придется перекладывать, плюс затраты на реконструкцию. Я считаю, что выжал из Гаджиева все, что мог, и даже больше. Живыми деньгами к тому же. Или я не прав?

– Конечно, прав. Но даже самый независимый на свете аудитор за взятку может написать такое... В общем, я тебя предупредил, Витальич. Да, твое распоряжение о продаже завода Дума завизировала? Нет? Ну, друг, я тебе удивляюсь... Давай бегом к Солянику, мирись и делай визу. Ну все, пока. О, погоди, Витальич! Я слышал, вы в администрации автопарк сокращаете. Подбросил бы нам пару машинешек в порядке шефской помощи?

– Я подумаю, – сказал Кротов.

– А чего думать-то? – сказал Перфильев и отключился. И то, что он первым ушел со связи, было знаком не очень хорошим.

Кротов встал и потянулся с хрустом, подошел к окну.

– Мне кажется, не очень жопа надралась, – с ехидным сочувствием молвил Лузгин.

Еще не вечер, – выговорил Кротов. – Так почем нынче наша продажная пресса? Докладывай, разведчик.

– Я же говорил: вполне по-божески. Засунуть Слесаренко в оэргэшную программу «Из первых рук» будет стоить пятнадцать тысяч.

– Налом, зеленью?

– Конечно.

– Потянем. Дальше.

– Дальше на выбор: «Штрихи» на эртээр или «Кто есть кто» на шестом канале. Это дешевле, уложимся в десять тысяч.

– А «Герой дня» на энтэвэ?

– Здесь сложнее: Сорокина – баба честная и денег не берет. Но можем сунуть кой-кому в бригаде, они сумеют убедить. Однако нужен информационный повод.

– Эго что такое? – Кротов повернулся от окна.

– Любое событие с участием Слесаренко. Например, пресс-конференция в Госдуме на скандальную тему.

– Это мы можем устроить?

– Вполне. Вернется из Германии, тормознем его в Москве и все организуем через того же Лунькова. Так, Луньков плюс пресс-центр, плюс бригада Сорокиной... Тысяч тридцать – не меньше.

– Приемлемо.

– Размах внушает оптимизм... Теперь газеты. Наши люди в Москве обещают любую. Цены за «подвал» – от пяти до пятнадцати плюс личный интерес.

– На сколько тянет личный интерес?

– «Штук» десять, если автор все делает сам, или пять, если мы готовим «рыбу».

– Какую рыбу?

– Ну, «болванку», исходный материал со всеми цифрами, фактами и аргументами, который автор просто переписывает своими словами и ставит подпись.

– За что тогда платить пять «штук»?

– За имя, – пояснил Лузгин.

– Готовьте «рыбу», все равно понадобится.

– Уже готовим.

– Молодцы.

– Теперь о местной прессе. Здесь всё идет по плану. Ты не забыл – у тебя нынче запись с Лялиной.

– С тобой забудешь... Кстати, когда Слесаренко прилетает в Москву?

– Завтра вечером.

– Вот черт, тогда тебе надо лететь, и немедленно! Я имею в виду эту пресс-конференцию.

– Я уже взял билет сегодня на вечер.

– Оперативно, – буркнул Кротов. – Хоть ты и любишь поломаться, друг мой Вова, и в голове у тебя только мусор и бабы, и ты все время денег просишь...

– Я не прошу, – сказал Лузгин. – Я требую.

– Сколько понадобится?

– Сейчас прикину. Пресс-конференция, аванс бригаде... В «полтинник» уложусь. Остальное потом.

– А самому на жизнь?

– Пока хватает.

– Удивительно...

