Верховный Издеватель(СИ)

Рассказывал он деловито - подчёркнуто абстрагируясь от лишних эмоций: мол, что было, то было, год другой, жизнь другая.

- А как это она так? От чего? - воскликнул Ромка.

- Не знаю, отчего! Сначала пила-пила - даже больше, чем папа! - а потом, чтобы завязать, пошла в какую-то "сильную" церковь - ну, типа православную, но не совсем... какую-то "истинно православную", что ли. И там ей очень рассказывали каждый день что-то про Страшный Суд, что-то про ад - ну, как там всякие там грешники мучаются: вообще жесть - она рассказывала! А потом... ну типа глюки какие-то начались - всякие там бесы каждый день к ней приходили и говорили: "Ты наша!.." В общем, папа про неё говорил - замолилась! Ей было пипец как страшно, и она... наверное, от страха так. А до этого она очень добрая была!.. ну, когда трезвая, конечно. Я её всегда доброй помню. Я с тех пор Бога не люблю! - закончил Саша.

- Почему? - наивно спросил Рома.

- Не почему, а за что. За всё!

А и правда - за всё... Что чувствует 10-11-летний человек, когда в одночасье весь его фантастический мир, как в воронку, засасывает вдруг в детдомовскую дыру? И сказка становится вонью... И всё это ему - не за что-то, а просто так.

- Меня ещё в самом начале дядя хотел как-то там усыновить. Хороший дядя... он даже не пьёт, представляете! Но что-то там случилось... и его хотят посадить. А даже если и не посадят, - то всё равно с судимостью ведь уже не разрешают усыновлять, да? Да ему и самому сейчас не до того! Всё, был человек - сломали человека! - серьёзно, как взрослый, сказал Саша. - А так-то он был хороший... даже почти что как вы!

- Вот, тёть Марин. - продолжал Саша. - Вот смотришь-смотришь на людей и думаешь, почему все разные!? Ну все же разные! Вроде, все - люди и все... разные. Вот из этой "церкви" и из суда... и вообще. Почему так? Вроде, есть люди, а есть... ну, тоже люди - но всё равно... гады какие-то! И те, и эти - люди. От одного уходить не хочется, от другого... блевать хочется. Извините, тётя Марина, за некулюторное слово. Вот почему так?

- Одни, Саш... ну, они типа как больные. Не в смысле, здоровье у них плохое, а... как-то по-другому больные. Заболели когда-то давно-давно, и... теперь подальше держаться от них хочется, чтоб не заразиться. Ты говоришь: "блевать хочется"... а это от заразы, Саш! Вот бывает человек цельный (может, ты даже слышал слово "целомудрие"... а ещё говорят: "исцелиться" - значит, снова стать целым), а бывает человек... гнилой! Трухлявый, тухлый какой-то! Это от болезни.

- Что же это за болезнь-то такая?

- Ой не знаю, как назвать, Саш... Не-любовь, наверное. Это очень-очень древняя болезнь.

- Сложно всё это... - сказал Саша. - Ну, ладно, качели качелями, а пошли без всяких качелей просто гулять.

- Пошли! - согласился Рома.

Небесный океан с атоллами облаков сиял кристально-чистым светом - как бы независимым от полуприкрытого солнца. Что-то клубилось в нём роскошное - тонкое, с завитушками, с "картушами". Все окна неба - в узорно-змеистых наличниках.

- Облака в стиле барокко! - выразился Ромка.

- А мне они... в натуре хомячков напоминают. Маленькие и прикольные.

- Похоже! - сразу согласился Ромка.

Одно толстое пузо закрыло было диск, но потом резко стронулось вбок и вверх, отложив его в гнездо.

- Облако солнце снесло! - сказал Саша...

Кажется, Ромка за несколько дней уже сильно на него повлиял.

- Раньше, пока я тя` не встретил, я вообще не был таким наблюдательным. Мне как-то было по фиг - красиво или некрасиво? ну... почти по фиг. Я просто от всех наших старался не отставать. У нас же чё: мы смотрим, как можно оттянуться - тот же пух там поджечь, или там с гаража прыгнуть. Вот это, блин, - "красиво"! Или чё-нибудь с..здить. Тоже - красиво! А так, чтоб там облака или что-нибудь ещё было "красиво"... это на тебя как на .бнутого будут смотреть, если будешь любоваться. А с тобой я, типа, не стесняюсь. С тобой я опять как-то... начал мир видеть, что ли. Как раньше! Только ты это... слишком много о себе не думай - это я так сказал, не для того, чтоб ты форс-мажорил! Ты бы сам тоже знаешь как живенько стал такой же, как мы, если б был в интернате...

