Магадан — с купюрами и без

— Да вот, соль отнести надо… Капустку жалко, — со вздохом молвила женщина, не дожидаясь вопросов. Видимо, по выражению лица узнала в колымском художнике «своего».

Дом, где она жила, — на двух хозяев. Вторую половину домика пару суток назад купили энергичные люди. Заодно прихватили все, что плохо лежит. Отняли у бабульки мешок капусты, а саму заперли в сарае. Не со зла, конечно. Просто у них так организм устроен. Будто история вспять повернула, и пришли мироеды.

Из-под незаконного ареста ее, в конце концов, выпустили, да вот капуста продолжает томиться и вянуть. Посолить надо кочаны, а то пропадут. Капуста эта ей как родная: сама и полола, и окучивала, каждый кочан знаком, до последней жилочки. Ладно, саму обидели, так она уже и простила, и забыла. А бедный овощ — это даже не тварь бессловесная. Кошка вцепиться может. Собака — покусать. Корова лягнуть. А кочан молчит, не даст отпора. Даже голоса не подаст. Недаром тяжелобольных людей называют овощем. Тех, которые лежат в коме с трубочками в носу.

— Пусть не мне овощ достанется, пусть другим, но чтобы не пропал. Не погнил бы в мешке, — словно заклинанье, раздается из уст женщины.

Вот и пришла она к новым соседям с пачкой соли, ждет, когда кто-нибудь выйдет. Чтобы договориться о капусте. Может, они не умеют, так она сама им посолит.

Прасков узнал эту историю, елочкам дал временный стоп. И создает самый непостижимый женский портрет. В честь художника дали ей прозвище Прасковья. Некоторые из зрителей обращали внимание на необычный цвет глаз женщины. Они были серыми, если дождь моросил, и сияли морской синевой в солнечный день.

Кто-то, не напрягая извилины, говаривал: «Вылитая Мона Лиза». Кто-то находил сходство с иконой. Один оригинал-искусствовед запоздало бухнул: «Перестройка».

Прасков изобразил женщину с пачкой соли. Чтобы не пропала втуне поза няньки, хотел младенца в руки дать. Пусть для мадонны возраст не тот, но и так рассудить можно: подвиг материнский в искусстве отражен, а ведь еще никто не изображал бабушку с внуком. Так бы и сделал, да не нашел, с кого младенца списать: сыновья той старушки выросли, разъехались, внуки соответственно в городе, учатся, а малые детки в ясельках. Правнуков пока не предвидится.

Капусту общими усилиями вырвали из рук равнодушных людей, и многострадальные кочаны вписались в художественное полотно, отдаленно напоминая бутоны мичуринских роз. Пачка соли тоже попала на полотно, правда, в распыленном виде. Уж такая жизнь пошла. Вроде и горечи нет — не война, не голод. Но и не сахар. Порой житуха такая — словно крепкий раствор соли — до кости выедает.

Есть, конечно, и такие, что в эти времена как сыр в масле катаются. Как те, что отняли капусту у беззащитной пенсионерки. Вот именно они, узнав, что дачный поселок посетили художники, а один так вообще признанный и заслуженный, решили, как обычно, воспользоваться моментом — заказать поясные портреты, нацепив побольше бриллиантов. В кабине богатого джипа. Живописец отказался от заказа, как отрезал. И причину не раскрыл. А те тупые, мозг жиром заплыл, догадаться не могут.

Потом Алексей растолковал. Для начала велел прощения у соседки попросить. Как следует, на коленях, хотя вроде как простила. А портрет — что? Забудьте! Льстить Прасков не умеет. Такой уж крест ему дан — суть, нутро выявлять на полотне. Возьмется мордант писать — сами рады не будете. Как рентгеновский снимок будет: вид насквозь. Если опухоль, так и ее не скроешь. Пока не знаешь, так вроде и проблемы нет, а узнаешь, покоя и довольства лишишься навсегда.

Так уже было: один заказчик Праскова, успешный предприниматель, собрав в спортивный баул, считай, два пуда налички, отдал в храм, а сам, немного погодя попросился в монастырь.

ПРОСТИ НАС, ПРАСКОВ, МЫ БОЛЬШЕ НЕ БУДЕМ!

А старушке подогнали полную машину капусты.

Женщины — в интерьере и на пленере

Ночами у нас в феврале к тридцати мороз подбирается. Днем значительно теплее. Правда, воздух не прогревается, да он и летом не прогрет, зато прозрачен для жестких лучей из космоса. Долгие годы я думал, что они только в учебнике физики, да вот прозрел, кожей, родинками чую и пятна на солнце, и магнитные бури, и лунные затмения. Порою природные факторы так пробирают, что медицинского спирта не надо. И с годами все сильнее.