Когда Лузгин связался с этой красивой девкой Лялиной, Кротов поначалу отнесся к происшедшему с мужской солидарной ухмылкой, но потом всерьез забеспокоился о вовкиных деньгах. Лузгин был щедрым по-дурацки, любил потратиться деньгами не на тех и не на то, а девка Лялина по всем наличествующим у нее внешним признакам являла собой типичный образ бабы-пылесоса: все в себя. По редким проговоркам Лузгина выходило, что Лялина жила если не в бедности, то весьма небогато. «Еще бы, – нехорошо подумал Кротов, вспомнив рассказ Воронцова-младшего, – спонсор-то в больнице, содержать не может... Интересно, Вовка в курсе или нет?». Кротов бы махнул на все рукой, но он заботился о друге. Этот северный предвыборный вояж был единственной возможностью для Вовки Лузгина быстро заработать солидные по журналистским меркам деньги. Других северных выборов в обозримом будущем и не маячило, кроме думских областных, но там платили совсем уж смешные суммы – прямо пропорциональные количеству реальной власти, приобретаемой в итоге депутатом. По слухам, туда намылился проигравший губернаторскую гонку пресловутый денежный магнат Окрошенков, этот зелень мог швырять мешками, но, во-первых, Кротов был уверен, что друг Вовян не ляжет под Окроху и за миллион, хотя кто его знает насчет миллиона, и, во-вторых, прошла молва, что господин Окроха после проигрыша битвы за губернаторское кресло в сердцах «кинул на бабки» всех тюменских журналистов, работавших на него, и ныне только последняя рвань пригазетная купится на его новые посулы. В Тюмени же на телестудии Лузгину платили в месяц до двух тысяч деревянных, что в народе считалось приличным окладом, но Лузгин не жил в народе и ему не хватало. Так что Кротов совершенно искренне боялся, как бы пижонистый и влюбчивый дружок его Вовян не вернулся домой с пустым карманом. Он еще подумал, что бабы-пылесосы и в постели ведут себя так же, для них мужик лишь помпа, нагнетающая внутрь давление до взрыва, и не дай бог тебе взорваться раньше срока; а как она, подумал он, и представил на миг свою помпу в работе над Лялиной, но тут Лузгин собрался уходить, и Кротов отогнал видение и сказал:

– Хорошо. Обедаем в гостинице, потом зайдешь ко мне – я выдам.

– Да, насчет передачи, – сказал Лузгин. – Анна предлагает записать тебя не в студии, а где-нибудь на природе. Так, знаешь, с размышлизмами...

– И курить можно будет?

– Конечно.

– Тогда я согласен.

– Знаешь, так: у костерка на берегу реки неспешные откровения мудрого... Народу это понравится.

– Я же сказал: согласен. Может быть, на «дальней даче»?

Лузгин задумался.

– Пейзаж красивый, посторонних нет, – слегка дожал друга Кротов.

– Здорово! – воскликнул Лузгин. – Только саму дачу не снимайте, народ вас не поймет. На берегу, на бревнышке, и чтобы веранда в кадр не попала. Да ладно, я ей сам все объясню. Бывай, старик. Рули тут дальше. Получается хоть?

– Получается.

– Молодец, – улыбнулся Лузгин. – Покажем класс аборигенам?

– Риск на лицо, – сказал Кротов и нажал кнопку селекторной связи: «Ближний круг, Нина Константиновна». – Он посмотрел на свой «Ролекс»: вываливались из графика на восемь грёбаных минут.

Иногда, глядя в гостиничном номере со стаканчиком виски в руке полночные новости по каналу НТВ, Кротов размышлял о том, захотел бы он и смог бы он работать и дальше первым замом у местного градоначальника или вообще в структуре любой власти. Деньги тоже были властью, и самой серьезной, уж Кротов это знал доподлинно не первый год крутился в мире денег, где лицемерия, грязи и вони было не меньше, чем в мире политики, но все-таки акционеров банка, имея контрольный пакет на руках, гораздо легче приструнить и облапошить, чем так называемых избирателей, даже с выборным мандатом на четыре года. К тому же начальникам от политики платили в десятки раз меньше, чем в бизнесе.

Конечно же, всегда была возможность, так сказать, слегка подсуетиться и тихонько брать на лапу, но риск при этом загреметь из кресла за решетку – сдадут свои же под аплодисменты – был многократно выше уровня прибавочных доходов, а потому в большой политике и даже политике средней откровенно в лапу брали только идиоты. Умные люди чурались и косвенных взяток: подарков, путевок, так называемой учебы за границей и даже просто приглашений на банкет или в баню.