Маковое Море

— Почему мозжечок?

— Ваше слово гроша ломаного не стоит!

— Мне жаль вас огорчать, мисс Ламбер, но я уверен, так будет лучше. Шхуна — не место для такой девушки.

— Считаете, девушка не справится? — Полетт вскинула голову, глаза ее сверкнули. — Послушать вас, так это вы открыли Америку! Но вы ошибаетесь: я могу… и я это сделаю!

— Желаю удачи, мисс.

— Не смейте глумиться, мистер Рейд! — выкрикнула Полетт. — И без вашей помощи я попаду на Маврикий и вот тогда рассмеюсь вам в лицо! Я награжу вас именами, о каких вы даже не слышали!

— Вот как? — Схватка заканчивалась, и Захарий позволил себе усмехнуться. — Любопытно какими, мисс?

— Я назову вас… — Полетт запнулась, ища в памяти ругательство, которое вобрало бы в себя всю злость ее сердца, а потом вдруг слово само слетело с губ: — Страхуй! Вот кто вы, мистер Рейд, — паршивый страхуй!

— Страхуй? — Захарий озадаченно глянул на Джоду, и тот радостно перевел:

— Товсь!

— Да! — От негодования голос Полетт срывался. — Миссис Бернэм говорила, это самое непотребное слово для дамских уст. Не знаю, кем вы себя мните, но знайте, кто вы на самом деле: нецензурный страхуй!

Сраженный нелепостью слова, Захарий расхохотался и шепнул Джоду:

— Она про елду, что ли?

— Про балду? — услыхала Полетт. — Да, это о вас: страхуй и балда — славная парочка, не имеющая мужества сдержать слово. Ладно, вы меня еще попомните!

14

Стороннему наблюдателю Алипор представлялся монолитным царством, но обитатели острога воспринимали его скорее как архипелаг феодальных уделов, в каждом из которых свои законы, правители и подданные. Перемещение Нила из внешних пределов узилища, где властвовали англичане, в его внутренние области заняло больше дня: ночь он провел в изоляторе и лишь к следующему вечеру был определен в тюремный корпус. К тому времени его охватила странная апатия, и он, хоть не знал уставов тюрьмы, ничуть не удивился, когда охранники передали его под опеку другого заключенного — человека тоже в тюремной одежде, но с той лишь разницей, что его блуза была выстирана, а дхоти доходили до щиколоток. Крепко сбитый, похожий на состарившегося борца, он имел все признаки старшинства: выпирающее брюхо, ухоженную седую бороду и большую связку ключей на поясе; когда он вел Нила мимо камер, заключенные почтительно его приветствовали, называя Бишу-джи. Стало ясно, что это джемадар — узник, которого благодаря возрасту, властному нраву или просто грубой силе тюремное начальство определило старостой.

Стены корпуса окаймляли внутренний двор, на одном краю которого был колодец, а на другом высокая мелия. Здесь узники готовили пищу, ели и мылись; ночь они проводили в камерах, а утром расходились по рабочим бригадам, но центром их жизни, очагом, у которого начинался и заканчивался день, был двор. Сейчас тут догорали костры, на которых был приготовлен ужин, и лязгали решетчатые ворота, впускавшие отряды заключенных в камеры. Во дворе оставались лишь дневальные, у колодца драившие котелки и миски, и джемадары, расположившиеся под мелией, где полукругом стояли четыре кровати. Каждого старосту обихаживали приближенные. Отряд отчасти был семьей, в которой джемадар играл роль начальника и отца: как заминдару прислуживают женщины семейства, так о старосте заботились любимчики и приспешники. Начальники беседовали, а шестерки разминали им ступни, готовили коноплю и разжигали трубки.

Когда Бишу-джи подробно изложил дело Нила, все это стало напоминать сходку деревенских старейшин. С адвокатской основательностью джемадар рассказал о поместье, обвинении в подлоге и заседании Верховного суда. Непостижимо, откуда он все это знал, но говорил беззлобно, и Нил проникся благодарностью за столь дотошное изучение его истории.

По завершении речи Бишу-джи раздались возгласы — наказание ссылкой потрясло даже тюремных старожилов. Нила пригласили подойти ближе, дабы старосты взглянули на его татуировку. Вновь послышались восклицания, передававшие ошеломление, сочувствие, отвращение и страх зрителей. Нил охотно предстал под их взгляды, надеясь, что отметина обеспечит его какими-нибудь привилегиями, выделив среди прочих узников.

