Сколь это по-немецки

К вольготно расположившемуся в глубине лесистого участка большому дому Харгенау вела узкая дорога, отходящая от автострады неподалеку от старой, полуразрушенной железнодорожной станции. Чтобы свернуть на эту дорогу, надо было переехать через железнодорожное полотно. Саму станцию затеняли обступившие ее со всех сторон деревья, деревья, которые, по-видимому, выросли уже после войны. Проехаться от станции до дома Хельмута оказалось весьма приятно. Анна подобрала Ульриха в одиннадцать прямо у дома, в котором он остановился. Она долго извинялась, когда резко затормозила на красный свет и он, не удержавшись на своем сиденье, едва не врезался головой в ветровое стекло. Пока она вела машину, он исподволь разглядывал ее, словно пытаясь прочесть у нее на лице что-либо имеющее отношение к нынешнему душевному состоянию его брата, ведь разве не представляла она в каком-то смысле самый последний выбор, если не избранницу Хельмута?

Вам у нас нравится? спросила она.

Он был гостем, и они до определенной степени отвечали за то, чтобы с ним все было в порядке. Ему только и оставалось сидеть, удобно откинувшись на спинку, и ждать, когда его доставят с одного места на другое. Он все же ожидал, что поселится у своего брата. То, что он остановился в городе, — приведенные Хельмутом доводы были смехотворны — должно было показаться несколько странным любому, в том числе и Анне, его нынешнему шоферу, которая во время их недолгой поездки рассказывала о своем классе в школе, о путешествии в Грецию, о недавнем концерте Штутгартского филармонического оркестра, посетившего Брумхольдштейн две недели назад. На узком проселке ни одной машины. По какой-то причине он решил не расспрашивать ее о том, как она, по словам брата, столкнулась — или встретилась? — с Паулой в Олендорфе. Он сказал о своей нелюбви… ну ладно, нерасположенности… к путешествиям. Стоит мне приехать туда, где мне нравится, я чувствую себя как дома и не хочу оттуда уезжать. Почему он так сказал? Это было не совсем так. Что, на ее взгляд, он имел при этом в виду?

Вы все еще живете в Женеве?

Да. Пока что.

Они поставили машину рядом с большим черным «мерседесом» и, огибая дом, прошли по дорожке к теннисному корту, где мэр Канзитц-Лезе, который весело помахал в их сторону ракеткой, играл с его братом. Ну что? Закончим на этом? спросил Хельмут. Ни в коем случае, сказал мэр. Я настаиваю на реванше. Хельмут, прищурившись, подал. Спокойный, сдержанный и явно более сильный игрок, он безжалостно гонял дородного мэра по всему корту. Анна представила Ульриха жене мэра, Вин, которая сидела в тени большого вяза, потягивая из высокого стакана какой-то напиток со льдом. Лимонад? Джин с тоником? Дом оказался больше, чем ожидал Ульрих. Похоже, он был построен еще до Брумхольдштейна. Присоединившись к ним после игры, Хельмут первым делом сказал Ульриху: Готов поспорить, ты не ожидал ничего подобного.

Все, кроме Ульриха, казались расслабленными… чувствовали себя как дома. Они вели себя так, будто знали Хельмута целую вечность. Анна, не дожидаясь, пока ее попросят, ушла внутрь за напитками.

Он был гостем.

Наверху, в главной, по всей видимости, спальне, вместо кровати Хельмут положил на натертый до блеска пол широкий матрас. Двери во всех комнатах второго этажа отсутствовали. Зачем их убрали? Невольно смущаясь, Ульрих помочился в туалете без дверей.

Когда он вернулся, Хельмут и обливающийся потом мэр все еще были на корте, от души смеясь над какой-то фразой Вин. Над каким-то, по-видимому, комментарием в адрес вычурной и бессистемной игры мэра. Хельмут в великолепном расположении духа криками подбадривал своего соперника. Ульрих уселся рядом с женой мэра. Вы не очень-то высокого мнения об их игре, да? сказала она.

С дороги был виден соседский дом. Обычный дом при ферме, приклеившийся сбоку к невысокому холму. В какой-то момент Ульрих услышал шум мотора и, посмотрев в сторону дороги, увидел машину с двумя или тремя пассажирами; сбросив у дома Хельмута скорость, она ползла как черепаха, а ее водитель не сводил с них взгляда. Скорее всего, на несколько миль вокруг теннисный корт был только у Хельмута.

