Другие люди

Разумеется, личное. И касается только Франсины и меня. Никого более.

— Тут есть тонкости.

Я просто идиот. Или вежливость незнакомца заставила меня пригласить его подняться наверх? А может, мое любопытство?

— Я сегодня очень устал, — говорю я, когда мы входим в гостиную.

Почему он так озирается?

— Я буду краток, — Брейди садится, кладет руки с вытянутыми пальцами на колени. Абсолютно симметрично. — Я адвокат. Представляю Гарри Козлака, которого обвинили в совершении предполагаемого правонарушения в отношении вашей пациентки Франсины Уидмер. Если дело не закроют во внесудебном порядке и оно будет разбираться в суде, я намереваюсь вызвать вас как свидетеля защиты.

Я начинаю возражать, но он прерывает меня.

— Один момент. Мой клиент, разумеется, готов оплатить вам то время, что вы проведете в суде, или мы вызовем вас повесткой. Решение за вами. Я внимательно изучил материалы дела и уверен, что ваша пациентка — женщина расторможенная, неоднократно вступавшая в случайные половые связи с разными мужчинами. Пожалуйста, дайте мне закончить. Я понимаю конфиденциальность отношений пациент — врач, но в то же время у вас репутация доброго человека, я это проверял, и полагаю, вам не хотелось бы отправить за решетку отца двух малолетних детей только за то, что он пошел навстречу желаниям молодой женщины, которая неоднократно удовлетворяла эти же желания с другими мужчинами. Стоит ли уделять столько подобному пустяку? Свидетельский допрос мисс Уидмер может затянуться на несколько дней, что для нее будет чересчур утомительным. Я уверен, что есть более простой способ все уладить, с наименьшими потерями для всех, но для этого я должен ознакомиться с историей ее болезни. Я мог бы, конечно, обратиться к другому психоаналитику, чтобы тот охарактеризовал психическое состояние мисс Уидмер, основываясь на ее свидетельских показаниях, а вас вызвать в суд, чтобы вы подтвердили или опровергли мнение коллеги, но, как вы сами видите, это еще более затянет мучительную для всех процедуру. Если сейчас вы окажете мне содействие, дело пойдет гораздо быстрее, а я, со своей стороны, в ответ на ваше содействие, с радостью пожертвую тысячу долларов благотворительной организации, которую вы мне назовете, или оставлю деньги вам, чтобы вы сами внесли их на счет этой организации. Так что вы на это скажете?

Невероятно. Я слышал о таких людях, но представить себе не мог, что встречусь с одним из них.

— Одну минуту, — говорю я и ухожу в кабинет. Набираю домашний номер Томасси, слава богу, он у меня есть, извиняюсь, что разбудил его. Он отвечает, что еще не ложился. Я слышу женский голос. С ним Франсина? Я рассказываю Томасси, кто ко мне пришел и с каким предложением.

— Дайте мне поговорить с ним, — рычит Томасси.

Я возвращаюсь в гостиную, которую меряет шагами Брейди и указываю на параллельный телефонный аппарат.

— Снимите, пожалуйста, трубку, — а сам спешу в кабинет, чтобы подслушать разговор.

— Брейди, что ты там делаешь, черт побери? — спрашивает Томасси.

Разговор длится недолго, состоит в основном из восклицаний и малопонятных мне юридических терминов, а потом они бросают трубки. Опускаю свою и я, иду в гостиную, но Брейди больше говорить не расположен, цедит сквозь зубы: «Спокойной ночи», — и уходит.

Горло у меня спирает, как перед ангиной. Я пытаюсь читать перед сном, но не понимаю ни слова. Этот Брейди добьется своего, даже если ради этого ему придется выпотрошить меня, словно курицу. Можно ли бороться с такими людьми? Или не остается ничего другого, как обреченно лежать в постели, ожидая прихода Kristallnacht. [26]

Глава 30

Франсина

Одного раза недостаточно, это же ясно любому. Следующая попытка может оказаться неудачной, и что тогда? Возвращение в исходную точку. Не удивительно, что я нервничала.

Джордж не захотел обедать в ресторане, поэтому мы поехали к нему, и я выгребла из холодильника достаточно продуктов, чтобы приготовить сносный обед. Но он лишь размазал еду по тарелке.

