Принц без королевства

Плющик согласно кивнул. Фитиль свечи затрещал, коснувшись расплавленного воска.

— Может быть, я и встречусь с матушкой, — сказал он.

— Обещайте мне это.

Георгий знал, что его мать не осталась до конца траурной церемонии. Она вышла из собора совершенно убитая горем. Скача в окровавленном кителе прочь от Аббас-Тумана, Плющик знал: никто не станет рассказывать об исчезновении тела. И без того слишком много проклятий тяготело над их семьей. «Великий князь Георгий Александрович скончался». Этого было достаточно. В землю опустили гроб, в котором вместо покойника лежали его книги.

— Я уехал из своей страны и больше никогда не видел мать, — объяснил китаец.

Плющик бросил взгляд на господина Лау. Тот улыбался. Только чашка подрагивала в его руках.

— И моя мать умерла, — добавил Лау.

Застекленная дверь, выходившая на палубу, открылась, и на пороге появился матрос.

— Я же приказал нас не беспокоить! — сердито сказал Георгий.

Матрос отступил на шаг.

— Прошу прощения…

— Выйди.

— Мы там, на корме, кое-что выловили из воды.

Он был бледен.

— Я велел тебе выйти.

— Но я…

— Уйди!

Дерзкий матрос, однако, подошел к хозяину и сказал ему на ухо лишь одно слово. Георгий нахмурился. Красный платок соскользнул с его плеч.

Матросы на яхте были родом с Кипра. Как и все средиземноморские рыбаки испокон веков, они втайне мечтали однажды поймать в свои сети сказочное существо. И матрос только что сказал по-гречески волшебное слово: «Левкосия», «белокожая дева» — так звали одну из сирен.

Георгий поднялся. Может быть, он тоже искал фею или сирену во время своей пятнадцатилетней одиссеи? Он обследовал все пещеры и скалы Средиземного моря до самого Гибралтара. Но рядом с ним по-прежнему не было женщины.

Он вышел из каюты и направился к корме. У штурвала собрались все члены экипажа. Над ними раскачивались два фонаря. На палубе, испуганно съежившись и сжав кулачки, сидела «сирена» в мокрой юбке и с мокрыми волосами, скрывавшими лицо; она походила на котенка, которого еле живым вытащили из воды. Никто из матросов не осмеливался к ней подойти.

Георгий хотел набросить на нее свой платок, но не решился. Слегка наклонившись, он убедился, что вместо хвоста у «сирены» пара босых ног.

Появился господин Лау. Оглядев собравшихся, он отстранил матросов, встал рядом с Георгием и окликнул девушку:

— Елена?

Между прядями волос показалось лицо. Ее глаза встретились с глазами Плющика. Она сильно изменилась, но они узнали друг друга. Умирающий от чахотки и маленькая девочка из Чаквы.

— Что ты здесь делаешь, Нелл? [27]— спросил господин Лау.

Но ответа не последовало.

Совсем близко шли военные действия, но яхта еще десять дней простояла в бухте. А когда в одно холодное утро она ушла в море, многие оставшиеся на берегу плакали. Нелл уезжала вместе с Плющиком. Их венчание состоялось ночью. Священник по православному обряду возложил на их головы венчальные короны. От этой тяжести на голове Георгий покачнулся.

На заре к морю пришла мать Нелл и расцеловала дочь. Господин Лау держал над ними черный зонтик.

Маленькая Рея спряталась в бамбуковых зарослях. Она забралась на крышу хижины и сидела там, в гуще листвы на ветру, который качал бамбуковые стволы. Она смотрела на скопление людей, и ей было грустно, как на похоронах.

Нелл не позвала ее и не поцеловала на прощание.

Золотой краской Георгий нарисовал на носу яхты красивую золотую звезду.

Ветер надул паруса. Следующим летом черноморские проливы оказались закрыты: на Дарданеллах и Босфоре разразилась война. Молодожены обещали вернуться, но прошлое со зловещим лязгом захлопнуло перед ними двери.

Яхта с ее новой звездой больше не появилась в Чакве.

