Новый Мир. № 3, 2000

Но вот кто-то где-то решает: страна-победительница строит счастливую жизнь, негоже спаивать сограждан, строителей коммунизма. Будем внедрять трезвость! Торговлю в розлив прихлопнули, палатки исчезли. Закусь — тоже. Пива нет. И это при живом-то заводе! Одна «продажная дурь» в магазинах. Побутылочно: «Столичная», «Кубанская», «Сибирская», «сучок». Хочешь выпить — бери целую или на троих «соображай». А закусить? Занюхаешь рукавом.

Теперь «соображают» в подворотнях, дворах, на лестничных площадках, за углом, в кустах, на глазах детей. Висит мат, пьют женщины, мужчины, подростки. Пьют и бьют вусмерть. «Голубой Дунай» перекрещивают в «Женины слезы», а вскоре и совсем прикрывают. Цены больше не снижают. Фронтовикам не платят за ордена-медали. В уличной заволжской пыли внуки-несмышленыши играют наградами.

Принуждают подписываться на заем восстановления разрушенного хозяйства. Каждый месяц из маминой и без того скудной зарплаты вычетают на «стройки коммунизма». Работяги шутят: жить стало лучше, жить стало веселей, шея стала тоньше, но зато длинней.

Расту в безотцовстве, но жизнь то и дело сводит с «дядьями», мамиными пациентами, простыми русскими мужиками. В нашей семье они — свои люди. Я многому учусь у них. Каждый в уваженье — благодарность за лечение — старается чем-нибудь пособить маме от чистого сердца. Верно сказано: человек начинается с горя. И наш, российский, вдосыть хвативший лиха, остался живым в душе.

Пасха! Мамина подруга тетя Паша отваривает в луковой шелухе яйца. Получаются смугло-красные. Несколько белых варит отдельно. Я раскрашиваю их акварельными красками: зеленые листочки, веточки, пестрые кружочки, полоски, крапинки — простор для фантазии! На столе остывают-отдыхают темно-золотые куличи с глазурью. Удались. Мама — мастерица на них. Еще пасха здорово получается: розовая, из топленого молока. А закупать-запасать начинают загодя до праздника: муку, масло, яйца, изюм, дрожжи, ванилин, молоко. Сначала мама квасит его. Выливает ряженку в узелок из марли, сложенной в два или три слоя, подвешивает над тазом. Сыворотка сцеживается несколько дней. Когда перестает капать, мама развязывает марлю, тщательно перемешивает нежно-розовую массу с сахарным песком, изюмом, ванилином. Я выскребываю кастрюлю ложкой, а потом пальцем. Какое приятное занятие в радостном предчувствии праздника! Душистое лакомство перекладывается в пасочницу, деревянную, расширяющуюся книзу форму с вырезанными на боковых дощечках буквами «ХВ». Теперь пасочницу можно ставить на холодок — в большой старинный сундук, обитый жестяными полосами-узорочьем. Сундук в коридоре — «на мосту», как говорит тетя Паша, с музыкальным внутренним замком. Мама вставляет массивный ключ с ажурной бородкой, поворачивает вправо — дзинь! динь! бом! Поворачивает влево — бом! динь! дзинь!

…Мальчишки собираются в церковь на всенощную, хоть мы и советские, а все равно интересно. Упрашиваю маму отпустить. И вот мы у Егория за вокзалом. Служба уже идет, народу — пропасть. Старухи со свечками, куличами, яйцами. Нищие от ворот до самой паперти. Дежурные милиционеры. На дворе темень, а церковь светится, как китайский фонарик. Поет хор. Точимся внутрь. На нас шикают, шпыняют, ворчат. Огни, блеск икон, благовоние, духота. Крестный ход, хоругви, песнопение, свечи. На мгновение все замирает. Вдруг полуночную тишину взрывает торжествующее «Христос воскресе!». В ответ радостно-благодарное «Воистину воскресе!». И колокола. Сначала большие: степенно, размеренно, глуховато. За ними средние: почаще, позвонче. Наконец малые, заливчатые. Благовест.

