Гравитация (СИ)

Позже, когда не один раз за окном гаснет и возвращается день, врачи освобождают меня от интубационной трубки. Дыхание вырывается с хрипом и ранит горло, но зато я дышу сама. Хотя, до сих пор и прикована к кровати массой креплений, спицы которых пытаются срастить мои кости. Я не задаю вопросов врачам, не пытаюсь говорить. Долгими часами я смотрю в никуда, на белый потолок, пока меня не прерывают сестры, приходящие выполнять назначения и пытающиеся разговаривать со мной.

Лица людей, входящих в палату, впитывают в себя тишину и борьбу жизни и смерти, в которой я не хочу принимать участия. Наконец, врач говорит, что мне завтра придется встретиться с специалистом, который поможет мне. Сколько бы они не работали со мной, я должна настроиться позитивно, чтобы помочь лечению. Моя голова пуста как расколотый орех. Я молчу просто потому, что мне не о чем спрашивать. Не о чем говорить. И врач уходит, явно не уверенный в том, что мне можно помочь.

Специалист, призванный заставить меня продолжать борьбу, приходит тогда, когда тени на стене начинают медленно ползти, говоря о том, что за окном садится солнце. Она осторожно придвигает к кровати стул, оставаясь в стороне от бесчисленного количества проводов, садится на его край и спокойно смотрит на меня. Рыжеволосая женщина с кожей цвета молочного шоколада и почти черными глазами.

Она смотрит на меня, и её спокойный, глубокий взгляд, фиксирует любоее изменение выражения лица собеседника. Убедившись в том, что я заинтересовалась ею, женщина улыбается вежливой, тонкой улыбкой.

— Нас не представляли друг другу раньше, — она сидит так ровно и изящно, что кажется — хорошие манеры являются ее второй частью, неотъемлемым составляющим — меня зовут Андреа. А Вы — Ивана. Не думаю, что цель моего визита может быть для Вас не ясной. Я — специалист по реабилитации, и нам с Вами предстоит долгая работа.

Она еще сидит некоторое время, ожидая, что я что-нибудь скажу. Не увидев никакой реакции, Андреа поднимается со стула.

— Прежде чем попрощаться до завтра, я хочу, чтобы Вы подумали о том, что за окном уже наступила весна. Прошло три месяца, и Вы в любом случае не умрете. Придется найти что-то, что даст Вам цель выйти отсюда здоровой и готовой жить дальше.

За ней закрывается дверь, и палата снова погружается в тишину. Я узнала женщину, которую уже видела когда-то в зале, полном людей и музыки. Я видела эту женщину, когда рассудок боролся с реальностью и галлюцинациями. Это было так давно, что кажется теперь совсем нереальным. Но её слова что-то будят внутри лежащего в спячке мозга, и мысли медленно, неуклюже начинают ворочаться в черепной коробке.

Андреа приходит снова и снова. Она хочет, чтобы я вернулась к прежней, полноценной жизни. Но я не хочу объяснять ей, что испытываю полнейшее нежелание становиться прежней. Сейчас я понимаю, что всё время была недалекой, зацикленной на мелочах эгоисткой. И пала жертвой собственной глупости. Кроме того, эта глупость повлекла за собой достаточное количество дерьма, разгрести которое невозможно.

И все же есть вещь, которая заставляет меня, наконец, обрадовать Андреа. Я спрашиваю о Бьёрне, я помню, что в последний раз, когда я его видела, он лежал на черном от крови снегу. Андреа сообщает мне, что он жив, почти поправился и рвется обратно на службу. Она считает, что мой интерес — хороший результат. Но как ей объяснить, что если бы не я, Бьёрн не был бы ранен? И я спрашиваю потому, что агент Бьёрн лежит так же ещё одним камнем на моей совести.

Мои кости срослись, но я все еще слаба как ребенок, только вставший на ноги. И Андреа постепенно заставляет меня возвращать телу прежнюю силу и крепость. Мы никогда не говорим о нем, о человеке, который является связующим звеном между нами. Не буди лихо. Его словно никогда и не было, будто всё осталось дурным сном, кошмаром, последствия которого медленно отступают назад.