У Хельмута всегда была превосходная подача. Каждая, когда он по-настоящему старался, являла собой предельное физическое усилие. Его мычание при подаче было слышно всем. Непристойный звук, напоминающий мычание или хрюканье животного. На мэра, который предпринимал смелые, но безрезультатные попытки их отбить, сильные, резкие, обескураживающе точные подачи тратились, по сути, впустую. В каком-то смысле, подачи опровергали принятую Хельмутом дружескую и небрежную позу. Как бы он ни подбадривал мэра, Хельмут не мог и даже не пытался скрыть, сколь решительно он настроен выиграть очко. Но мэру дух соперничества был совершенно чужд. По крайней мере, на теннисном корте. Крупный, переживающий свою неуклюжесть мужчина, который привык, частенько не попадая по мячу, подшучивать над собой, глядя при этом, будет ли смеяться с остальными и его жена.

Стол в большой столовой был накрыт на шестерых. Хельмут вытирал лицо полотенцем, когда внутри дома зазвонил телефон. Анна взглянула на него, ожидая инструкций. Он кивнул, и она послушно побежала к телефону. Со своего места Ульриху было видно, как она говорит в трубку, в то же время глядя через высокое двустворчатое окно на Хельмута.

Это Йонке, сообщила она, вернувшись к ним. Приносит свои извинения. Он не сможет быть.

Как всегда, раздраженно сказала Вин.

А где Гизела? спросил Ульрих.

О, она у нас, сказала Вин… И объяснила Ульриху: она лучшая подруга нашей дочери.

Мы должны за это выпить, громогласно объявил мэр. Неловкое паясничанье явно решившего принять на себя роль шута мэра было направлено в первую очередь на Хельмута, который этого не замечал — или так казалось. Анна, а не Хельмут, вновь наполнила их бокалы, а потом, когда они расселись за столом, прикатила с кухни на сервировочном столике еду. Усевшаяся первой Вин с достоинством расположилась справа от Хельмута, не скрывая своей скуки, не скрывая, что она здесь против своей воли.

В ванной наверху Ульрих обнаружил три зубные щетки, несколько больших махровых полотенец, все влажные, женский халат. В шкафчике рядом с лосьоном для бритья — духи, тени для глаз, губная помада и так далее.

Разве не милые люди? сказал Ульриху Хельмут, когда на минуту они оказались в саду одни.

На время обеда Хельмут поставил пластинку с сонатой Шуберта. Ах, почему-то нарочито откликнулся мэр. До чего восхитителен Шуберт, ведь верно?

Не так ли звали и коменданта гарнизона в 1944-м? спросил Хельмут.

Что? с недоверием посмотрел на него Ульрих.

Дальний родственник, я полагаю.

Вин извинилась, а потом, вернувшись через несколько минут в столовую, пожаловалась, что в ванной на первом этаже нет мыла.

Анна тут же вышла из комнаты за мылом для Вин.

Вам нужна экономка, сказала Вин Хельмуту.

О, мы справляемся, улыбнулся он ей.

Ничего удивительного, ответила она. И затем язвительно: Вы склонны выявлять в женщинах материнское начало.

Мое тайное оружие, согласился Хельмут. Его улыбка стала еще шире, бросая ей вызов.

Мэр положил свои широкие ладони на стол, словно пытаясь уловить какие-то толчки. Он задумчиво посмотрел на Хельмута, потом на свою жену, которая стояла возле дверей, дожидаясь мыла.

В общем и целом прекрасный летний день. Холодный лосось, фазан, паштет, салат со шпинатом, угорь с укропом, устрицы и, в честь Ульриха, четыре бутылки шампанского.

Вин вышла из комнаты, получив заверения Анны, что запасы мыла в ванных пополнены.

Ваш брат упоминал, что вы работаете над новой книгой, сказал Ульриху мэр.

Вижу, вы еще не навесили в комнатах двери, сказала, войдя в столовую, Вин Хельмуту.

А, на сей раз вы были наверху, заметил он.

Позже.

Вин спросила Ульриха: Где вы с братом жили после войны?

В нашем сельском доме под Вюртенбургом. Другой дом, в Вюртенбурге, был полностью разрушен.