Сколь это по-немецки

Большинство жителей Демлинга — за исключением, естественно, недавно приехавших иностранных рабочих — помнит Брумхольдштейн, когда он еще назывался Дурст, а все направлявшиеся туда поезда, кроме разве что одного или двух, проходили через Демлинг без остановки. Они появлялись и исчезали, иногда до пятнадцати составов в день в каждом направлении. Пятнадцать бесконечно длинных составов, шедших с очень приличной скоростью, если учесть возраст железнодорожных путей и прочие влияющие на безопасность факторы, та-та-та, та-та-та, та-та-та, стучали колеса на пути к узловой станции или обратно. Единственным признаком жизни в проходящем поезде бывало иногда лицо, маячащее, как пугало, в обрамлении прорезанного в товарном вагоне крошечного оконца. Лицо, чьи глаза цеплялись за начальника станции — или любого другого, кому случилось смотреть на проходящий поезд, — пытаясь на секунду встретиться с ним взглядом. Подчас было видно, как губы на лице пугала мужского или женского пола пытались сложиться в слово — или несколько слов. Может быть «Куда?», или «Когда?», или «Почему?». Кое-кто в Демлинге утверждал, что в Дурст были доставлены тысячи и тысячи людей. Все гадали, что они там могут делать. Работать на заводе И. Г. Фарбен? Кто знает? Лучше не спрашивать. Лучше не совать в это нос.

Брумхольд первым признал бы, что слово «идея» пришло из греческого языка… и по-гречески означает «видеть» или «столкнуться лицом к лицу». Несомненно, признал бы он и то, что можно, к примеру, составить достаточно точное представление о Брумхольдштейне, не потрудившись в нем побывать. Нужно только вооружиться карманным атласом, опубликованным по возможности после 1963 года, и отыскать Брумхольдштейн на одной из многочисленных маленьких карт, чтобы составить себе достаточно точную о нем идею. Небольшой, но быстро растущий центр городского типа, уже не городок, но еще и не крупный город. Новые дома населяют новые люди, которые переехали в Брумхольдштейн из более крупных, перенаселенных центров, чтобы быть ближе к природе и жить там, где лучше школы, меньше чужаков и больше возможностей по работе. Здешние жители, средний возраст которых составляет двадцать девять лет, разделяют одни и те же интересы и заботы. Их заботит качество обучения и уровень загрязнения воздуха, проблемы преступности и алкоголизма, качество медицинского обслуживания, то есть высокий уровень как докторов, так и медицинского оборудования, и все они весьма рады близости гор, возможности кататься зимой на лыжах, заниматься рыбной ловлей, греблей и плаванием в остальное время. Не следует забывать и о разнообразных развлечениях: театр, новейшие американские фильмы, раз в месяц оперный спектакль. По сути, как раз к этому и стремится большинство немцев, но жители Брумхольдштейна, а это по большей части управленцы, интеллигенция, средний класс, то есть люди, которые получили лучшее образование и умеют лучше выразить свою мысль и живее высказать — или, по крайней мере, быстрее осознать и сформулировать — свое недовольство, находятся в лучшем положении, чтобы получить то, чего они хотят, — с определенными, конечно, ограничениями.

Люди, которые живут в Брумхольдштейне, то есть — теперь, когда наконец достроена новая автострада — всего в двадцати минутах езды на машине от Демлинга, всегда спешат высказать свое демократичное мнение, что ничто на свете не мешает жителям Демлинга приезжать в Брумхольдштейн на еженедельные камерные концерты, посвященные музыке Моцарта, Вивальди, Гайдна, или на спектакли оперы «Глориана», сейчас исполняющей «Мечту всех народов» Хугеля Каминштейна, или на серию лекций о раскопках во Внешней Монголии профессора Паулуса Херднера, или на представление кукольного театра Браудвица, или на ежегодный фестиваль зарубежного кино, на котором представлены ленты Поланского, Феллини, Бергмана и Форда. Однако по какой-то причине жители Демлинга продолжают искать развлечения в других местах. Они избегают Брумхольдштейн, если только им не приходится там работать, они избегают с виду бодрых, хорошо, с претензией на небрежность, одетых молодых людей, живущих в новеньких, с иголочки домах, они избегают их празднеств под открытым небом, их танцев в зале новой школы. Если уж танцевать, так они предпочитают свой собственный захудалый танцзал. Пусть они работают в Брумхольдштейне по пять, а то и шесть дней в неделю, никто не может заставить их полюбить это место.

Старожилы Демлинга все еще говорят о Дурсте со своего рода ностальгией, но не о Дурсте военной поры, а о Дурсте 50-х. Кому могло пригрезиться, что каких-то двадцать лет спустя десятки восьми — и девятиэтажных домов и двухэтажных коттеджей заменят такое продуманное сосредоточие военных бараков и обширного комплекса складов, предохраняемое двумя, а кое-где и тремя рядами колючей (прежде находившейся под током) проволоки, на равном расстоянии от которого и от бывшего завода И. Г. Фарбен, разрушенного незадолго до конца войны, продолжало возвышаться единственное здание — железнодорожная станция. Это был огромный комплекс построек, включавший в себя теннисные корты, офицерскую столовую, комнаты для отдыха офицеров, несколько тюрем, две газовые печи, крематорий, несколько огромных кухонь, пекарню и вездесущие деревянные дозорные башни; все это ныне исчезло, кроме пустой и заброшенной железнодорожной станции и заросшей сорняками заржавевшей колеи.

