Допустимые потери (Пер. И. Полоцк)

Он спустился на нижнюю палубу. Мужчина в белом халате склонился, над радиопередатчиком. У него была взлохмаченная коричневая борода, он был молод, с приятным лицом.

— В отсутствие мистера Грея, — сказал Деймон, — фильмом буду заниматься я. Я приказываю вам взяться за управление судном.

Бородатый мужчина гневно посмотрел на него.

— У меня есть свои дела! — возмутился он.

Хорошенькая евразийская девушка с плоским лицом вошла в помещение. На ней были синие джинсы и мужская рубашка навыпуск. Деймон знал, что это кинозвезда. Предполагалось, что она будет петь в фильме, но у нее оказался немелодичный хриплый голос. Деймон пришел в ужас, услышав се.

_ Что-то надо с ней делать, — сказал он мужчине с бородой.

— Оставьте меня в покое, — нетерпеливо оборвал его мужчина. — Разве вы не видите, что я занят?

— Я звонил брату, — сказал Оливер. Наступило утро следующего дня. Шейла спала в отдельной палате. Оливер — на диване в приемной. Кто бы из докторов ни проходил мимо, у всех был озабоченный вид. — Он спросил, сделали ли они артериограмму, чтобы определить источник кровотечения. Они ее сделали?

Шейла устало покачала головой.

— Он сказал, что вы должны предложить им ее сделать. Вы знаете, что это такое? — спросил Оливер.

— Нет.

— И я тоже.

Шейла кивнула.

— Я попробую. Не знаю, что вообще может принести ему пользу. Похоже, что врачи махнули на него рукой. Слава Богу, что есть медсестры, ни на минуту не оставляющие Роджера. Ночная дежурная сказала мне, что у него почти нет красных кровяных шариков, уровень гемоглобина упал до критической точки. Ему трудно дышать. Они думают, что начинается воспаление легких, и пытаются вентилировать легкие через трубку. Глаза по-прежнему открыты, но, похоже, что он не узнает меня.

Чуть погодя вошел Цинфандель с красными от недосыпа белками и нервно подергивающимся кончиком носа.

— Я уверен, миссис Деймон, что вам надо немного отдохнуть, или врачам придется заниматься и вами. Вы не принесете своему мужу никакой пользы, если подобным образом будете себя изматывать.

— Кровотечение у него по-прежнему продолжается? — спросила Шейла, пропустив его слова мимо ушей.

— Боюсь, что да.

— Пытались ли вы провести артериограмму?

Цинфандель с подозрением посмотрел на нее.

— Что вы знаете об артериограммах, миссис Деймон?

— Ничего.

— Вы говорили с другими врачами! — Тон у него был обвиняющим.

— Конечно, говорила. Я переговорю с тысячей других врачей, если решу, что один из них может спасти жизнь моему мужу.

— Что касается дела, — продолжал Цинфандель, — мы решили сегодня утром сделать артериограмму. — Он снова вернулся к своему спокойно-благожелательному, как у воспитателя детского сада, тону. — В ходе этой процедуры в артерию в паху вводится игла с катетером, который продвигается к месту предполагаемого повреждения. Затем вводится контрастный материал, делается рентгенограмма, и, если повезет, мы можем обнаружить источник беспокойства. Через катетер в артерию под давлением вводятся маленькие желатиновые пилюли — две, три, четыре, в зависимости от ситуации. Если кровотечение остановилось, мы должны понаблюдать несколько дней, обрело ли оно необратимый характер. Вам все ясно, миссис Деймон?

— Да, спасибо.

— Я не из тех врачей, — с гордостью сказал Цинфандель, — которые мистифицируют больных или их близких. Я всегда считал, что надо представлять положение дел таким, каково оно есть, пусть даже порой оно кажется ужасным.

— Я понимаю вас, — пробормотала Шейла.

— Как только я буду твердо знать, как идут дела, я сразу же сообщу вам. А тем временем, прошу вас, послушайтесь моего совета и отдохните немного.

— Еще раз спасибо.

Цинфандель выскочил из комнаты. Он обходил больницу по кругу, словно этот стремительный аллюр был единственным средством, способным остановить приближение смерти на том огромном пространстве, которое он старался держать под контролем.

— По моему мнению, он типичный сукин сын, — сказал Оливер, — но вроде в своем деле разбирается отменно.

— Да, — согласилась Шейла, — И если бы только он оперировал вместо другого…

Он находился в комнате с массивными стенами, в каком-то специальном помещении больницы. Напротив того места, где лежал, была ярко освещенная комната, там медсестры вместе с его друзьями, похоже, организовали вечеринку: они ели, пили и весело болтали друг с другом. Из нескольких кассетных проигрывателей постоянно доносилась мрачная похоронная музыка. Молодой врач сказал:

— Это подлинная находка. Я нашел ее сегодня. Эта музыка звучала на похоронах принца Альберта Бельгийского. Запись стоит двести долларов, но игра стоит свеч.

