Магадан — с купюрами и без

Знавал я в Магадане медсестру — вообще без кистей рук. Мать двоих детей. А уколы ставит — я тебе дам! Мужики к ней в очередь всегда выстраивались. Я тоже однажды приболел, в стационар уложили с бронхитом. Пришлось три раза в день подставляться под шприц. И так мне стыдно и неудобно, будто опять стал юнцом, и мне на царевне-лягушке жениться. Она змейкой обовьется, пиявкой присосется. Читай сказку, она не соврет.

Есть в Магадане двери, которые никуда не ведут. Одна находится в нынешней юридической академии, кирпичами заложена заподлицо. Будто там, в стене, что-то замуровано. Только крылечко сохранилось — любимое место моего внука.

Нет, я о другой двери. Две створки — одна на замке постоянно, другая открывается часов на восемь в день. Крохотный тамбур превращен в торговую точку. Мимо иду, и строки поэта вспоминаются: «Я оказался в узком промежутке». Продавщица одним боком втиснута в крохотное помещение, там у нее и товар, и наглядная реклама.

Чулки, колготки. Вмещается солидный запас товара. Это тебе не арбузами торговать. Полотнище полиэтилена, каким накрывают теплицу, защищает женщину со стороны улицы. Потаенный калорифер есть. Урывками греется.

Я познакомился с Валентиной, дай ей Бог здоровья, когда она торговала мороженой рыбой. Навага, только что из-подо льда, стоила не 110, а 8 рублей. Я бы, может, не запомнил всего антуража, да муж ее в ту пору, несколько дней спустя, погиб. Такое не забывается.

Вначале-то брат мужа покончил с собой. Как раз шла выборная кампания. Я немного знал этого брата — крепко сбитого, ладного. Помню, какой он источал приятный мужской аромат хорошо отмытого тела и березового веника, и я, смущаясь, задавал и задавал ему всяческие журналистские вопросы, чтобы побыть рядом подольше. Внутренне он напомнил мне деда. Тот пчеловодом был и носил на бороде и коже чарующий запах меда, пчелиного клея и дегтя.

Тот мужик, Царство ему Небесное, думал, что надо сражаться с соперниками по-честному. Иначе не умел. Дал интервью местному каналу: мол, выловил сколько-то там рыбы, бесплатно раздал в дом ребенка, в дом инвалидов, детский дом, лечебные учреждения. Телеканал запросил за показ немалую, по его разумению, оплату, он заспорил: мол, мы безвозмездно, а вы как шкурники.

Телевизионное начальство хотело выставить доверенное лицо в темном свете, а он на самом деле работяга, каких свет не видывал, ударник труда, наставник молодежи, благодарность от Ельцина имеет. Тогда еще все эти ценности действовали, мужика оставили в покое, да сам он уже не смог остановиться, почернел от обиды и повесился, совершив непреднамеренное самоубийство назло врагам, подав пример мужу Валентины.

Я до сих пор помню то огромное количество наваги, которую братья раздавали направо и налево, в том числе в нашу редакцию. И мы ели мороженые икорные ястыки за компанию с могучим котом Максом.

У горбуши красная икра, а у наваги золотистая, морозом ее выдавливает из тела рыбки. Слегка посыпь солью и кушай на здоровье янтарь живой, закусывай, поминай усопших. Только грусть на сердце не тает. Впервые я понял, как время относительно — вот он золотой век, лишь вчера был, да сплыл. Как же так — вчера привалило счастье, а прошляпил, не удержал. Как же так? Конечно, грешно поддаваться унынию.

Ну, нет, меня тоже обижали, и не раз. Но чтобы так — смертельно! Да и другие, доверенные и официальные лица, насколько я понимаю, в основном-то не брали в голову неудачу. Морду лопатой — и пошел! Был только еще один случай — бывший партработник в бизнес ушел, не совладал с денежным потоком и вместо того, чтобы взять кредит и рассчитаться с предыдущим кредитом, выбросился из окна в пургу.

Не берусь утверждать, что в сталинские времена было такое, чтобы людей в стену замуровывали. Воображение — ему пофиг, бежит, не опираясь на факты. У каждого свой скелет в шкафу. Если раньше замуровывали, то и теперь, возможно, делают это. Недаром бытует в русском языке слово «мура». Валентина добровольно замуровала себя, а куда деться! Еще и аренду платит, небось, за свой «офис».

