Рассказ о брате (сборник)

— Что, мистер Тейлор, волнительное открытие?

— Да.

— И тому имеется особая причина?

— Девушка мне нравилась когда‑то. Я немножко ухаживал за ней. Гуляли с ней два вечера вместе. На этом все и кончилось.

— И когда же это было?

— Уж почти год назад.

— А точнее?

— Осенью прошлого года. В сентябре. Послушайте, скажите наконец, в чем дело? Она же не нарочно грохнула машину. Она ехала не одна. Случилась авария.

— Проясняем обстоятельства для следствия. И только.

— Но про ее беременность разглашать необязательно? Правда?

— А что, для вас это имеет значение, мистер Тейлор?

— Значения это уже ни для кого не имеет. Разве что для ее семьи. Пусть девушка покоится в мире.

— Так и будет. Если только ее беременность не имеет отношения к аварии.

— По — моему, связи никакой. — Блеклые выпуклые глаза уставились мне в лицо. До меня дошло: — Вы, значит, решили, что ребенок мой?! Придумайте что поостроумнее! Я ее даже на улице не встречал ни разу. До того самого вечера.

— Ну ладно, все вроде бы, — он встал. — Виновнику, кто он там ни будь, сейчас, может, горько, а может, и безразлично. Но это уже не по полицейскому ведомству. — Констебль захлопнул блокнот и тоже встал. Они совершили замысловатый обходной маневр и направились к двери. — Спасибо за помощь. Скорейшего выздоровления.

Кровать чуть подрагивала в такт грузным шагам на лестнице. Недавно родители купили новую ковровую дорожку, и в раскрытую дверь доносился резкий запах. С тех пор, едва запахнет новым ковром, мне сразу вспоминается дознание, сломанная нога, авария, Фрэнсис… В холле послышался голос матери, гулкое хлопанье закрывшейся двери. Мать тут же поднялась ко мне.

— Ну?

— Факты уточняли для следствия.

Ногу сверлила боль, в голове стучало, меня подташнивало.

— Ужинать принести?

— Нет, спасибо. Дай горячей воды, выпью лекарство да буду спать. Бонни пришел?

— Нет еще. Он предупреждал, что задержится.

— Как придет, попроси, чтоб не шумел. Хорошо?

На следующее утро, проснувшись, я через проход между нашими кроватями уперся пристальным взглядом в лицо Бонни. Я сверлил и сверлил его взглядом, пока он не проснулся — незаметно, разом — и тоже взглянул на меня.

— Что?.. — Он будто сознавал, что это мой взгляд выцарапал его из укрытия и неведения сна.

— Подонок! Она была беременна!

— Что? — приподнявшись на локте, повторил он. — О чем ты?

— Фрэнсис была на втором месяце беременности.

— Откуда ты знаешь?

— При вскрытии обнаружилось. Вчера двое заявлялись, все старались выудить, связано ли как‑то это обстоятельство с аварией.

— Беременность‑то тут при чем?

— Ни при чем. Но значит, она была еще больше взвинчена, чем мне показалось. Ни при чем, ишь ты! Но когда девушку гложет такое, а парня не дозовешься, то реакция за рулем нарушается.

— Отцепись ты! Я знал, что ль!

— Конечно! Где уж там! Ирландка, видите ли! Неохота вязнуть в дребедени всякой. Однако случая переспать с ней ты не упустил.

— Слушай, Гордон, она была, конечно, католичкой. Но отнюдь не монашенкой. У нее водились и другие.

— Но ее заклинило на тебе. Намертво. Ей‑то было известно, от кого у нее ребенок. И знаешь, я не сомневаюсь, не стала бы девочка виснуть на тебе, если б поняла после вашего объяснения, что все без толку. И про ребенка б словечком не обмолвилась. Фрэнсис стоила куда дороже, чем тебе сдается. Чем тебе хочется признавать.

Сбросив простыню, он рывком сел на краю постели, таращась на меня.

— Слушай, отвали, а? Еще твоих поучений не хватало! Завелся‑то небось только оттого, что девчонка тебе самому глянулась. Мне жалко ее. Усек? Нет? Жалко. И еще больше теперь, когда я узнал, что она была беременная. Но я не пойму, я что, машину мог удержать на краю обрыва? Нет? Ну так заткнись!

Без стука распахнулась дверь. Вошла мать.

— Чего это вы тут развоевались?