Самый лучший родник в городе — в морском порту, в бухте Нагаева, весь город ездит туда набирать в канистры — вкусна водица, но, когда наступила гласность, прозвучало, как обухом по голове: фонит. Правда, у нас все горные породы, что называется, искрят. Тут тебе и олово, и свинец, и вольфрам. Уран, было дело, каторжане добывали. Не говоря о злате-серебре. И еще редкие элементы навроде палладия. Уж больно рифма звучная: палладия — поладила. Есть у нас в районе курорта Талая озера с живой водой. Или мертвой. Смотря как посмотреть. Рыба в них не водится. Зачем в Сочи тащиться, если свой радон — хоть цистернами вози.

Через несколько дней, как Чернобыль взорвался, мы с сыном в Алушту улетели, такие уж достались нам путевки. И почему-то сразу оказались в центре внимания. Отдыхающие подкатывали: мол, откуда вы, молодые люди, приехали? Случайно не из города на букву «Ч»? До сих пор не пойму, что они такое нестандартное в нас нашли, что в глаза посторонним бросается. Не станешь каждому растолковывать, что загорали на лыжне в Снежной долине. Там в пору сталинизма больные заключенные находились, доходяги. Кто в мерзлоту, а ведь кто-то с того света возвращался, книги писал.

Главный магаданский специалист по радиации примерно раз в год публикует статью: мол, у нас есть пятно в грунте от поломанного еще в перестроечные времена измерительного прибора. Зараженный грунт вывозят на грузовике, хоронят с почестями, но на следующий год пятно опять появляется. На некоторое время магаданцы и особенно магаданки становятся мнительными и пытаются собственной кожей почувствовать вредоносные факторы. Есть поверье, что перед тем, как пить ту ключевую воду, следует затаить дыхание, тогда оно ничего, проскакивает. Как если упавший бутерброд быстро поднять, к нему ничего не пристанет.

Журналисты восхищаются тем, что в чукотском языке невероятное количество слов, обозначающих снег, да ведь большую часть года земля под снегом, и живущая в Магадане внучка богатого оленевода, чье стадо, если выстроить цугом, было длиной 25 километров, одной из главных жизненных ценностей почитает снежную первозданную чистоту. До сих пор помню: бирюзовый снег несколько лет назад выпадал в мае, а нынче мне рассказывали, красный замечали. Так что нюансов в снежной теме не меньше, чем в белых стихах.

Да вот еще: снег, по информации Гидромета, у нас из твердого состояния, минуя жидкое, превращается в пар — наподобие сухой углекислоты у мороженщицы. Впрочем, я убедился, что это преувеличение. У нас и испаряется, и тает. Возможны варианты. Недаром даже в двадцатиградусный мороз (в Сеймчане был, 27-градусный) звенит капель. Один магаданский поэт написал об этом стихотворение, прочитал жене, а та его на смех подняла: мол, какая капель, когда мороз жарит? И он как-то стушевался, принял ее версию без критики.

А я с женой не советовался и точно знаю: есть капель, а в центре города, где раньше располагался самый большой книжный магазин, а теперь обувной салон, такие нарастают мощные сосульки — в рост человека и диаметром со слоновью ногу. Там, я думаю, не только солнечная радиация наличествует, но и утечка тепла через крышу. Впрочем, бывало и так, что подтекающий кран принимали за весеннюю капель, а сердечный стук за колокольный звон.

В январе солнышко показывалось мало, в феврале оно низкое, но не беда, подрастет. А там, глядишь, и зарплата прибавится. Ну, не зарплата, так пенсия. Идешь на работу, солнечное сияние прямо в глаза с востока, из-за башенки политехникума, идешь с работы — тоже в глаза, но с юга. Так что мало что видишь вокруг, ослепленный. Хорошо, что к концу месяца светило вскарабкалось повыше, можно увернуться, а после женского праздника дорожники вдруг посолили улицу, отчего одна женщина испытала небольшой шок. Взяла прозрачный кристаллик толщиной с карандаш, попробовала на язык и потом в продуктовом магазине не смогла сдержать своего красноречия. Мол, соль на мостовую сыплют — совсем сдурели, а июль придет — чем горбушу да кету солить? Я решил пойти на место события, а в голове вертелось испанское слово «солей» — солнышко. Для того, должно быть, и солили, чтобы солнышко приманить.