Он сказал или подумал, что обратился к Шейле, которая то появлялась, то исчезала в затуманенном сознании, но сейчас склонилась над ним:

— Скажи им, чтобы они прекратили эту чертову музыку.

В той же комнате рядом с ним лежал старик. Мускулистый молодой негр в рубашке с короткими рукавами, похожий на бывшего боксера, яростно лупил старика в грудь и в живот. Деймон знал, что старик умирает, и вот он умер. Деймон чувствовал — теперь очередь за ним, но руки его были крепко привязаны к кровати, и он ничего не мог сделать. Труп старика увезли на каталке, а молодой негр повернулся, и его обнаженные мускулистые руки обрушили на грудь Деймона град таких же безжалостных ударов. Время от времени негр прекращал избиение и брил его старомодной опасной бритвой. После каждого движения он приклеивал на щеку Деймона маленький кусочек пластыря, на котором писал шариковой авторучкой дату и время. Затем он снова принимался его избивать. Деймон не позволял себе кричать, смирившись с тем, что этот негр рано или поздно прикончит его.

Но в ярко освещенной комнате, напротив которой он лежал, раздался взрыв смеха и кто-то сказал:

— Мы вроде опоздали на вечеринку. Оттащите его куда-нибудь подальше до завтра.

Его несли, и он не знал, куда; веселые голоса остались где-то позади, и он был наедине с ярким светом, режущим глаза.

Шейла снова появилась над ним.

— Ты должна забрать меня отсюда, — сказал он, хотя как-то догадывался, что из его губ не вырывается ни единого звука.

— Дорогой мой, — как будто проговорила Шейла, — люди платят кучу денег, чтобы умереть именно в этой комнате.

— Во всяком случае, — беззвучно продолжал внушать он ей, — забери от меня этого черного человека. Он хочет убить меня. Они все хотят убить меня. Ты должна обратиться в полицию. Попроси Оливера позвонить в «Таймс». Он всех знает в газетах. И тебе тоже надо уходить. Они могут убить и тебя.

Шейла уплыла куда-то, а он попытался уснуть, но яркий свет мешал ему. На стене висели большие часы, они шли задом наперед, стрелки были в непрестанном движении. Они хотят, чтобы я окончательно спутал время, подумал Деймон, чтобы я не отличал дня от ночи. Это какая-то изощренная пытка.

— Говорить он не может, — сказала Шейла Оливеру, — но каким-то образом дал мне знать, что ему нужна ручка и листок бумаги. Артериограмма пока что сработала, и он крепнет. Во всяком случае, он уже может держать ручку и что-то сообщать. Разобрать, что он пишет, почти невозможно, но я догадываюсь — ему кажется, будто негр, работающий в отделении, хочет убить его. Негр разминает ему грудь, чтобы легкие могли освободиться от скапливающихся в них сгустков крови, проветривались и чтобы Роджер мог дышать. Но попробуй объяснить это человеку, который почти все время находится без сознания. Деймон никоим образом не расист, но, наверно, где-то внутри нас, на иррациональном уровне… — Она беспомощно пожала плечами. — Во всяком случае, я сказала дежурному врачу в реанимации, чтобы он убрал от Роджера этого медбрата. У него и так хватает причин для волнения. Выяснилось, что в первый же день они сделали ему двадцать шесть переливаний. Никто не понимает, как он еще жив. Почки окончательно отказали. Они решили подключить его к гемодиализу, но врач не сможет приступить к работе раньше завтрашнего утра. И еще хотят извлечь трубку у него изо рта и сделать трахеотомию, чтобы окончательно не погубить его голосовые связки. — Ее тон обрел горькую иронию, — Они все я;е считают, что у него есть шанс выжить, и хотят, чтобы он мог об этом рассказывать. Но специалист, занимающийся этим, появится не раньше понедельника, то есть только через четыре дня, и, мол;ет быть, уже будет поздно. Газеты полны историй о врачах, которые делают подобную операцию при помощи перочинного ножа на полу ресторана, когда кто-то подавился куском бифштекса. А они даже не могут договориться о том, как называется эта операция. Один врач говорит — трахеотомия, а другой считает, что это трахеостомия. — Шейла с изумлением покачала головой. — Так важно название! Прибавить или убрать одну букву «с» — и может измениться весь смысл. Откуда мне знать? Сейчас я думаю, что в молодости я должна была изучать медицину вместо детской психологии. Тогда, наверно, я могла бы разобраться в этом огромном, и{утком больничном механизме.