Сперанца

— Много будете знать, скоро состаритесь, — ответил парнишка, осмелев, и Сперанца поняла, какой он пережил испуг.

— Может, ты, по крайней мере, скажешь, что случилось? Меня здесь не было пару дней, и теперь я возвращаюсь к сыну…

— Да кто же вы? Сдается мне, я вас знаю.

— Я мама Дзванина, — сказала Сперанца с нежностью. Ей казалось, что проще всего представиться именно так — матерью ее мальчика.

— Кого? Рыжего Дзванина?

— Да. Ты его знаешь?

Парнишка засмеялся.

— Да ведь он и есть наш командир. Он сам приказал никого здесь не пропускать, если уж вы хотите знать.

Сперанца похолодела.

— Джованнино — командир! И этот четырнадцатилетний часовой, который болтает, поставив ружье на землю, и утирает нос рукавом, поставлен на пост ее сыном!

Детская игра. Игра со смертью.

Сперанца почувствовала, что должна держаться поосмотрительнее, если хочет что-нибудь узнать.

— Приятно слышать. Горжусь за сына. А… могу я узнать, что произошло? Почему никому здесь нельзя проходить?

— Старика убили…

— Какого старика?

— Вашего… Ну, того, который жил с вами в хибарке, пока туда не пустили воду.

— Надалена? — вскрикнула Сперанца.

— Ну да. Они его сегодня застрелили на плотине. Он ничего не сделал, даже ничего им не сказал. Ваш сын чуть с ума не сошел, когда мы его оттуда забрали и принесли домой.

Сперанца почувствовала, что у нее подкашиваются ноги и начинается жестокий приступ тошноты, с давних пор мучившей ее по временам.

Часовой, камыши — все поплыло перед глазами и, чтобы не упасть, она ухватилась за парнишку.

— Эх, досада, — пробормотал он. — Как это я так сразу выпалил. Надо бы полегче… оплошал…

Сперанца покачала головой.

Надален убит! А Джованнино? Что собирается делать ее сын?

При мысли об этом к ней вернулись силы.

— Ну, а вы? — выдохнула она.

— Мы знаем, кто его убил. Тот фельдфебель, который стоит в Каса Веккья, такой маленький, тощий. Этой ночью мы его… бах… и готово.

Мальчик опять провел рукавом под носом, очень довольный.

Сперанца слушала, широко раскрыв глаза. Ей казалось, что она в каком-то кошмаре. Но не следовало возбуждать у мальчика подозрений, нужно было заставить его разговориться.

— Мы вшестером сторожим все дороги в Каса Веккья. Никого нельзя пропускать, пока не дадут сигнала, что все кончено.

— А… кто, — кто пойдет в Каса Веккья?

Подросток нерешительно переминался с ноги на ногу.

— Не знаю я. Знаю только, что двое пойдут.

— Но они… хоть вооружены?

Ее рука непроизвольно потянулась к револьверу, спрятанному за пазухой, который дал ей Таго, наказав всегда иметь его при себе.

— Да, мы сегодня плавали на лодке к вашей хибарке. У Джованнино там было оружие. Два охотничьих ружья — одно вот это, пистолет, карабин…

Сперанца опустила глаза на двустволку и поняла, почему она показалась ей знакомой.

— Потом, — продолжал он, — мы достали еще кое-что у Джиджино.

У Сперанцы захолонуло сердце. Она должна была во что бы то ни стало раньше ребят добраться до Каса Веккья.

— Значит, ты меня все-таки не пропустишь?

— Нет. Они могут вас схватить, а ваш сын мне этого не простит.

— А если я сама пройду?

— Прикладом вас стукну. Потом, пожалуй, попрошу прощения, но стукнуть стукну.

— Молодец! — сказала Сперанца. — Вижу, ты свое дело знаешь. Тогда я вернусь обратно.

Она пошла назад, словно и в самом деле собиралась вернуться.

— Счастливо оставаться, часовой!

При этом обращении парнишка поторопился взять двустволку, как положено, и вытянуться по-военному.

— Доброй ночи, хозяйка, — ответил он со степенностью бывалого человека.

Сперанца уже бежала.

Джованнино, Джованнино, сынок!.. Командир! Твоя мать должна прийти раньше твоих товарищей, а идти ей далеко, потому что твои часовые заставляют ее кружить понапрасну. Может быть, все тропинки охраняют ребята со старыми двустволками в руках, но твоя мать знает дорогу через болото и все равно пройдет.

