Возвращение

— Не стоит благодарности, — коротко и с кажущимся высокомерием ответил Оки и затем спросил у одного из сопровождающих: — Вы связались с журналистами из газет?

— Да. Они сказали, что круглый стол начинается в шесть часов. До него ещё много времени. Между прочим, ваша машина уже ждёт.

— Какой загруженный день! — сказал один из присутствующих, видимо, под впечатлением энергичной деятельности профессора.

— О, ничего особенного! — И чтобы продемонстрировать, что он не чувствует себя чрезмерно занятым, Оки принял и выпил поданную ему чашку чая. Один из студентов попросил надписать одну из его книг, и авторучка механически задвигалась по бумаге. Кёго пока не видел возможности заговорить с профессором, поэтому он продолжал сидеть на диване и наблюдать за очень занятым человеком.

— Профессор Оки, я слышал, что вы намереваетесь выставить свою кандидатуру на выборах в палату советников?

— Это всего лишь газетные выдумки. Многие мои друзья и ученики настаивают на этом. Возможно, так и возник этот слух, но у меня нет таких намерений в настоящее время.

— Мне жаль это слышать, профессор. Мы разделяем мнение, что кандидатура человека с вашей репутацией оказала бы неоценимую помощь в деле очищения политики.

— Если я и выставлю свою кандидатуру, то это должны быть идеальные выборы, и я не буду участвовать в предвыборной кампании. Я буду тихо сидеть и поручу всё другим. Поэтому если и проиграю, то ничего страшного, но я не хочу участвовать в этой бесполезной и грязной шумихе, которая до сих пор называлась предвыборной кампанией.

— Ваше имя известно во всей стране, и вы определённо будете избраны. В любом случае вы должны выставить свою кандидатуру, профессор. Мы все просим вас.

— Пока нет. — Внезапно он заторопился.

— Если машина уже здесь, я, пожалуй, поеду. У меня сегодня ещё деловое свидание и круглый стол.

Окружающие помогли ему одеть плащ, он водрузил на себя свою шляпу и двинулся к двери. В это время к нему подошёл Кёго и представился.

— Моя фамилия Мория. Вы прислали мне письмо в Киото.

— Мория? — Он уставился на него через свои очки, и его лицо неожиданно приняло изумлённое выражение. — Ты!?

— Я должен был приехать раньше, но не смог.

— Так неожиданно. Я поставлен в затруднительное положение, — сказал Тацудзо с раздражением в голосе, но, почувствовав, что на него направлены взоры его поклонников, сказал:

— Ну, хорошо. Пошли, поговорим в машине.

С недовольным и напыщенным видом он пошёл прямо по коридору, демонстрируя своими манерами, что Кёго, естественно, должен последовать за ним. Плащ немножко свисал с его костлявых плеч, и его невзрачная фигура хорошо соответствовала образу кабинетного учёного.

Когда они подошли к машине, Оки молча сел первым. Молодой человек в европейском костюме, секретарь Оки или просто сопровождающий, который, судя по всему, должен будет ехать вместе с ними, вежливо пропустил Кёго и, закрыв за ним дверь, сел рядом с водителем. Машина тронулась с места, оставив позади провожающих Оки людей.

— Оно, — обратился он к сидящему рядом с водителем молодому человеку. — Ты говоришь, круглый стол начинается в шесть часов?

— Совершенно верно, профессор.

— Мне нужно поговорить с этим джентльменом до этого времени. Ты можешь найти нам комнату в вашей компании, где нас не потревожат?

Кёго подумал, что Оно, должно быть, является сотрудником газеты, которого послали привезти Оки на круглый стол.

— Вам подойдёт приёмная комната?

— Великолепно, — коротко ответил Оки и стал молча смотреть в окно.

Уже наступил вечер, и тени деревьев и прохожих вытягивались вдоль тротуаров. Кёго пытался начать беседу.

— Я прошу прощения, что я не сообщил о своём приезде, но я увидел в газете объявление о вашей лекции и решил, что смогу встретить вас в аудитории, поэтому и приехал неожиданно.

— Ничего, — туманно ответил Оки тоном, показывающим, что он не хочет вести здесь беседу.

— Мы поговорим, когда приедем в редакцию газеты. Нам ничего не помешает.