- А какой у вас там адрес?

- Записывай! Посёлок Тухлянск, улица Алконавтов, дом 5812 дробь фиг-знает-16...

- Нет, ну пра-авда!

- А правда... - стал серьёзным Санька. - А по-правде, не фиг тебе знать ни детдом, ни его адрес.

- Ну, может, я как-то приеду к тебе... ты же мой друг, - продолжал просить Ромка.

- Не как-то - и не когда-то, - отрезал Санька. - Там от твоего приезда лучше не станет. Так что проехали... И вообще не думай, чувак, про будущее! Я вот ре-едко думаю про "завтра". Заче-ем! Что есть, то есть. Клёво сейчас, значит, клёво по жизни. Завтра будет завтра.

И тут же, как ни в чём не бывало, перевёл разговор на другую тему:

- А пошли пух поджигать.

II.

Июнь, вода, одуванчики... жизнь в лёгкости и полноцветии воспаряет облаком, уже почти отрываясь от земли. Облака висят на деревьях, как тополиный пух, а тополиный пух - как облака. Будто из самых глубин неба вылетают таинственные пушистые жемчужины и наполняют весь мир чувством невесомости и полёта. Многокилометровые изящные перья разметались во всё небо, как хвост павлина-альбиноса. Можно представить, что пух летит с них: небо линяет.

- Небо щекотит землю, - сказал Ромка, глядя на этот безостановочный полёт... и чихнул.

Снегопад посреди лета! Пушинки порхали нереально... как падающие звёзды на фресках Апокалипсиса. Пуха так много, что кажется, он - везде. Сейчас небо будет чихать от него... но сухим аллергическим чиханием, без дождя.

Жара от этой пародии на зиму кажется ещё сильнее.

Самая щекотная пора года! Лето решило поиграть, с чисто детской логикой распотрошило подушку и старательно раздувало "снег" по всем закоулкам. Тополя белы - листвы не видать! Липы... тоже белы: пух обклеил их вечно влажные листья. Мухи наивно-доверчиво садятся на висячие ленты, а пух - на липы.

- Я только сейчас врубился, почему липа называется липой, - сказал Саша. - Потому что она - липкая!

Казалось, всё в мире стало - липким или пушистым. Странная, нелепая, какая-то несерьёзная пора. Люди вокруг то ворчат, то смеются, то чихают. То - как вариант, - поджигают этот пух.

Пушинки летели в одну сторону, потом, передумав, резко сворачивали в другую - вели себя как странные существа, наделённые эмоциями куда больше, чем разумом. "Да они же чего-то ищут! - понял Ромка. - Ищут, причём, сами не знают, чего... Обнюхивают воздух, как собачки".

А "собачки" тем временем осторожно и деловито перемещались зигзагами, на какие-то мгновения зависали в одной точке, словно вели разведку местности. Казалось, у каждой есть какое-то задание, тайный план. Порой в синеве проплывали большие сгустки пуха, как игрушечные лебеди, летучие корабли, воздушные медузы... От того, как легко они порхали, невесомым и летучим казалось всё: кто-то тихо дул на мироздание, и оно постепенно рассыпалось на молекулы... и всё стремилось-стремилось куда-то. Небо тянуло его, как магнит.

Заговорщицки собравшаяся рядом с бабушкиным двором шайка тополей буквально дымила пухом. И ничего с этими хулиганами поделать нельзя. Делать им замечания бесполезно. Они праздновали наступление лета, как фанаты - победу любимой команды. Только что файеры не жгли.

- Вообще, - это, конечно, полное хулиганство со стороны природы! Деревья, видите ли, в снежки поиграть решили.

- Не! Они не в снежки играют - они икру мечут. Пух - это икра.

- Не уверен, что вкусная! - сощурил глаз Рома.

- Чувак, я тебя не заставляю её есть, - с самым серьёзным видом заявил Саша. - А то скажешь ещё: я тебя тополиной осетриной кормил. Пух - это древесная икра. Одуванчики - травяная икра... А мы, получается - человеческая икра, научившаяся говорить!