Сперанца бежала, прижимая к груди пакет с литературой и револьвер.

Раза два она падала, поскользнувшись на илистой почве, но тут же опять пускалась бежать.

Она снова оказалась у дамбы, как раз против дома.

Залаяла собака, и Сперанца бросилась на землю под откосом, и замерла, тревожно прислушиваясь. Тишина. Она медленно поднялась, перебежала через дамбу, спустилась по противоположному склону.

Вот и дом, безмолвный и белый в лунном свете, с закрытыми окнами и дверью.

Сперанца остановилась возле шелковицы, ощупью нашла знакомое дупло и засунула в него пакет с литературой, чтобы не рисковать потерять ее или быть задержанной с ней. Она сжала в руке револьвер и бесшумно двинулась вперед, держась в тени деревьев.

Сперанца никогда не пользовалась оружием, но знала, что в случае надобности рука у нее не дрогнет.

Она добралась до сеновала, проскользнула вдоль стены до угла и остановилась.

На гумне, в бликах луны виднелся стог, перед ним двигалось что-то белое. Собака…

Казалось, она играла: то приближалась, виляя хвостом и подвывая, то отступала с негромким рычанием. Что-то привлекало и отпугивало ее.

Женщина хотела было двинуться дальше, но в эту минуту из стога донесся хриплый гортанный голос. Она припала к стене, узнав характерный немецкий говор.

Теперь кто-то отвечал робким шопотом. Голос был женский, немножко похожий на детский.

Сперанца, казалось, слилась со стеной, старалась затаить свое частое, бурное дыхание. Она даже закрыла рот рукой, но дыхание слышалось попрежнему.

И вдруг она поняла, что так дышала не она, а кто-то другой, в нескольких сантиметрах от нее, за углом.

Тут впервые она узнала настоящий страх. Тяжелое дыхание рядом, хриплый голос в стоге, и другой, тоненький голосок… И это гумно, слишком спокойное и светлое… Все заплясало перед нею; она закрыла глаза.

Сперанца не видела фигуры, метнувшейся вперед возле нее, но ощутила ее бросок по движению воздуха.

Она ждала с закрытыми глазами. Глухие удары достигали ее слуха. Это было биение ее сердца, но еще и другие, более далекие, неясные и мягкие удары, доносившиеся от стога.

Сперанца не хотела оставаться в бездействии, но не могла пошевелиться. Наконец она открыла глаза, и что-то запрыгало, завертелось перед ней. Собака… Собака пыталась вырваться из рук какой-то девушки, молча сжимавшей ей горло и морду.

Сперанца начала понимать, что произошло.

Удары смолкли, но две фигуры, собака и девушка, все еще возились на земле.

Розаннина…

Застенчивая и молчаливая девочка, услужливая и кроткая…

Она всегда увязывалась за мальчишками, во что бы они ни играли, и безропотно слушалась их.

— Розаннина, подними-ка мяч… — Она шла и поднимала его.

— Розаннина, принеси воды… — Она приносила.

Но теперь Розаннина была уже не девочкой. Она-то и заманила немца к стогу.

— Нравится тебе Розаннина? — бывало спрашивал у Джованнино Надален.

Но Надалена убили, и Розаннина пришла отомстить за него. Она крепко держала собаку, чтобы помешать ей лаять.

На белесоватом фоне стога мелькнула тень.

Сперанца узнала стройную фигуру и скорее угадала, чем разглядела в темноте огненно-рыжие волосы.

Минуту спустя освобожденная собака мчалась вслед за парнем и девушкой, которые молча, держась за руки, убегали во тьму. Собака не лаяла, она стремительно прыгала, торопясь возобновить прерванную игру.

Сперанца навела револьвер на стог и подождала, но там никто не шевелился.

В доме попрежнему стояла мертвая тишина. Где-то рядом квакали лягушки.

Издалека с дамбы до нее долетел одинокий звук.

То был свист, переливчатый и веселый, как манящий птичий зов весной. Такой же свист послышался с другой стороны, потом еще один и еще…

Странные птицы пели в долине этой ночью.

Сперанца представила себе, как, раздвигая камыши, пробираются сейчас по болоту мальчишки, вооруженные старинными двустволками и незаряженными пистолетами… Конечно, все та же шайка. Давно ли, босоногие ребята, они искали птичьи гнезда и играли в индейцев. Она мысленно видела, как они идут цепочкой, с петушиными перьями на голове, а за ними плетется Розаннина, подбирая упавшие стрелы.