Корешимся с Сережей Поташинским, известным в Рыбинске голубятником. У Поташинского десятки голубей, все отборные. Орловские белые, чернокрылые с повязками или ленточные — они ходят на кругах. Трубачи — у них хвост колесом-опахалом. Николаевские краснобокие взлетают вертикально, часами держатся на одном месте. Бывает, ночь напролет зависнут на высоте и места не изменят, если не налетит ветер. Через Поташинского постигаем разные тонкости, приохочиваемся к чтению о голубях. Особая гордость Поташинского — панцирные кружастые и турманы, о них может рассказывать часами. Мы узнаем, что на Руси домашние голуби появились еще больше четырех веков назад, а родина кружастых — Ярославщина. Любо смотреть на их игру: взмывают в небо и ходят малыми кругами, каждый по-своему, забирая вправо, влево, не повторяя полета другого. А турманы? Их у Поташинского несколько пар: красно-пегие с лентой в хвосте, черно-пегие и даже черные. Дорогущие! Перо на грудке с фиолетовым переливом, головка кубичком, серые глазки, клювичек аккуратненький. Турманов называют еще вертунами. На лету кубарятся то через хвост, то через крыло. Увлекутся иногда так, что о землю разбиваются. Один раз Поташинский продал турмана в хорошие руки. Хозяин, чтобы голубь не улетел, вырвал маховые перья. А через месяц-два, глядим, наш турманок снова возле дома. По земле, значит, шел. Уж они такие: или дом найдут, или погибнут. К чужой стае не прибьются.

За Волгой многие держат голубей. Часто играют на «сел-пропал». Не только между собою, но и с городскими, зачеремушными, запахомовскими, копаевскими. Правила такие. Собираются по очереди то у одного, то у другого. Заранее договариваются, на каких играть. Хозяин, у кого собираются, первым выпускает своих. Голуби забирают над крышами, ходят кругами все выше, выше. Первый во взгоне — летовод. Хозяин на крыше. Размахивает гонялкой-шестом с тряпкой, свистит. Теперь гости запускают. Если чей-либо сядет с хозяйскими, все: пропал, переходит к новому хозяину. Самый сезон таких игр — от Благовещенья до Покрова.

Девятый класс, мечтаю об авиации. Александр Покрышкин, Иван Кожедуб — мои кумиры. Уважаю и Алексея Маресьева, его железную волю. Выписываю в тетрадь слова Чкалова: «Большое счастье быть советским летчиком». Хочу тоже служить Родине и быть счастливым — учиться в военном училище, носить форму с голубыми петлицами и золотыми крылышками, стать сталинским соколом.

По вечерам ходим в аэроклуб. Летом в Ярославль — прыжки с парашютом, а потом заветное училище. Но… не прохожу мандатную комиссию. Сын «врага народа». Я обескуражен, больно и стыдно. А как же сталинское «сын за отца не отвечает»? Мы так вам верили, товарищ Сталин, как, может быть, не верили себе…

Мама дважды запрашивает ярославскую прокуратуру. Оба раза казенно-сухой ответ в сером конверте: «Ваш муж осужден законно».

…Лишь в 1988 году после запроса на имя Генпрокурора СССР получаю бумагу о полной реабилитации отца «за отсутствием состава преступления». Решение от тринадцатого февраля 1963 года. Четверть века назад! За восемь (!) лет до кончины мамы. Иду к нашему городскому прокурору Королеву. На вопрос: «Почему не сообщили раньше?» — законник лишь беспомощно разводит руками.

Рыбинск.

Градусов Кирилл Павлович родился в 1935 году. Преподаватель немецкого языка. Живет в Рыбинске.

Елена Князева, Алексей Туробов

Единая наука о единой природе

Возникновение синергетики как самостоятельного направления научных исследований можно датировать 1969 годом. Именно тогда немецкий физик Герман Хакен стал использовать термин «синергетика» в своем курсе по теории лазерного излучения, который он читал в университете города Штутгарт. Новый термин был образован им от греческого выражения Vun-ergia, что означает сотрудничество, согласованное действие, соучастие.

Какое отношение имеет эффект согласованного действия к поведению излучающих атомов в процессе формирования лазерного светового пучка? Вот что об этом пишет сам Хакен:

«В лазере большое число атомов погружены в активную среду, например, в такой кристалл, как рубин. После накачки извне атомы возбуждаются и могут испускать отдельные цуги световых волн. Таким образом, каждый атом испускает сигнал, то есть создает информацию, переносимую световым полем. В полости лазера испущенные цуги волн могут столкнуться с другим возбужденным атомом, что приведет к усилению испускаемой им волны… Так как отдельные атомы могут испускать световые волны независимо друг от друга и так как эти волны могут затем усиливаться другими возбужденными атомами, возникает суперпозиция некоррелированных, хотя и усиленных цугов волн, и мы наблюдаем совершенно нерегулярную картину.