Но однажды, несмотря на патрули и линкоры, курсирующие в районе военных действий, яхта встала на якорь в порту Константинополя. Георгий поручил Нелл заботам экипажа. Шел 1915 год; через неделю-другую на свет должен был появиться их ребенок. Георгий пообещал жене вернуться до его рождения.

Впервые за много лет Плющик оказался в Санкт-Петербурге.

Выполняя обещание, данное господину Лау, он увиделся с матерью на мосту позади Аничкова дворца. Эта встреча длилась лишь мгновение. Георгий назначил ее в письме, а в доказательство того, что это действительно он, переписал на бумаге французскую фразу со своего голубого платка — девиз его молодости, вышитый золотом: «Сколько держав даже не подозревают о нашем существовании». Внизу он поставил автограф, который придумал в пятнадцать лет и вырезал на дереве.

Фамилия царствующей семьи — Романов — была написана латиницей. Последняя буква была удвоена и вышита внизу, отдельно от других:

W как weeping willow, «плакучая ива», — это прозвище он получил от учителя английского, мистера Хита, который научил его ловить рыбу на муху. С тех пор Георгий, уже тогда нелюдимый и печальный, целые дни проводил у реки, склонившись к воде вместе с деревьями. Впрочем, сестра Ксения уверяла, что он скоро пустит корни и, как плющ, обовьет стволы ив. Так он стал Плющиком.

В письме матери он рассказывал о том, что с ним произошло, о выздоровлении, о своей новой жизни. «Дорогая матушка, я жив и совершенно уверен, что вы меня не забыли». Если она захочет его увидеть и убедиться, что это действительно он, ей достаточно в пять часов вечера проехать в экипаже по Аничкову мосту. Он будет стоять там рядом с бронзовым конем. Но она не должна останавливаться.

Он написал также, что скоро станет отцом.

Георгий стоял под дождем. Сначала он услышал цоканье копыт. А потом увидел, как мимо проехала карета с запотевшими стеклами.

Прибыв в Москву, он встретил на вокзале Мадемуазель. И сразу обратил внимание на ее покрасневшие глаза, прямую осанку, чемодан в руке, услышал ее французский акцент. Тогда он незаметно вошел за ней в здание почтамта и там предложил работать у него. Он искал няню для будущего ребенка и был уверен, что родится девочка.

Но родился принц. Ванго. Принц без королевства.

Письмо Георгия хранилось у его матери. Когда же два года спустя в России разразилась революция, оно было найдено в одном из опустевших дворцов.

Сидя на палубе, покрытой ковром, и слушая пение Нелл, Плющик осторожно вытянул ножом золотую нитку из второй буквы V, вышитой на голубом платке. Осталась только одна как в имени его сына — Ванго.

Было десять часов вечера; Мадемуазель наполняла медный таз горячей водой из кувшинов. Ванго спал на руках у матери. Вот уже несколько дней яхта находилась далеко от театра военных действий. Плющик сложил голубой шелковый квадрат. Он не подозревал, что когда-нибудь эта надпись на платке выдаст его сына, и враги начнут за ним охоту.

Вот показался первый маяк острова Крит. В тот миг достаточно было порыва ветра, чтобы платок выпорхнул из рук Плющика и исчез под водой. Тогда судьба Ванго сложилась бы совсем иначе.

В своем пятистраничном письме к Ванго Мадемуазель рассказывала об этом и о многом другом — просто, но выразительно. Она также писала о сокровище, которое мать Плющика спрятала на яхте в начале революции. В письме подробно описывался маленький порт, где однажды ночью на борт погрузили бочку с оттиском царской печати на замке.

Доктор Базилио долгие годы вновь и вновь перечитывал это письмо.

Когда-то давно он даже купил русский словарь, чтобы проверить значение некоторых слов, переведенных ему каторжником с Липари. Потом, когда Мадемуазель исчезла, оставил словарь в ее опустевшем доме в Полларе.

На этих пяти страницах она также коротко рассказывала о своей парижской молодости и даже о том, где тогда жила, что еще больше заинтриговало Базилио. Это был точный адрес того места, где она работала перед отъездом в Россию в 1914 году. Когда же Ванго приедет за письмом Мадемуазель, которое заполнит белые пятна в его жизни?