Слой 3

– Убивать отца?

Кротов вздрогнул и сказал:

– Ну, в этом смысле...

– Скоро узнаем.

– Искренне надеюсь.

– Да вы не поняли, – сказал парень и посмотрел на дверь, подставляя Кротову затылок с бледной ранней лысиной. – Я имел в виду не милицию. О. и сто лет копаться будут и все равно ничего не узнают.

– Тогда объясните, что вы имели в виду.

– Выборы, – сказал парень. – Выборы все покажут.

– Ах, вот вы о чем, – промолвил Кротов, откидываясь в кресле. Спинка скрипнула противно, рука сама собой полезла вбок за сигаретой, но Кротов решил не закуривать: уж слишком читалось бы это движение. – Так чем же я могу быть вам полезен, Юрий Николаевич?

– Ничем, – ответил парень.

«Ну и наглец», – подумал Кротов.

– Если так, то... не смею задерживать. Приятно было познакомиться лично. И будьте любезны, скажите секретарше, Нине Константиновне, чтобы она зашла ко мне немедленно.

– Подождите, – сказал молодой Воронцов, – я... я извиняюсь. Лично к вам у меня... ничего.

– Следует говорить «извините», то есть просить меня вас извинить. Фраза же «я извиняюсь» означает всего лишь, будто вы сами себя извиняете, что, согласитесь, отнюдь не одно и то же.

– Не надо мне лекций читать. Я и сам знаю, что... оговорился. Извините, Сергей Витальевич.

– Принимаю ваши извинения, Юрий Николаевич. Со своей стороны...

Он оборвал себя на полуфразе, потому что в глазах повернувшегося к нему лицом Воронцова стояли слезы.

– Что с вами, Юрий Николаевич? – спросил он не слишком уверенным голосом.

– Вот вы не знаете...

– Что я не знаю, милейший?

– Как мне противно унижаться перед вами.

– Так не унижайся, щенок! – выкрикнул Кротов. Плюнь мне на стол и вали отсюда! А если пришел говорить как мужчина, то держи себя в руках.

– Извините, – Воронцов шмыгнул носом. – И не смейте орать на меня.

– Ну вот, другое дело. – Кротов закурил сам и протянул пачку через стол; Воронцов помотал головой. – А теперь говори, в чем проблема.

Парень вздохнул, вытер глазницы запястьем.

– Я знаю, что вы руководите выборным штабом у Слесаренко.

– Это не так. Руководителем назначен Федоров, он вам известен.

– Чихня, – совсем по-детски сказал парень. – Федоров так, для фикции. Это вы здесь всем командуете, вы и ваш дружок Лузгин.

– Ну, даже если и так, – полусогласился Кротов, – проблема-то в чем, не врубаюсь?

– Дайте мне слово, – сказал Воронцов.

– Говори, я тебя слушаю.

– Нет, это вы дайте мне слово... ну, пообещайте честно...

– Что, что пообещать?

Что вы не будете рассказывать всякие гадости про моего отца.

– Вот те на, – опешил Кротов. – Это где и когда, интересно бы знать, я что-то такое рассказывал?

– Пока не рассказывали, но потом будете, я знаю.

– Когда это – потом?

– Когда выборы начнутся.

– Чепуха, – Кротов даже поморщился. – Никто не собирается вываливать в грязи...

– Не врите мне, – сквозь зубы выговорил парень и мелко затряс головой. – Не врите, я же знаю. И про ваши проверочки, и про связи с Гаджиевым... Вы ему завод отдали, чтобы он на отца говорил.

– Вот что ты мелешь, сам подумай! При чем здесь Гаджиев и сраный завод?

– Зато по рынку...

– Что – по рынку?

– Он скажет, что взятки давал...

– А он что, не давал?

– Нет, – сказал парень.

– Тогда нечего и беспокоиться.

– Но он может сказать, что давал. Или что отец у него вымогал.

– А он не вымогал?

– Нет!

– Точно знаешь, что нет?

– Да как вы смеете!

– А в городе говорят.

– Вот именно, – зло буркнул Воронцов. – Отец столько сделал для них...

– Пустой разговор, – сказал Кротов. – Слушай меня внимательно. Никто ни собирается давить на Гаджиева, если... Если все на самом деле обстоит так, как ты сказал. И вообще, все это... не понадобится. Мы по грязи не работаем.

– А зачем тогда ваш Лузгин к этой Лялиной подбирается?

