Последняя ночь на Извилистой реке

Целых тринадцать лет Кармелла надеялась увидеть мистера Кетчума. И вот увидела: Кетчума и его жестокое обаяние. Она сразу же вспомнила, с каким восхищением ее Анджелу писал об этом человеке. А лет двадцать пять назад… неудивительно, что Рози Калоджеро (да и каждая женщина ее возраста) влюбилась в Кетчума. Но сейчас Кармелла ненавидела Кетчума за то, что он приехал в Норт-Энд, чтобы увезти с собой ее Гамбу. Как ей будет не хватать повара, как она будет скучать по нему и даже по его хромоте.

А потом Кетчум сказал ей несколько слов, которые полностью вернули ее расположение.

— Если вы когда-нибудь захотите увидеть место, где погиб ваш парень, я буду рад свозить вас туда и все показать.

Кармелла кусала губы, чтобы не расплакаться. Ей очень хотелось увидеть реку и место, где случилась беда, но только не бревна. Она знала, что не выдержит зрелища сплавляемых по реке бревен. Только берег, где повар с сыном стояли и видели случившееся. Место на реке. Да, она бы охотно туда съездила. Но не сейчас.

— Спасибо вам, мистер Кетчум, — сказала она.

Кармелла смотрела, как они садятся в машину. Водителем, естественно, будет Кетчум.

— Если тебе когда-нибудь захочется меня увидеть… — начала Кармелла.

— Знаю, — коротко ответил Доминик, стараясь не глядеть на нее.

По сравнению с днем отъезда ее Гамбы день, когда в «Vicino di Napoli» пожаловал Карл, дался Кармелле почти легко. И вновь было время их обеда перед открытием. Фактически они уже пообедали. Это было во второй половине августа шестьдесят седьмого года, когда все в ресторане начали подумывать, что Ковбой сюда вообще не приедет.

Кармелла первой увидела помощника шерифа. Все совпадало с рассказами Гамбы. Без формы Карл выглядел точно так же, как в форме. И двойной подбородок, и жировые складки на шее, о чем говорил Кетчум. Волосы у Карла были скверно подстрижены. («Сколько ни видел копов — у всех паршивые стрижки», — сказал ей тогда сплавщик.)

— Кто-нибудь пусть идет на кухню, — сказала Кармелла.

Входная дверь была заперта, и официантка решила ее открыть, не дожидаясь, когда Карл начнет стучать. В кухню отправился Пол Полкари. Лучше бы Молинари. Эта мысль мелькнула у Кармеллы сразу же, как Ковбой появился в зале.

— Это вы вдова дель Пополо? — спросил ее помощник шерифа.

Кармелла молча кивнула. Карл продемонстрировал всем свой служебный значок.

— В Массачусетсе у меня нет полномочий. И нигде, кроме округа Коос. Но я ищу одного парня. Мне надо его кое о чем расспросить. Думаю, вы все его знаете. Его зовут Доминик. Невысокого роста, щуплый, хромает.

Кармелла заплакала. Обычно ей ничего не стоило расплакаться, но сегодня она выдавливала из себя слезы.

— Этот хлыщ? — переспросил Молинари. — Да если б я знал, где он, я бы его убил.

— И я тоже! — крикнул из кухни Пол Полкари.

— Вы не могли бы выйти? Мне хочется поговорить со всеми, — в ответ крикнул ему Карл.

— Извините, мне готовить надо!

Пол убедительно гремел кастрюлями, изображая бурную поварскую деятельность.

Ковбой вздохнул. Персонал ресторана помнил рассказы Доминика: этот коп постоянно улыбается, но его улыбка — на редкость лживая и неискренняя.

— Я не знаю, чем вам нагадил хромой поваришка, но у меня к нему свой разговор.

— Влез к ней в доверие, — сказал Молинари, указывая на Кармеллу. — Жил у нее, она его обихаживала, как могла. А он взял и сбежал.

— И драгоценности ее прихватил! — крикнул уборщик столов.

В ресторане знали, что парень не блещет умом, но такой идиотской выходки от него не ожидали. (Даже у Карла хватит мозгов понять: Кармелла не из тех женщин, у кого есть драгоценности.)

— Не думал я, что Стряпун будет красть драгоценности, — сказал Карл и вдруг насторожился. — А вы мне правду говорите? Вы действительно не знаете, где он?

— Не знаем! — крикнула одна из молодых официанток.

Она тоже переигрывала. К счастью, Карл этого не заметил.