Одно время ее заставляли стоять с рыбными лотками в центре — где толстые шлакоблочные стены дома по Ленина-Маркса расположены углом, пониже гастронома «Полярный». Там городские часы отбивают: «Трасса, Колымская трасса, Магадана душа…» Здесь сходятся воздушные потоки, дыхание морозом перехватывает. Я спросил ее, почему на юру. Она не знала. Хозяин велел.

— Ну, хоть на метр придвиньтесь к теплу из тени. Давайте подвинем ваши табуреточки.

— Нет, он здесь приказал.

И стояла мерзла. Как девочка из сказки, но та ночь пробыла и награду получила. А Валюша уж лет пятнадцать кувыркается. И памятник ей не собираются отливать.

Потом эта рыбная фирмочка куда-то подевалась. Будто на морское дно канула. Или растворилась на рынке по соседству, там несколько рабочих мест — торговля дарами моря. Помнится, хотели у нас сделать рыбный рынок с размахом — как в Японии. Прилавочки соорудили аккуратные, рекламу дали в канале. Даже музыку пустили — возле гостиницы «Океан». А не пошло. Оказывается, не во всем продавцы обладают правом решающего голоса. Не захотят покупатели — не будет торговли. Кстати, на «Стрелке», на пути к морскому порту, еще один рынок загнулся. Я все жду, что люди и в других начинаниях поймут, что не все от начальства в нашем мире зависит.

Валентины долго не было видно. Да вот нашла себе нишу на входе «Полярного», замуровалась. Пусть муж покончил с собой. Жаль, конечно. Не то слово. А она решила жить. Видеть людей, радоваться белу свету, вольному воздуху.

А еще приходят две собаки, душеньку ей согревают. Старшая — лайка, милая, привязчивая, а младшая, ее щеня, всякий раз другой породы. То небольшого роста, то крупнее мамы вымахает. С разбегу бросаются целоваться, чтобы приласкала. Она их не приваживала: сами приблудились и уходить не собираются. Зимой устраиваются возле «киоска», одним боком греются, другим холод к хозяйке не пускают. И щенок норовит косточку для Валентинки принести.

Да и мне иной раз достается дружеское понюхивание и хвосто-виляние. И мне рады, хотя я никакой не собачник, а кошек люблю. Было, когда мой котяра был живой, гуляли с ним на улице. Знакомил я его с этой женщиной. Так он в нее вцепился — еле оторвал. Лицо ей вылизал. Я впервые разглядел, как она хорошо улыбается и что вообще блондинка. Другая бы возмутилась, а эта смеется. Собаку, — говорит, — не обманешь, кошачью любовь не купишь. Они — как люди. Только лучше.

Порою Валентина бывала впечатлительная сверх меры. Торговала рыбой, и ей почти каждую ночь снилась мороженая корюшка, как чужие незнакомые люди зачем-то забрасывают ее рыбой по колено, по пояс, затем и с головой. Она пряталась там, в куче, от другой, более существенной опасности. Кто-то страшный искал ее на промороженной улице, принюхивался, но кроме огуречного, арбузного аромата корюшки, ничего не ощущал обоняньем. Она уж готовилась обороняться, да нечем. Однажды к ее торговому месту подошли дети-близнецы, брат с сестренкой, лет шести. Мальчик потрогал рыбу за хвост: мол, смотри, какая она железная!

— Вовсе нет, — возразила девочка, — это она так задубела в морозильнике. — Ты вон тоже — носом шмыгаешь. Смотри, в ледышку превратишься.

Стоп! А ведь большая рыба — настоящая дубинка, удобная такая, ближе к хвосту взять рукой в перчатке и от злодея защититься можно, особенно если использовать фактор внезапности. Так что в дальнейшей своей торговой деятельности Валентина держала наготове треску либо щуку. Треской мороженой удобней по балде треснуть. По горбу — горбушей!

Некоторые американских кинофильмов насмотрелись и стали бейсбольные биты покупать для самозащиты. А если ОМОН облаву устроит — сразу ты и попался! Какой такой бейсбол в Магадане? Улика номер один. А если щука или горбуша? Какое это оружие — это не оружие, это мой товар. Мы рыботорговцы. Не путать с работорговцами. А если и задержат до выяснения обстоятельств, так рыба и растает. И даже протухнет. Такую к делу не пришьешь.