— Извините, что я приехал, когда вы так заняты.

Кёго всё ещё не мог поверить, что сидящий рядом с ним человек был первым мужем его жены. Он не мог представить их вместе, это было бы слишком невероятно. Однако, как он и ожидал, невозможно противостоять силе реальности. Тацудзо Оки с первого раза произвёл на него впечатление человека, пользующегося влиянием в научном мире. Кёго был незнаком с этим миром, но что его прежде всего поразило, так это его самонадеянная убеждённость в праве навязывать свой авторитет даже за пределами очень ограниченной области, в которой он его завоевал. Его высокомерное молчание, возможно, не было связано с личностью самого Кёго. Оки просто был не в состоянии избавиться от чувства своей важности, которую он приобрёл в своей специальной области, даже тогда, когда он имел дело с людьми, не имеющими к ней никакого отношения.

Кёго не был слишком обижен, ибо в поведении Оки он не нашёл ничего необычного. Когда в Японии были солдаты, они вели себя по-солдатски в любой ситуации, так же как и монахи со своим монашеским поведением. По мнению Кёго, причина этого была в бедности. Если Тацудзо Оки вынужден навязывать свой профессорский авторитет людям, не имеющим отношение к академическому миру, то ничего не остаётся, как снять перед ним шляпу и пропустить его вперёд. Он не был свободен в своих действиях и в этом заслуживал сочувствия.

В приёмной комнате редакции газеты отсутствовали какие-либо украшения за исключением, может быть, грубоватой фарфоровой пепельницы на столе, за который они сели напротив друг друга. От гула работающих прессов слабо вибрировали пол и стены. Теперь они представились друг другу официально.

Похоже, что манера Тацудзо Оки вести беседу была различной в зависимости от того, присутствовало ли на ней третье лицо. Сейчас, когда они были вдвоём, он расслабился и довольно дружелюбно улыбнулся Кёго.

— Я хотел поговорить с вами о Томоко.

Кёго покорно склонил голову.

— Я могу только лишь попросить прощения.

— Как Вы намерены поступить? Что вы думаете по этому поводу? — Оки сделал паузу, чтобы закурить сигарету, и продолжал. — вы, наверное, собираетесь с ней встретиться?

Кёго показалось, что он ослышался. Значит, Оки не знает, что Томоко ездила в Киото, и это поставило его в тупик, ибо все его помыслы были направлены только на то, чтобы заступиться за Томоко.

— Я считаю, что у меня нет прав высказывать мнение о Томоко. Я уже не являюсь её родителем.

— Вы не намерены встретиться с ней? — Оки посмотрел на него сквозь свои очки. — Я принял решение, что настало время отдать её назад вам, если вы и она этого пожелаете.

Кёго был поражён и смог ответить только спустя некоторое время.

— Подобная мысль никогда не приходила мне в голову.

— Вы её отец, и эта мысль никогда не приходила вам в голову? Для меня это просто непостижимо.

— Я не думаю о ней, как о моём ребёнке, и сомневаюсь, что Томоко думает обо мне, как о своём отце. Я не знаю, известны ли вам все обстоятельства, но моё положение настолько сомнительно, что я уже не могу считаться живым. Поэтому, может, это и малодушно с моей стороны, но я уверен, что Томоко будет больше всего счастлива, если она продолжит жить со своей матерью.

— Значит, так, — странным тоном произнёс Оки и, замолчав, уставился неподвижным взглядом в окно. — Я, конечно, полюбил её за все эти годы, но сейчас было бы самым правильным отдать её назад Вам.

Кёго промолчал.

— Я не знаю, желает ли этого Томоко, но коль скоро вы вернулись в Японию, разве это возможно, чтобы она продолжала жить в моём доме?

— По-моему, здесь нет никакого повода для беспокойства.

— А почему нет? — спросил Оки холодным, пронзительным голосом.

— Я занимаюсь воспитанием молодёжи, господин Мория, и не хочу, чтобы в моём доме произрастали зёрна скандала. Конечно, если бы вас не было в Японии, то всё выглядело бы по-иному. Я просто подобрал несчастного ребёнка на улице и позаботился о нём. Но сейчас вы здесь, и дело приобретает другой оборот. Разве вы не понимаете этого?