Принц без королевства

Для Базилио многие фразы, обращенные к Ванго, оставались загадочными и полными поэзии.

Эти слова явно ни о чем не свидетельствовали, даже если расположение Эоловых островов на море и впрямь напоминало букву V. Переводчик с Липари наверняка ошибся. Но Базилио все равно любил эти лирические строки, которые, как он считал, адресованы ему.

26

Столица тишины

Пробило девять утра, но было темно, как ночью. Вот уже два года башенные часы Парижа — в соответствии с берлинским временем — показывали на два часа меньше.

Двое мужчин шли по Елисейским Полям. Первого звали Огюст Авиньон. На шее у него был черный шерстяной шарф, на голове — шляпа, надвинутая до ушей, чтобы защитить их от колючего холода. За ним шел молодой человек, прижимая к груди тяжелый портфель. Авиньон говорил беспрестанно, отдавая короткие распоряжения, похоже, лишь ради того, чтобы как можно чаще слышать ответ молодого помощника:

— Да, комиссар.

Авиньон был комиссаром всего девять месяцев и еще не привык к новому званию.

— Его действительно зовут Макс Грюнд?

— Да, комиссар.

— Выясните его должность.

— Да, комиссар.

— Я всегда обращался к нему просто «месье». И теперь выгляжу как дурак.

— Да, комиссар.

— Что?!

— Простите, комиссар. Немцы каждый день открывают новые канцелярии. Мы уже вконец запутались.

Уличные фонари не горели. Город тонул во мраке. Им встретились мужчины, с трудом толкавшие тяжелую тачку с дровами.

— Еще далеко?

— Сто метров, комиссар.

— Вам стоит послушать, как я с ним разговариваю. Дело пахнет жареным.

— Понимаю вас, комиссар.

— Значит, отправляетесь в отпуск, Муше?

— Да, до Рождества.

— Чем займетесь?

— Жена хочет навестить родных в Ницце.

— Когда начинается ваш отпуск, Муше?

— Со вчерашнего дня.

— Прекрасно.

Авиньон слушал себя, и ему казалось, что он узнает интонации великого Булара. Он подражал ему изо всех сил, пытаясь вырасти в собственных глазах: демонстрировал значительность, суровость и великодушие больше, чем это было ему свойственно. И, как правило, попадал впросак.

— Передайте привет вашей жене. Моника, кажется?

— Нет, Элиза.

— Лиза, ну да, разумеется.

— Элиза, комиссар.

— Не придирайтесь, Муше. И веселого Рождества вашим детям.

— Да, комиссар.

У Муше не было детей. Авиньон выбрал его помощником, поскольку тот был молод и никогда не видел прежнего комиссара, а значит, в его глазах Авиньон не был обречен выглядеть бледной копией Булара.

— Это здесь, — сказал Муше.

— Что бы там ни говорили, у них губа не дура, — заметил Авиньон.

Они остановились перед чугунными воротами. С балкона красивого особняка в глубине двора свешивался флаг со свастикой. Франция проиграла войну, и Германия оккупировала все, чем славилась страна.

Они предъявили удостоверения.

— Комиссар Авиньон к Максу Грюнду.

Полицейские пересекли двор, вошли в вестибюль и попросили секретаршу доложить о них. Она пригласила их сесть и пошла по лестнице наверх. В здании стояло приятное тепло. Двери непрерывно хлопали, по коридорам сновали военные с папками в руках. Какой-то солдат заменял витражную секцию в двери: гестапо только недавно реквизировало это великолепное здание. Муше присел на банкетку. Авиньон продолжал стоять. Заметив прислоненную к стене и закрытую тканью картину, он подошел к ней и откинул край материи.

На холсте был изображен мужчина, стоящий посреди гостиной. Он смотрел на карманные часы, у его ног лежала львиная шкура.

— Вам нравится?

На лестничной площадке возник Макс Грюнд. Муше вскочил с банкетки. Авиньон, не отрывая взгляда от картины, спросил:

— Это вы на портрете?

