Конфетнораскрашенная апельсиннолепестковая обтекаемая малютка

— О господи, Энди, они божественны!

В самом центре сцены стоит невысокий худой парнишка в спортивном свитере с длинными рукавами, воротник свитера почти сползает ему на плечи. У парня такие узкие плечи, увенчанные такой… колоссальной головой… пышная шевелюра закрывает ему лоб, сползает на уши, а губы у этого парнишки просто исключительные: на редкость крупные и экстраординарные. Они свисают с его лица как гусиные потроха. Глаза парнишки медленно перемещаются по пылающей орде бутончиков, мягкие как кукурузная патока Каро. Затем глаза закрываются, а губы начинают растягиваться в самой что ни на есть вялой, самой конфиденциальной, самой влажной, самой губной, самой чувственной ухмылке, какую только можно себе представить. Нирвана! Бутончики начинают визжать, вытягивая руки в сторону сцены.

Девушки переживают Свой Опыт. Они залезают на сиденья. Они начинают беспрерывно завывать — даже в перерывах между песнями. А что при этом выражается на их лицах! Восторженное страдание! Там, прямо там, под сернистыми огнями, стоят они. Господи, да ведь они прямо там! Тощими руками Мик Джаггер берет микрофон, прикладывает к нему свою массивную голову, раскрывает губы, так похожие на гусиные потроха, и начинает петь… голосом здоровенного негра. Бо Диддли. Манерно покачиваясь, он выпендривается как может, а затем подается вперед, к визжащим девушкам, и его кроваво-красные губы словно бы начинают растворяться…

И время от времени сквозь завывания прорывается:

— Прочь со сцены, вы, подонки!

— Пожалуй, нам следует покричать, — говорит Джейн, после чего обращается к тому малому в шляпе: — Скажи мне, когда будет пять часов, хорошо, братишка? Я должна одеться и повидаться с Сэмом Шпигелем. — А затем Малышка Джейн заводит: —Да-а-а-а-а-а-а-а-а-а…

— Да-а-а-а-а-а-а-а-а-а! — произносит Дайана Вриленд, редактор журнала «Бог». — Джейн Хольцер — самая современная девушка из всех, кого я знаю.

Джейн Хольцер на рок-н-ролле…

Джейн Хольцер на подпольных фильмах — в студии Энди, Энди Уорхола, знаменитого художника поп-арта, опробующего тот редкий мир Ионы и Адольфа Мекаса — воплощенная правда культуры новой священной среды, производство подпольных фильмов в Нижнем Ист-Сайде. А Джейн носит рубашку «джекс», точно рождественская елка, увешанную бриллиантами, и они снимают «Дракулу», «Тринадцать прекрасных женщин», «Мыльную оперу» или «Поцелуй» — в котором губы Джейн… хотя как вообще можно описать словами подпольный фильм? Это… в общем, это авангард.

— Энди все называет супер, — говорит Джейн. — Я суперзвезда, он суперрежиссер, мы снимаем суперэпопею… и я хочу сказать, это совершенно новая и вполне естественная манера. Ты просто представить себе не способен, какие по-настоящему прекрасные вещи могут случиться!

Джейн Хольцер — с Новыми Художниками, фотографами вроде Джерри Шацберга, Дэвида Бейли и Брайана Даффи, а также с Ники Хэслемом, художественным директором «Шоу». Бейли, Даффи и Хэслем — англичане. Шацберг говорит, что фотографы являются современным эквивалентом парижских импрессионистов году эдак в 1910-м, людей с ощущением Нового Искусства, восторга салона, восторга художественного стиля жизни, тогда как все живописцы, старые художники, переехали в престижные кварталы города, живут в многоквартирных домах с паркетными полами и бегают за угол, чтобы раздобыть новое покрытие для гладильной доски, пока не закрылись все магазины.

Джейн в мире Умышленной Аффектации — в мире худых молодых людей — в такой окружающей среде, декорации, атмосфере — как же выразить это в словах? — что она неопределенно отдает «Желтой книгой». Джейн в мире Подросткового Дикарства — Джейн тут и там что-то такое моделирует — носит платья Джин Харлоу для «Лайфа», итальянские фасоны для «Вог» и организует сказочную обложку для Ники и его «Шоу». Дэвид сделал эту фотографию, запечатлев Джейн с голой спиной, в яхтенной кепочке и солнцезащитных очках со Всемирной ярмарки. В зубах она при этом держала американский флаг, так что… так что это уже За Пределами поп-арта, если вы вообще во что-то врубаетесь.