Потом я поставила на проигрыватель пластинку Моцарта Миротворца. Он всегда создавал мне нужное настроение. А этот Макиавелли, сидя в кресле, не отрываясь от какой-то книги по юриспруденции, говорит: «Нельзя ли потише?»

— Я думала, тебе нравится Моцарт.

Он даже не ответил.

— Наверное, так и ведут себя семейные пары, — не выдержав, нарушила я молчание.

Он кладет в книгу закладку, закрывает ее, вздыхает.

— Извини.

— В чем дело, Джордж?

Я пошла к проигрывателю, чтобы выключить его.

— Выключать не обязательно, — остановил он меня. — Я лишь просил уменьшить громкость.

— Мое поколение не привыкло к тихой музыке. Могу я тебе что-нибудь почитать?

— Последний раз мне что-либо читали за десять лет до твоего рождения.

Сегодня он чувствует себя стариком.

— А что ты хочешь почитать?

Я достаю из брифкейса несколько листков.

— «Во славу известняка» Одена. Знаешь эту поэму?

— Нет.

— Мое лекарство на все случаи жизни.

— Снимать копии с книг противозаконно, — замечает он.

— Это моя книга. Если я переписала стихи, что в этом противозаконного? О господи, ну и странные же у нас законы. Так мне читать?

— Поэма длинная?

— Нормальная. Но я не хочу навязываться.

— Послушай, голова у меня забита совсем другим. Я не смогу сосредоточиться.

— Скажи мне, в чем дело?

— Не сейчас.

— А что ты читаешь?

— Стенограммы процессов.

— Это все, что ты можешь сказать?

— Процессов, связанных с изнасилованием. Послушай, Брейди попытается сделать все, чтобы дело не дошло до суда. Его стратегия — запугать тебя, чтобы ты отказалась от обвинений. Без тебя прокурору в суде делать нечего.

— Я знаю, что не откажусь. Давай я почитаю тебе Одена.

— Мне уже доводилось общаться с Брейди. Стопроцентный садист. Обычно он добивается желаемого. И весь цветет, если ему удается открутить кому-нибудь яйца.

— Тогда я в полной безопасности.

— Брейди ты и не нужна. Разве ты не видишь, что нацелился он на меня? Я бы с превеликим удовольствием повозил его рожей по гравию, но в данной ситуации у него есть, чем меня прижать.

— Мною?

— Нашими отношениями. Он все выяснит, если ты будешь приезжать сюда.

— Ты хочешь, чтобы я держалась подальше?

— Как адвокат? Да.

Я лежала на диване, впитывая в себя звуки музыки, думая о том, что Жозефина де Богарне [27]не стала бы сидеть, слушая музыку, она попыталась бы отвлечь его от мрачных мыслей.

Я села. Он не поднял головы.

Я встала. Заметил бы он, если бы я встала на голову? Я пошла в ванную, сняла блузку, туфли, брюки, колготки, потерла рукой талию, там, где остались красные полоски от резинки. С трудом подавила искушение потереть и ниже. Приоткрыв дверь в гостиную, увидела, что он торопливо что-то записывает. В чем мать родила прошествовала к дивану, вытянулась на нем. Он ничего не замечал!

Пластинка, слава богу, кончилась. Я не стала ее переворачивать. Тишина, похоже, удивила его. Он-таки поднял голову.

— Боже мой, — вырвалась у него.

Я отвернулась к стене. Пусть думает, что ты застенчива. И показываешь ему свою великолепную задницу.Мои уши, как уши кролика, ловили малейший звук. Он отложил книгу. Он закрыл и отложил блокнот. Он встал и идет к дивану. Я повернулась к нему. Он упал перед диваном на колени.

— Ты очаровательна.

Он положил руку мне на живот.

— У тебя такая нежная кожа.

Тут в окне что-то вспыхнуло.

— Господи! — мгновенно он вскочил на ноги, метнулся через комнату, распахнул окно, стараясь кого-то схватить.

Выругался, бросился к двери. Я слышала, как он бежит по усыпанной гравием подъездной дорожке.