Ну мог ли кто предвидеть грядущее. Здание муниципалитета со стенами из зеленого стекла, или живописный фонтан в мощеном внутреннем дворике административного центра, или особую акустику филармонического зала, или закрытый пятидесятиметровый бассейн, или особое место для выгула собак, или дорожку для верховой езды, или мраморную облицовку строящегося музея, названного, как и город, по имени величайшего современного мыслителя Германии, Эрнста Брумхольда.

В начале 50-х Дурст все еще оставался излюбленным местом встреч ребятишек. Попасть в лагерь не составляло тогда особого труда, поскольку колючая проволока во многих местах была уже давно разрезана, а присматривали за имуществом лишь два немолодых добродушных охранника; будучи родом из Демлинга, они даже и не думали поднимать шум, если приходившие оттуда же ребята играли на старом плацу, бывшем, по слухам, местом сбора заключенных, в футбол. У большинства сохранившихся построек к тому времени отсутствовали окна и двери, а стены были испещрены надписями, но ни одно из выведенных по серой деревянной обшивке слов не имело ни малейшего отношения ни к прошлому, ни к чему-либо хоть отдаленно связанному с политикой.

Для ребят поход в Дурст был приключением. Изредка по заброшенной территории с зажженными фарами медленно проезжала полиция, просто напоминая о своем существовании. Но к этому времени все, что не было привинчено или прибито, из лагеря уже исчезло. Остались только сами строения, теперь уже обесточенная ограда и несколько сторожевых башен, старые и шаткие лестницы которых вряд ли могли выдержать что-либо тяжелее двенадцатилетнего мальчугана. Вокруг бараков валялись битые бутылки, поломанная электроарматура, мусор и обломки. Все проемы, и окна, и двери, были заколочены, но это не мешало детям пробираться внутрь. В начале 50-х жители Демлинга все еще приезжали в Дурст, когда возникала нужда в стройматериалах для новой комнаты или в топливе для очага. Ну и дети. Они были везде, куда ни посмотри. Некоторым из них так это нравилось, что они даже оставались там на ночь.

Дурст, конечно же, значится в каталоге новой библиотеки в Брумхольдштейне. В конце концов, он был, так сказать, предшественником Брумхольдштейна. Однако книг о Дурсте там не найдешь. Таким образом, у Дурста нет официальной истории; то есть никто до сих пор не позаботился придать ей связную форму. Дело не в том, что кто-то попытался утаить или скрыть тот факт — напрасный, право, труд, — что в здешнем концлагере принудительно трудилось Бог знает сколько тысяч чужаков, иностранцев, военнопленных, политзаключенных и прочих нежелательных элементов, включая, естественно, и евреев, которые представляли явную угрозу выживанию Германии. Некоторые утверждают, что почти все заключенные лагеря были как раз евреями. Все это в свое время было исчерпывающе отражено в документах, кое-какие материалы даже доступны по запросу специалистов в библиотеке. В конце концов, для чего библиотеки существуют? Они — хранилища информации. Дурст упоминается даже в книгах о Брумхольдштейне, но, за одним или двумя исключениями, только в сносках. Дурст, ранее железнодорожный узел, построен в 1875-м, расширен в 1915-м и еще раз в 1937-м, вскоре после организации в Дурсте трудового лагеря. Переломной датой остается для Дурста 1956 год, когда, чтобы сравнять лагерь с землей, прибыли огромные бульдозеры, а чудовищный трейлер вывез газовые печи и остальную механику в металлолом. Библиотека в Брумхольдштейне приобрела полное пересмотренное издание Собрания сочинений Брумхольда 1974 года, есть там и обширная коллекция книг о Второй мировой войне, но на полках не найдешь ничего о Дурсте, поскольку Дурст, как может объяснить библиотекарь, по сравнению с остальными концентрационными лагерями, был весьма мал и, с точки зрения числа пропущенных через него людей, весьма незначителен. Следует указать, что, по мнению жителей Брумхольдштейна, ставить в вину лагерь смерти надо не только немцам. Ведь если американцы и англичане не одобряли эти самые лагеря смерти и так называемую политику истребления, то почему же они и палец о палец не ударили, чтобы помешать переброске в лагеря людей и материалов? Смехотворный аргумент. Библиотека также гордится своим обширным собранием атласов, карт и путеводителей, пользующимся постоянным спросом, — немцы заядлые путешественники и первопроходцы. До сих пор там, однако, имеется всего лишь один путеводитель по Брумхольдштейну, написанный директором лицея Херманном Венрайхом. Опубликованный в 1972 году, он далек от полноты, хотя и содержит несколько карт и целый ряд иллюстраций. В нем, кроме того, перечисляются наиболее знаменитые жители города, а также архитекторы и проектировщики, отдавшие все силы, чтобы успеть к январю 1962 года сдать в срок первую очередь зданий. Упомянуты физик Клинкерт, художник-портретист Ильзе Хюбнер, авторы детективов Линфор, Альберт и его жена Ильге, и Бернард Фейг, автор восемнадцати книг о путешествиях и приключениях. Бернард Фейг — наша надежда на будущее, заявил однажды мэр города Альберт Канзитц-Лезе на обеде в честь местного отделения АНП (Ассоциация Немецких Писателей). Его романы, сказал мэр, не утонули в прошлом, а герои его книг, к счастью, свободны от набившей нам оскомину зацикленности на периоде с 1940 по 1945 год. Бурные аплодисменты.