Грюнд не ответил. Он сделал Авиньону знак следовать за ним.

— Подождите меня здесь, Муше, — пробормотал Авиньон, доставая два документа из кожаного портфеля.

— Но у меня же еще протоколы. И другие фотографии…

— Ладно, идемте.

Муше заторопился. Пока они поднимались по лестнице, Грюнд орал на грузчика, который толкался около картины. Муше отлично понимал немецкий; Макс Грюнд требовал убрать мужчину с часами: «Избавьте меня раз и навсегда от этого еврея!» Наверное, его не впервые путали с бывшим владельцем особняка.

Муше и Авиньон вошли в кабинет.

— Какое у вас дело? — спросил Грюнд. — Я очень занят.

Он сел за письменный стол, но им сесть не предложил. Секретарша, которая встречала их внизу, теперь сидела за пишущей машинкой у двери. Муше внимательно разглядывал комнату. Видимо, совсем недавно она была спальней: на стене еще виднелись остатки бархата и дерева от изголовья кровати. Три высоких окна впускали много света. Балкон выходил во двор.

Авиньон подошел к столу и положил на него две фотографии.

— Арман Жавар и Поль Серрини.

Грюнд закурил. Стоило произнести слово, как пишущая машинка начинала стучать.

— И что? — спросил Грюнд.

— Вы их знаете?

С первых дней службы в гестапо на берегу Боденского озера Макс Грюнд демонстрировал отличную память и организаторский талант.

Именно благодаря им он за десять лет прошел все ступени карьерной лестницы и несколько месяцев назад был назначен на высокий пост в Париже. Французский он выучил за четыре недели.

— Я могу даже назвать вам даты их рождения, — сказал Грюнд. — Жавар родился 15 сентября 1908 года…

— Это ваши люди?

Грюнд покачал головой и показал на портрет маленького усатого брюнета с безупречным пробором.

— Его.

— Так что мне с ними делать? — спросил Авиньон, который сразу узнал Адольфа Гитлера.

— Вы оставите их в покое.

— Они пытались ограбить банк на улице Помп.

Муше достал из портфеля протокол.

— Вы оставите их в покое, — повторил Грюнд.

Авиньон притворно улыбнулся. С самого начала оккупации он ежедневно оказывался в таком положении. Половина уголовников Парижа пользовалась покровительством немцев. А в пятнадцати минутах ходу отсюда, на улице Лористон, обитала целая банда, безнаказанно орудовавшая по всему городу. Но Авиньон был связан по рукам и ногам.

— Еще что-нибудь? — спросил Грюнд.

— Нет. Благодарю вас. Пойдемте, Муше.

Они направились к двери.

— Подождите, — приказал Грюнд.

Секретарша печатала каждое сказанное слово, и это очень нервировало Авиньона.

— Вы получили от меня пригласительный билет?

— Нет, я…

— Господин комиссар, — перебил его Муше, — господин Грюнд имеет в виду приглашение на Новый год…

— Я не знаю, о чем речь, — скривившись, ответил Авиньон.

Пишущая машинка снова застрекотала.

— Я послал вам в префектуру приглашение, — сказал Грюнд. — Тридцать первого декабря состоится ужин в дружеском кругу. Будут те французы, которых я собираюсь поблагодарить. Хочу показать, как плодотворно сотрудничают два наших народа.

Авиньон вернулся к столу.

— Господин Грюнд, буду с вами откровенен. Я совсем недавно стал комиссаром. И мне неловко перед префектом полиции, а также господами Бриноном и Буске [28]. Я предпочту, если вы пригласите комиссара Давида; уверен, он будет рад.

— Тем не менее приглашены вы, комиссар, а не кто-то другой. До свидания. Я на вас рассчитываю.

Когда они вышли на улицу, Авиньон повернулся к Муше.

— Вы меня сейчас чуть не погубили!

— Да, комиссар.

— Я просил вас забыть об этом приглашении.

Он говорил сквозь зубы.

— Если будете продолжать в том же духе, я переведу вас охранником в Дранси [29].

— Да, комиссар.