Суть острова. Книга 1 (Добудь восход на закате)

— Угу, примерно въехал. Пять лет. Пять лет еще прожить надо. Надеюсь, что проживем и без зарплаты не останемся. Слушай приказ по личному составу! Гм… И чтобы на курсы автовождения — вы оба! И премия каждому в размере трехмесячного оклада. И сорокапроцентная надбавка к окладу, но премию считать без надбавки. А… считай с надбавкой, чего уж тут. Гуляем сегодня. Все оформить официально, по бумагам.

— Ого!

— Вау-ууу! Уррраааа! Можно, я вас поцелую?

— Можно??? – Нужно!

Специфика, о которой упомянула Изольда, касалась «черной кассы», наличных денег, необходимых Сигорду для продвижения дел: мелких взяток, найма случайной рабочей силы и всякого прочего в этом духе, а дел было много. Видимо, в Президентском дворце, в головах у обитателей его, случилось очередное весеннее обострение: крепко тряхнули городскую и окружные администрации, на предмет коррупции и нерадивости, в результате временно лишились связей и контрактов старые, зарекомендовавшие себя фирмы, десятилетиями сосавшие муниципальные денежки по заказам, а на их места и контракты то и дело попадали случайные людишки. Одной из них и оказалась Сигордова фирма «Дом ремесел», которая получила полугодовой контракт, с весны и до осени, на очистку от мусора четырнадцати городских парковых зон Бабилона. Для Сигорда и его крошечной конторки это был умопомрачительный успех, ибо сумма контракта превысила десять миллионов талеров, а точнее составила десять миллионов двести пятьдесят тысяч талеров! Естественно, что это была не чистая прибыль, далеко не чистая. При определенных обстоятельствах, при плохом развороте дел, расходы по исполнению контракта вообще могли превысить получаемую в перспективе сумму, превратив таким образом ожидаемую прибыль в сокрушительный убыток, поэтому приходилось пошевеливаться… Для Сигорда настала такая горячая пора, что он утратил и сон, и аппетит. Утром, в половину восьмого — большую кружку чаю с сахаром для бодрости, потом на «полевые» работы и в пять часов вечера, во время большого получасового перерыва, который он сам себе установил строжайшим внутренним приказом, — обед в дешевой чебуречной-бистро, что в начале Республиканского проспекта. (Той самой, откуда он упер однажды объедки на закусь, только теперь никто не гонялся за ним с грязной тряпкой наперевес, не выгонял, в тычки, на улицу). Потом работа в конторе до восьми, а то и до девяти. Потом домой и спать, а наутро — цикл повторялся. Но в конторе Сигорд, можно сказать, отдыхал, по сравнению с кошмаром «полевых» работ на объектах: Яблонски и Изольда трудились хорошо, с умом, явно что не из под палки, работали много и усердно, хотя, в отличие от Сигорда, приходили они на рабочее место аж к десяти утра и начинали свой ежедневный трудовой подвиг с болтовни и чаепития.

— А наш-то совсем ополоумел.

— А что?

— Вы вчера в департамент уехали за разрешением, и вдруг он неожиданно нагрянул.

— Но он же мне сам велел?

— Да нет, все нормально, он это помнил. Так вот, прибежал, шварк бумаги на стол: «ну-ка рассчитай срочно!», а сам не выдержал, свой калькулятор грошовый вынул и сам тычет чего-то. И пальцы трусятся как у алкаша. Он иногда вообще мне кажется на алкаша похожим, особенно когда деньги считает. Руки дрожат, глаза горят, — ужас!

— Нет, Изочка-золечка, он совсем не пьет. Да и не жадный вроде бы. Может, раньше пил.

— Я и не говорю что жадный. Но — вот так вот. Азартный, так скажем.

— И что? Ты посчитала, а он что?

— Засопел и опять убежал, ничего не сказал. Но видно было, что довольнехонек. Но это смех, когда он меня начинает уму-разуму в бухгалтерии учить, просто смех!

— Да, да. Знаешь и меня он то и дело учит. А мне что — мне как с гуся вода. Вообще это самое распространенное заболевание среди руководителей любой руки, большой средней и малой: считать, что ты лучше всех своих подчиненных разбираешься во всех делах на свете. Он начальник — мы дурак, это закон. Я составил акты, вот они все четыре, проверь, пожалуйста, мало что упущено? Банковские реквизиты, сроки…

— Давайте. Суммы-то какие, суммы, сердце радуется. Да еще послезавтра праздник.

— Какой праздник? Годовщина освобождения Картагена?

— Не-ет, это просто совпало. Зарплата послезавтра, Янечек! Первая надбавленная зарплата. Вы что-то совсем уработались.

— А, верно. Отметим это дело. Официально приглашаю вас в день получки на чашечку кофе, сударыня, в одном из вечерних заведений.

— Спасибо за приглашение, мерси, постараюсь принять. Если дома позволят, вы же знаете.

— Так а ты постарайся заранее, маму попроси.

— Я постараюсь.

Если прежняя зарплата у каждого — у Изольды Во и у Яна Яблонски — была равна трем тысячам талеров ежемесячно, то отныне она составляла четыре тысячи двести. Да еще по двенадцать тысяч шестьсот талеров каждый из них получил единовременную премию. Три тысячи талеров в месяц для молодой женщины без высшего образования и с маленьким ребенком — это неплохо даже по меркам обеих Бабилонских столиц: мегаполисов Бабилона и Иневии. Три тысячи в месяц дополнительного заработка для пенсионера, получающего полторы тысячи талеров пенсии — это очень неплохо по меркам тех же столиц, особенно если учесть, что господин Яблонски, всю жизнь проработавший на государственном предприятии, то есть на государственной службе, имел полный медицинский страховочный полис и ничего не обязан был платить даже за услуги зубных врачей. А четыре тысячи двести талеров оклада в месяц — это просто замечательно! И если предположить самое скромное из желаемого, что премии, подобные только что полученной, будут падать с небес лишь один раз в году, то и в этом случае, разбив двенадцать тысяч шестьсот на двенадцать, по числу месяцев, мы получим… расчетных… Еще тысячу пятьдесят талеров ежемесячно! Четыре двести плюс тысяча пятьдесят — это пять тысяч с четвертью среднемесячной зарплаты! Больше тысячи баксов в месяц! В Соединенных Штатах Америки, люди рассказывают, подобные деньги получают неимущие безработные по «велферу», по социальному подаянию, а в Бабилоне другие мерки и другие цены, в Бабилоне такие деньги — признак скромного преуспеяния. Это не считая пенсии, которая тоже, худо-бедно, полторы тысячи. Итого — почти семь тысяч в месяц. Да у нее пять с лишним. Почему бы Изольде не выйти за него замуж? Мамочка, естественно, разохается, распричитается, будет плакать, говорить, что он ее бросил… Но ведь он же тоже хочет пожить счастливо, он ведь тоже человек! И Изольда не сказать чтобы против общения с ним… Страшно. Почему Сигорд ничего не боится, а он всего боится: признаться Изольде, сделать предложение, сообщить матушке, поставить ее перед фактом? Неужели плыть по течению менее страшно, нежели принимать решения? Все. Послезавтра он попробует… Нет, он железно предпримет попытку… Мужчина, он в конце-концов, или не мужчина???