Середину лета я встречаю, стоя на ногах и опираясь на трость. Андреа скрещивает руки на груди, наблюдая за тем, как я передвигаюсь по дорожке из светлого песка. Ее летний костюм из зеленой ткани безукоризнен, ни одной складки, ни одной лишней детали. Я интересуюсь мнением Андреа — через сколько я смогу уже полноценно передвигаться без трости и заниматься спортом? Женщина улыбается и заявляет, что об этом еще рано говорить. Месяц, как минимум, стоит не злоупотреблять нагрузками, а уж для реабилитации нужен почти год.

Меня выписывают тогда, когда на деревьях появляются первые желтые листья. Андреа приходит ко мне в палату, и я задаю ей вопрос:

— Вы знали его хорошо, не так ли?

Женщина стоит передо мной, на ней дорогой брючный костюм, в котором она кажется еще стройней и выше. Рыжеволосый доктор с креольскими, гаитянскими корнями выше меня на полторы головы, а так она кажется ещё прекраснее и загадочнее. Сейчас Андреа не улыбается, и её черные глаза полны вежливой отстраненности.

— Знала, — она проходит к окну, выглядывая наружу, а затем оборачивается ко мне, — я отношусь к тем людям, которые знают — за что они готовы платить, а что им не нужно.

Андреа не кажется мне сейчас добрым доктором реабилитации. Она не позволяет мне понять свои мысли. Ей был он интересен. Они спали вместе. Но потом они разошлись. И я понимаю, что Андреа слишком разумна для того, чтобы позволить себе броситься без оглядки в пропасть.

День, когда я покидаю больничную палату, полон осени. Красное кирпичное здание похоже на большой корабль, и низкие облака цепляются за высокую готическую крышу. Андреа провожает меня до самого низа невысокой лестницы, ведущей к входу. Ее рыжие волосы убраны в прическу, и ветер не выбивает ни единой пряди. Достоинство и манеры Андреа не позволяют мне ни разу вспомнить об огромной разнице между этой изящной королевой и мной, выглядящей избитой и помятой. Желтое такси подъезжает к нам, и я слегка хромаю, направляясь к машине. Андреа кладет руку на рукав пальто и улыбается мне, ободряюще и мягко. Как должен улыбаться врач своему излечившемуся пациенту.

Мир вокруг продолжает жить своей жизнью. Городские улицы по-прежнему полны огней, рекламных баннеров и машин. Мимо моего такси кружится карусель беспечного существования, и я наблюдаю, как за стеклом окна торопятся по своим делам люди.

— Ты выглядишь не очень, девочка, — нарушает тишину салона мужской голос. В зеркало водителя на меня смотрят глаза Саула, знакомые и незнакомые одновременно. Он посмеивается, качая головой и видя моё удивление.

— Откуда ты тут? Куда ты исчез? Зачем оставил те фотографии, и что всё это значило? — Вопросы сыплются из меня на одном дыхании, и их слишком много.

— Не спеши, Ивана, не спеши. Я знаю, ты хочешь всё знать, но дай мне сперва доехать без приключений.

Саул смеется, и его голос заполняет пространство машины.

Мой дом все тот же, привычный, небольшой и аккуратный. На столбике крыльца висит обрывок ленты полицейского заграждения. Его концы шелестят на ветру, как страницы старой книги. Я стою перед ним, и безучастное к происходящему здание не отражает того, что происходило тут несколько месяцев назад. Словно ничего и не было. Я хотела бы в это поверить, забыть бы всё и никогда не вспоминать. Но позади меня стоит Саул, и его фигура — лучшее напоминание о том, что прошлое никогда не остается молчаливым призраком. Оно возвращается.

— Есть много вещей, которые привели к тому, что случилось, какие-то из них — моя вина, — Саул спокойно осматривается. Он одет очень хорошо, исчез знакомый мне сосед. Теперь передо мной уверенный в себе немолодой мужчина в сером пальто. И я озвучиваю свою догадку:

— Всё, что ты мне рассказывал, было ложью, так? Ты жил, притворяясь, будто твой дом, пикап и посиделки на веранде — это настоящая твоя жизнь. И это ты стрелял, — я медленно начинаю осознавать смысл его слов, — и убил Тагамуто?

— Это был хороший снайпер, — разводит руками Саул.

— Ты из бюро, Саул? Из агентства безопасности? Ты знал про Анну всё это время и выслеживал её? И Гаспар помогал тебе в этом? — Я кажусь самой себе слишком маленькой и глупой, запутавшейся в происходящем так сильно, что выгляжу мухой в паутине. Саул улыбается мне одними глазами.