– В каком смысле?

– Да в том самом...

– Это их личное дело. Мы-то с тобой здесь при чем?

– Не врите мне, – снова сказал парень. – Ведь вы же знаете...

– Что, что я знаю?

– Про Лялину... И про отца.

– Понятия не имею, о чем ты лепечешь, Юра.

– Я же просил...

– Я не вру. Объясни, если можешь.

Младший Воронцов сложил руки, как в школе на парте, и стал рассказывать про Лялину и про отца, не называя никого по именам, а только «он», «она»: «Он во всем открылся перед матерью... Она вскрывала вены...».

– Кто, мать?

– Нет, Лялина.

– Ну, извини...

– С тех пор все успокоилось, все было хорошо... Мне маму жалко. Она не вынесет, если все снова... Это ее убьет. Совсем убьет.

– Дурак ты, парень, – сказал Кротов. – Да я самолично вот этой вот лапой, – он поднес здоровенный кулак к носу мэрского сына, – выбью зубы любому, кто только тронет эту тему. Ты понял?

– Да.

– Повтори.

– Да. Я вам верю, Сергей Витальевич.

– Тогда иди. И чтоб больше с подобными глупостями... Ну, что сидишь ступай, вопрос закрыт.

Кротов бросил в пепельницу окурок и демонстративно уткнулся глазами в бумагу, прочитал, не вникая, абзац, поднял голову и спросил с недовольством:

– Ну, что еще?

«Сейчас попросит, щенок, не закрывать его шарашку», – подумал он с небрежной прозорливостью. Сын Воронцова командовал тихой фирмёшкой, занимавшейся по доверенности городской администрации так называемым северным завозом – сезонными поставками в город товаров, горючего и продовольствия. Кротов видел фирмёшкину документацию: натуральный посредник, печать туда, печать сюда, а денежки знай себе капают. Но криминала не было, ребята не наглели, больше трех-пяти процентов от каждого контракта себе не «отстегивали» и внешне вели себя скромно, без золотых цепей и пальцев веером. Правда, ездил младший на «лендкрузере», что было слегка не по рангу, но в этом прославленном городе только бичи и старушки ходили пешком.

– Не мнись, – подбодрил парня Кротов, – давай выкладывай... А ты, значит, подумал, что мы Лузгина на Лялину послали? Ну, дружище... Так я тебя слушаю, Юра.

– Мне предложили... выдвигаться.

– Я это знаю. А что? Почему бы и нет? Шансов у тебя, конечно, никаких, но процентов десять голосов ты у кого-нибудь отнимешь, это точно.

– Я могу снять свою кандидатуру.

– Красиво сказано. Что дальше?

– Это вам поможет.

– Ни черта это нам не поможет, – отмахнулся Кротов. – Ты ведь не у нас голоса уведешь, а у своего дружка Соляника. Так что нам даже выгодно, чтобы ты остался в списке. Извини, дружок, здесь торговли не получится. А ты вообще чего хотел? Чтоб мы тебя с твоей шарашкой не трогали? Так я скажу тебе с предельной откровенностью: не тронем, не тронем, если будешь вести себя правильно.

– В смысле: вам отстегивать чего-то?

– А ты что, родному папе отстегивал?

– Да как вы смеете!

– А ты как смеешь, пацан, лезть ко мне со своими жалкими копейками? Давай, выметайся, пока я в тебе окончательно не разочаровался.

– Вы меня не поняли, – замотал ушастой головой младший Воронцов. – Я совсем в друюм смысле.

– Послушай, Юра, у меня куча дел.

– Я сделаю все, что вы скажете, – тихо и медленно проговорил Воронцов, – если вы мне дадите честное слово, что не станете пачкать отца.

– Тебе же русским языком сказали: вопрос закрыт.

– Я не про Лялину.

– Ах, вот как... А про что?

Кротов увидел, как у парня мелко дрогнул подбородок.

– Я знаю, что он... допускал ошибки. Я вас очень прошу: пощадите его. То есть маму.

– А ты, дружочек, мамой-то не закрывайся, – без жалости вымолвил Кротов. – Ты ведь сам... его ошибка. И ты ведь ездишь на своем «лендкрузере» только потому, что с благословения твоего папы каждый житель этого города платит за банку вшивых огурцов в три раза больше, чем следует. Разве не так?

– Я вас очень прошу, – сказал парень. – Вам мало, как я унижаюсь?