Гравитация (СИ)

— Просто постарайся забыть всё и живи дальше. Ты решила все свои проблемы и можешь строить всё сначала, остальное уже не твоя забота.

И круг, наконец, замыкается.

Саул смотрит на часы, но затем, после небольшого раздумья, всё же отвечает на мой вопрос:

— Я всегда знал, что ты похожа на свою мать. Для вас обоих важнее правда, даже если она будет стоить слишком дорого. Твоя мать смогла отказаться от меня, когда узнала о том, что война не всегда играет по честным правилам. Для неё солдат должен был защищать невинных, а не расстреливать тех, кто может оказаться мирным жителем, а может и наоборот — переодетым боевиком. Она предпочла правду и смогла жить дальше без меня. Теперь ты идёшь той же дорогой. Можешь отрицать это, а можешь просто принять как факт, но всё осталось в прошлом, и вспоминать об этом нет смысла. Ты умная детка, и я уверен — теперь у тебя всё наладится. Просто живи и попробуй выбрать в этот раз золотую середину.

Я смотрю ему вслед. Мне хочется спросить его о многом, но я молчу. Саул тоже молчит. Затем улыбается мне так, что превращается на мгновение в того дядю Саула, который хвалил мой пирог и рассказывал истории из своего прошлого.

Желтое такси отъезжает от дома, и я а поднимаюсь на крыльцо. Отрываю от столбика и выбрасываю прочь кусок ленты. Дверь открывается со скрипом, пропуская меня внутрь. Тишина и пустота. Словно тут много лет никто не жил.

Глава 23

Когда из моего дома вынесли последнюю коробку и закрыли дверь, я не чувствовала ощущение грусти. Это следовало сделать очень давно, не тратя время на жизнь в развалинах прошлого. Поэтому я протянула ключи моложаво выглядевшей женщине, агенту по недвижимости, и села в машину. Теперь у меня был маленький автомобиль, и я могла оказаться так далеко, как только пожелаю. Просто поехать туда, куда глаза глядят.

Именно это я и собиралась сделать.

Накануне мне позвонили с международного номера. Я не ответила, мне вообще не хотелось ни с кем разговаривать. В этот вечер я сидела на своей кухне, в последний раз пила сваренный в старой турке кофе и прощалась с домом.

Ночь застала меня возле небольшого мотеля далеко за пределами города. Покачивалась на ветру вывеска, оповещающая, что тут двадцать четыре часа в сутки есть комнаты и горячий кофе. Последнее заставило меня свернуть на старую стоянку, которую уже много лет никто не приводил в порядок. Получив ключи у администратора, похожего на гнома с ватной бородой, я нашла свою комнату. Тут явно не мешало проветрить, и после того, как в открытые форточки двух маленьких окон ворвался свежий воздух, я направилась туда, откуда тянулся запах съедобного.

Полупустая забегаловка, в которой обычно коротают время дальнобойщики или путешественники, казалась погруженной в дремоту. Девушка с волосами цвета бирюзы и чего-то зеленого принесла мне тарелку и поставила большую чашку кофе.

— Тихо у вас, — я оглянулась. Она одернула импровизированный фартук из темной ткани.

— Иногда у нас бывает и чересчур шумно, — официантка оглядела меня и почему-то стала выглядеть так, будто спряталась в ракушку. Неторопливо доев кусок мяса, который был похож на темную кляксу, и, допив кофе, я расплатилась и направилась к выходу. Официантка что-то говорила такому же гному, как и тот, что заведовал комнатами мотеля. Я подумала, что, скорее всего, все они тут родня. Столкнувшись со мной взглядом, гном и бирюзовая девушка внезапно срочно занялись делами, будто поверхность стойки была завалена пылью, а на столах лежали груды мусора.

Ночь вползала в комнату вместе с порывами воздуха. На потолке крались друг за другом тонкие трещины, и можно было представить себе, будто над кроватью кто-то нарисовал большую карту. От одеяла пахло стиральным порошком, тем, что отдает цитрусовыми так сильно, что начинает кружиться голова. Где-то в комнате дальше кто-то проверял струны гитары, и те звенели тонкими, мелодичными птицами.