Затем наступила тишина, означавшая, что совет пятерых закончен, и Бишу-джи подал Нилу знак следовать за ним.

Они отошли в сторонку, и джемадар сказал:

— Давай-ка я растолкую тебе наши правила. В зависимости от происхождения и нрава новичка определяют к одному из джемадаров. Но с тобой все иначе, поскольку приговор навеки обрывает твои связи с другими людьми. На корабле, что повезет тебя через Черную Воду, ты и твои спутники создадите собственное братство — вы станете новым поселением, новой семьей и новой кастой. Поэтому таких, как ты, содержат отдельно.

— Понимаю, — кивнул Нил.

— Сейчас здесь только один человек с таким же приговором, его тоже отправляют на Маврикий, и вы, конечно, поедете вместе. Значит, будет справедливо, если ты разделишь с ним камеру.

В тоне джемадара слышалась какая-то недоговоренность, и Нил спросил:

— Кто он?

— Его зовут Аафат, — криво усмехнулся Бишу-джи.

— Правда? — Нил удивился, ибо казалось невероятным, что человек носит имя, означающее «беда». — Кто он? Откуда?

— Из дальних краев под названьем Маха-Чин.

— Он китаец?

— Судя по виду, так, но точно не скажешь. Мы знаем о нем только одно: он опийный пристрастник.

— Вот как? Где же он берет опий?

— В том-то и штука, что зелья нет.

В сумрачном углу двора они остановились, и Бишу-джи забренчал связкой, выбирая ключ. В камере было так тихо, что она казалась пустой.

— Где же постоялец? — спросил Нил.

— Он там, найдешь, — ответил джемадар, распахивая решетку.

Внутри стояли две койки, застеленные циновками, в углу виднелась параша под деревянной крышкой, а возле стены — глиняный кувшин с водой. Больше в камере ничего не было.

— Его здесь нет, — сказал Нил.

— Да тут он. Прислушайся.

Теперь Нил различил тихий вой и щелчки, словно кто-то лязгал зубами. Источник этих звуков определенно был в камере; Нил опустился на колени, заглянул под койку и испуганно отпрянул, словно увидев раненого или больного зверя. Неподвижное существо тихонько скулило, в темноте сверкал его глаз. Не заходя в камеру, Бишу-джи пошуровал под кроватью палкой:

— Аафат! Вылазь! Глянь, тебе соседа привели!

Из-под койки показалась дрожащая рука. Затем появилась косматая голова со спутанной бородой. Наконец их обладатель выбрался целиком, но было невозможно определить, голый он или одет, ибо тело его скрывала корка грязи. Заполонившая камеру вонь подсказала, что в создании коросты участвовали также дерьмо и блевотина.

Нил метнулся к решетке и крикнул вслед джемадару:

— Не оставляйте меня здесь! Помилосердствуйте! Выпустите меня отсюда!..

Бишу-джи вернулся и погрозил пальцем:

— Послушай… Тебе от него не избавиться. Отныне Аафат всегда будет рядом. Вы вместе поплывете через Черную Воду. Он для тебя все: каста, семья, друг, он тебе ближе брата, жены и сына. Приноравливайся, как хочешь, он — твой жребий, твоя судьба. Глянь в зеркало, и сам поймешь: того, что написано на лбу, не избежать.

Джоду не удивлялся, что после ночной встречи с Захарием Полетт все больше дулась и куксилась, а их обычно безобидные стычки стали злыми: она винила его в провале своего плана. Жить вдвоем в маленькой лодке и постоянно собачиться было тяжело, но он понимал отчаянную ситуацию подруги — ни денег, ни друзей — и, конечно, не мог отказать ей в приюте. Но скоро «Ибис» выйдет из дока, и арендованная лодка вернется к владельцу. И что тогда? Полетт не желала обсуждать сию тему, а Джоду не настаивал, потому что сам ее боялся.

По-прежнему сильно дождило, и как-то раз Полетт насквозь вымокла под жутким ливнем. То ли из-за этого, то ли из-за своего душевного состояния, но она расхворалась. Выхаживать больную в лодке было невозможно, и Джоду решил переправить ее в семью садовников, которые давно работали в Ботаническом саду, знали мистера Ламбера и видели от него много добра. Там Полетт будет в безопасности, там за ней присмотрят.