Немного солнца в холодной воде

а улицах еще было по-летнему ожив-ленно.

- Жиль! - окликнула его Натали.

Он обернулся. Она лежала на постели, сбросив с ног туфли. Нет, сегодня она еще не уедет, она проведет вечер, проведет и ночь со своим "ненаглядным", будет называть его "любовь моя", а утром все скажет ему и уедет. Конечно, она честная женщина, но ведь есть условия жизни, от которых трудно отказаться. В душе Жиля вспыхнуло негодование, он отошел от окна и сел на край постели. Как хороша была Натали в эту минуту-уста-лая, рассеянная и чуть-чуть презрительная. Он любил ее.

- Ты звала меня?

Она с удивлением посмотрела на него, протянула руку. Он схватил на лету эту холодную руку, сжал ее.

- Ты хочешь подарить мне последнюю ночь? Она слегка приподнялась. Он продолжал:

- А завтра ты мне скажешь, что не можешь так жестоко по-ступить с Франсуа, нарушить все его привычки и так далее, и уедешь. Верно?

Преисполнившись гнева, он ждал, что она растеряется под ударом истины и смутится, пораженная его интуицией. Но она только пристально смотрела на него, и вдруг он увидел, как эти широко раскрытые глаза наполнились слезами, хотя ни один мус-кул не дрогнул на ее лице, и тогда Жиль понял, что ошибся. Со стыдом и чувством облегчения он бросился на постель рядом с нею и уткнулся головою ей в плечо. Говорить он не мог. Тогда она прошептала:

- Боже мой. Жиль, какой ты эгоист!

- Я так испугался,- ответил он.- Эти три дня!.. Да еще и теперь... Ты никогда не уедешь от меня?

Наступило короткое молчание. Потом послышался голос На-тали, наконец-то ее обычный, ласковый и насмешливый голос.

- Нет,- сказала она.- Разве только ты сам об этом попро-сишь.

- Мне этого не перенести! - сказал он.- Я сейчас это понял.

Он не шевелился. Он вновь вдыхал ее аромат, знакомый аро-мат, так тесно связанный в его воспоминаниях с зеленью лугов, со свежей травой, с пустой чердачной комнатой. Ему казалось странным, почти кощунственным вдыхать его здесь, в этой го-родской спальне, где перебывало столько женщин, где еще не-давно жила Элоиза. Он видел и не узнавал эту комнату сквозь облако чудесного аромата да еще отгороженную от него плечом Натали. Он чувствовал себя тут чужим, как и эта перепуганная женщина; с таким же успехом они могли бы находиться в номере гостиницы, как бесприютные любовники, о которых поет Пиаф. Но ведь теперь он соединил свою судьбу с судьбою Натали, они у себя дома. Откуда же это смятение? Отчего так щемит сердце? И это не был панический страх, как в прошлые дни, не гнев и не огорчение, а что-то более глубокое, еще ему неведомое, что-то вроде предчувствия грозы.

Он приближался к Натали, шептал ей слова любви и неж-ности, даже стонал. Ладони Натали лежали на его затылке, она дышала ровно, тихо, и вдруг он понял, что она спит. Он поднялся, достал из холодильника бутылку шампанского, налил себе бокал и, возвратившись с ним в спальню, встал в изножии кровати. Лицо Натали было доверчивым, усталым, кротким. Он высоко поднял бокал, поклялся в душе, что