Утро было пасмурным. Кто-то взял и стянул тяжелые облака вниз так, что те цеплялись своими рваными краями за вершины деревьев. Вернув ключи гному, на котором сегодня была та же клетчатая рубашка в красное с синим, я снова наткнулась на быстрый взгляд. Он поспешно отвел глаза в сторону, когда понял, что я заметила, что он разглядывает меня. Казалось, той парочке в забегаловке, и гному за импровизированной стойкой администратора было страшно интересно посмотреть на меня. Но при этом очень неудобно выказывать своё любопытство.

— Эй, — я постучала лежащим возле звонка вызова администратора карандашом по стойке. Гном, делавший вид, что наводит порядок в своих бумагах, подпрыгнул и повернулся ко мне. — Не будете Вы так любезны рассказать, что это во мне так пугает народ?

Невысокий человечек поправил очки и нервно кашлянул.

— Что Вы, совершенно никого не пугает, — пробормотал он. Видя, что я продолжаю смотреть на него, гном вздохнул, порылся в огромной свалке всевозможных бумаг и вытащил газету.

— Уж простите, но просто так неожиданно всё это, — забормотал он, протягивая мне пожелтевший и сложенный вчетверо комок бумаги. С первой страницы на меня смотрела я сама. Рядом в черной траурной рамке на мир взирала Анна Тагамуто. Дополняла галерею фотография сурово смотрящего в объектив агента Бьёрна. Большими буквами по странице растекалось название «Выжили вопреки».

— Я заберу это, — гном кивнул, опасливо наблюдая за мной, пока я складывала газету. Было не сложно понять, какой вопрос вертелся у него в голове. Гному и его семье очень хотелось узнать — каково было там, во время всего происшедшего. — Было страшно, — сказала я, и по красным пятнам, которыми покрылось сморщенное личико, поняла, что правильно угадала с вопросом.

Прошло восемь часов, как я оставила позади придорожный мотель. Погода хмурилась и предвещала грозу. Где-то вдалеке прогремел гром. Шоссе продолжало виться неровной лентой, и кое-где ватные облака почти цеплялись за неё. Стрелка показывала, что бензина хватит еще надолго, так что я не планировала останавливаться до ночи.

Первые тяжелые капли ударили в лобовое стекло. Вскоре дождь заливал окна так, что казалось, будто с неба на землю падает не дождь, а целое озеро. Мимо меня проехали две фуры, они сбросили скорость и были похожи на ползущих он воде гусениц. Где-то вдалеке небо разорвалось надвое молнией, и новый раскат грома показался уже глуше и тише. Гроза уходила.

Тяжелое свинцовое одеяло началось сдергиваться, и из-под него показалась тонкая лазурная полоска чистого неба. Где-то у горизонта еще вспыхивали молнии, и ворчал гром, но дождь уже прекратился. Прохладный, разряженный воздух наполнял легкие и был настолько приятным, что его можно было бы разлить по пузырькам и продавать как лекарство от плохого настроения.

В небольшой город, окутанный облаком из цветов и зелени, я въехала ближе к вечеру. Тихое местечко, расположенное почти в центре страны, от которого было одинаково далеко и до моря, и до столицы. Невысокие дома стояли вдоль спокойных улиц, по которым почти никто не ездил. Наверно я почти сразу поняла, что хочу остановиться именно тут.

Мне удалось только снять небольшую квартиру. Везде, куда бы я ни приходила, повторялось одно и то же — «нет, извините, у нас сейчас нет подходящих предложений… Нам очень жаль… Может в другой раз». Только когда я уже начала думать, что зря уехала и порвала со всем, мне подвернулась высокая, сухопарая дама, которая явно ценила деньги больше, чем непонятную предвзятость. Она взяла с меня оплату вперед за месяц, а я получила маленькую квартирку. Я не знала — как долго пробуду здесь, но предпочла не терять шанс.

Очень скоро я научилась разбираться в моих соседях. Те явно изучали меня как неведомого зверя — то ли он умеет петь, то ли кусается. Потом, спустя пару недель их любопытство медленно сошло на нет, а затем меня и вовсе перестали замечать.

Где-то за пределами приютившего меня местечка кипела жизнь. Люди, собирающиеся по вечерам в небольшом баре, бурно обсуждали новости, и их громкие голоса были слышны, как рокот волнующегося моря.