— Да так, ничего, — буркнул Бонни. Небольшая братская стычка.

— Завтрак на столе. Спускайся, ешь, не то опоздаешь…

— Гордон, завтрак на столе. Поторопись, не то опоздаешь, — окликнула меня Эйлина.

Я шепотом отозвался. Бонни открыл глаза. Взгляд, сосредоточившись, остановился на мне.

— Ты чего? — спросил он.

— Принес тебе чай.

— А, спасибо. — Он оперся на локоть.

— С нами позавтракаешь или сам себе приготовишь?

— Насчет меня не волнуйся. Справлюсь.

— Может, зайдем сегодня к старикам? Я за тобой заеду из школы.

— Давай.

После дознания меня навестил Маккормак — плотный, приземистый, лысеющий мужчина лет пятидесяти. Натруженные руки. Ни малейшего сходства с Фрэнсис. Правда, цветом волос похожи, хотя он уже начинал седеть. Может, он найдет утешение, хоть слабое, в других детях, размышлял я, у него их несколько. Он мялся и крутил вокруг да около, пока наконец не выяснил, что о ее беременности мне известно. Я спросил, знает ли о том еще кто‑нибудь.

— Нет. Следователь только мне да жене сказал. Не вижу, говорит, смысла оглашать. Однако, сдается мне, эдакое всегда всплывает. Слухи все одно поползут.

— Только не от меня, мистер Кормак.

— Я вот узнать зашел… не вы в ответе? А? — его цепкий взгляд остановился на мне. Но я не отвел глаз.

— Нет. Я уже говорил в полиции, что с Фрэнсис не виделся почти год. До самого последнего вечера.

— На Библии присягнете?

— Нет, мистер Кормак, не стану. Придется вам на слово поверить.

Вздохнув, он отвел глаза.

— А не слыхали, кто бы?..

— Дочка у вас была очень красивая. Нравилась многим. Я мало кого из ее приятелей знаю.

— Господь — он знает. Знает и покарает.

«За что?» — спрашивал я себя после его ухода. Зато, что парень поддался соблазну? Девушка ведь не оттолкнула его. За то, что отказался от свадьбы, да еще по обрядам, в которые не верит? Или за то, как он отделался от девушки? Но кому ведома вся подноготная? Может, иначе было нельзя? Мы с Бонни больше не обсуждали эту беду. Как Маккормак и предсказывал, сплетни все‑таки поползли. Как‑то в воскресенье и меня просветили в пабе. Тогда я осадил сплетников: «А зачем мне‑то знать?» Но когда с новостями подступилась мать, от разговора было не улизнуть.

— Слыхала я, Маккормак была беременная.

— Да, мне тоже говорили, — я переждал немного, отложил журнал и взглянул на нее. — Невиновен я, мать.

Расспрашивала она Бонни про Фрэнсис или нет, не знаю. Я не слышал ни разу, чтобы связывали их имена. Отношения с Фрэнсис Бонни хранил в глубоком секрете, и мне не верилось, что делал он это только для того, чтобы утаиться от меня.

Когда зазвонил телефон, я завтракал, Дожевывая, поднял трубку. Звонила Юнис.

— Извините, что беспокою вас в такую рань. Хотела застать, пока не ушли. Вы завтракаете? Я вам помешала?

— Нет — нет, я как раз закончил.

— Я вчера где‑то забыла свою рукопись. Случайно не в машине?

— Да. Я нашел ее.

— Ой, как здорово! А то у меня это единственный экземпляр.

— Всегда, Юнис, храните второй. Заповедь номер один писательского ремесла.

— Да ведь пока это лишь черновой набросок. Хотела поработать над ним в выходные.

— Может, переслать по почте?

— Что толку? Все равно не дойдет раньше понедельника. Может, я к вам сама заскочу?

— У нас весь день никого не будет. — Кроме брата, мог бы я добавить, который двери не откроет.

— Да днем‑то я тоже занята. Если только вечером… в полвосьмого, например?

— Пожалуйста.

— Я вам действительно не помешаю?

— Нет, нет. — Да, все‑таки добилась ты своего, голубушка, подумал я, кладя трубку. Правда, я могу передать тебе рукопись прямо в дверях, не пуская через порог. Тогда уж Бонни тебе не видать.

Спустилась Эйлина, причесанная, одетая. Я уже заваривал свежий чай.