Джейн Хольцер на дискотеке, посвященной Линдону Бейнсу Джонсону — где всем раздавали фартуки с нарисованной на них мишенью, и Джейн Хольцер развернула свой фартук задом наперед, так что мишень оказалась сзади, а потом она исполнила свим, новый танец.

Джейн Хольцер… что ж, здесь у нас нет в распоряжении никакого простого термина, однако Малышка Джейн на протяжении всего этого года постоянно появлялась почти во всех посвященных общественным событиям и шоу-бизнесу колонках нью-йоркских газет. Журналы использовали ее как некое сочетание модели, знаменитости и светской персоны. И все же никто из них по сути не оказался способен ни на что большее, чем просто взять ее имя, Малышка Джейн Хольцер, и окружить его несколькими взрывающимися звездочками, словно бы говоря: ну вот, мы и имеем… То, Что Происходит.

Джейн Хольцер — светская персона в том смысле, что она проживает в двенадцатикомнатной квартире на Парк-авеню со своим богатым супругом, Леонардом Хольцером, наследником огромного состояния в форме недвижимости, среди старых голландских и фламандских картин, и что она посещает целую уйму восхитительных вечеринок. И все же она не входит в Общество в том смысле, в котором его Библия под названием «Светский альманах» это Общество понимает. Один только список хозяек светских приемов, которые даже не подумали пригласить Джейн Хольцер, оказался бы весьма впечатляющим. К тому же позиция Джейн заключается в том, что ей глубоко на это плевать, и она гораздо скорее предпочла бы приобрести известность как подружка музыкантов из группы «Стоунз», вот так-то. И вот она уже в апреле посещает «Парижский бал» (входной билет туда стоит сто пятьдесят баксов), где оказывается под покачивающимся бело-золотым занавесом бальной залы отеля «Астор», и во весь голос кому-то кричит:

— Если ты не будешь со мной мил, я всем расскажу, что тебя здесь видела.

Джейн Хольцер… суммой всего этого является гламур, причем гламур очень специфического для Нью-Йорка сорта. С этой своей колоссальной короной волос и длинным прямым носом Джейн может быть невероятно красивой, но она никогда не оказывается Красоткой Первый Сорт.

— Некоторые люди смотрят на мои фотографии и говорят, что я выгляжу очень зрелой и искушенной, — говорит Джейн. — А некоторые, наоборот, заявляют, что я выгляжу как ребенок. Мол, что с нее взять, Малышка Джейн. В общем, я хочу сказать, что и сама не знаю, как я выгляжу. Догадываюсь, что просто как еврейка шестьдесят четвертого года. — Она не пытается предстать сексуальной. В ее возбуждении слышится что-то иное. Это почти чистое возбуждение. Это восторг Нового Стиля, Нового Шика. Пресса так пристально наблюдает за Джейн Хольцер, как будто она являет собой некую уникальную деталь… какого-нибудь радара. Все получается так, словно вся ее цилиарная корона расходится по сторонам и служит в качестве антенны для новых волн стиля. Для редакторов журналов, газетных обозревателей, фотографов и художников-постановщиков здесь вдруг оказалась одна-единственная яркая девушка, которая суммирует в себе все то новое и шикарное, что присуще Девушке Года.

Как объяснить, что такое Девушка Года? О, она является символической фигурой, которую пресса ежегодно выискивает в Нью-Йорке со времен Первой мировой войны ввиду развала традиционного Высшего Общества. Старый истеблишмент, однако, по-прежнему держится, по-прежнему имеет свои клубы, котильоны и выставочные балы, он по-прежнему в основе своей протестантский, и он по-прежнему управляет двумя невероятно могущественными сферами Нью-Йорка — финансами и корпоративным правом. Однако все это время наряду с ним существовало крупное и куда более ослепительное общество («клубное общество», как его называли в двадцатых и тридцатых годах), составленное из людей, чей статус основывается не на собственности и родословной, а на разнообразных блестящих эфемерах: шоу-бизнесе, рекламе, связях с общественностью, искусстве, журналистике или попросту на новых деньгах самых разных сортов — из людей с великими амбициями, которые собрались в Нью-Йорке, чтобы эти самые амбиции удовлетворить, которые ищут новые стили с тем, чтобы их символизировать.