— Хлыщ. Мерзавец, — добросовестно повторял Молинари.

— А вы что скажете? — спросил Карл у Пола Полкари.

Казалось, изготовитель пиццы лишился дара речи и вообще затаился. Когда кастрюли вновь загремели, персонал ресторана принял это как сигнал отойти от копа. Кетчум предупреждал: только не бросаться врассыпную, как испуганные куры. Нужно, не вызывая подозрений у Ковбоя, отойти на достаточное расстояние, освободив стрелку пространство для выстрела.

— Не слышу ответа! — крикнул Карл.

— Если бы я знал, куда он скрылся, нашел бы его и сварил заживо!

У Пола Полкари дрожали перепачканные мукой руки, в которых он держал дробовик. Он добросовестно целился, пока наконец не взял на мушку горло Ковбоя, почти скрытое несколькими подбородками.

— Да можете вы на минуту оторваться от вашей стряпни? — не выдержал Карл.

Он пробормотал какое-то слово (вероятно, ругательство). В этот момент Тони Молинари заметил его кольт. Карл засунул руку внутрь пиджака, пола которого оттопырилась, и главный повар увидел оружейную подвеску, неуклюже торчавшую возле подмышки толстяка. Пальцы копа царапнули по рукоятке длинноствольного револьвера. Рукоятка «сорокопятки» была с костяной инкрустацией. Наверное, из оленьего рога.

«Что же ты медлишь, Пол? — думал Молинари. — Этот жирный молодчик глядит прямо на тебя. Стреляй!»

К своему удивлению, Кармелла думала то же самое. Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не заткнуть руками уши.

Пол Полкари не годился на роль стрелка. Изготовитель пиццы был мягким, незлобивым человеком. Сейчас ему казалось, что у него в горле застрял комок из муки. Он пытался крикнуть: «Эй, Ковбой!», но слова не произносились. А Ковбой продолжал щуриться в сторону кухни. Полу не нужно был ничего говорить. Достаточно нажать на спусковой крючок, и выстрел ослепит Карла. Но Пол этого не мог. Точнее, мог, но не сделал.

— Ну и черт с вами, — буркнул помощник шерифа, недовольный упрямством местного повара.

Он повернулся и пошел к выходу. Молинари встревожился: теперь Ковбой был недосягаем для выстрела. Потом Карл вновь запустил руку в пиджак, и все застыли на месте. («Сейчас достанет свой кольт», — подумал Молинари.) Но помощник шерифа достал не револьвер, а всего-навсего визитную карточку, которую подал Кармелле.

— Если этот хромоножка даст о себе знать, позвоните мне.

Карл не переставал улыбаться.

В кухне стало подозрительно тихо. Молинари решил, что с Полом Полкари случился обморок.

— Тони, в кухню нужно было пойти тебе, — сказала ему Кармелла, когда Ковбой удалился из ресторана. — Но я не виню бедного Пола.

Зато Пол Полкари не переставал упрекать себя в малодушии. Тони Молинари потратил почти час, очищая «итаку» от муки. Однако Ковбоя они больше никогда не видели. Возможно, наличие оружия в кухне все-таки помогло. А что касается истории, сочиненной по настоянию Кетчума, должно быть, тупой Карл в нее поверил.

Когда все немного успокоились, Кармелла вдруг разразилась слезами. Ей было не остановиться. Все решили, что сказалось чудовищное напряжение тех страшных минут. Даже после отъезда Гамбы она столько не плакала. Однако нынешние слезы Кармеллы были вызваны не столько напряжением, сколько тем, что она понимала: кошмар Гамбы продолжался. Два месяца назад она сказала Кетчуму, что они вряд ли смогут кого-то убить. Но сейчас она чувствовала: окажись «итака» в ее руках, она бы выстрелила из кухни. Кетчум был прав: достаточно один раз взглянуть на Ковбоя и ощутить на себе его взгляд. Кармелла ощутила и теперь знала, что смогла бы нажать на спусковой крючок. Но такой случай так больше и не представился ни ей, ни всем остальным.

Честно говоря, Кармелла тосковала по Доминику сильнее, чем по мужу-рыбаку. И по своему Секондо она тоже тосковала. Она знала о дырочке, которую Дэнни провертел в двери комнаты, когда они еще жили на Чартер-стрит. Узнав о ней, Кармелла купалась несколько скромнее, но тем не менее позволяла мальчишке вдоволь насмотреться на свое тело. После гибели мужа и отъезда Анджелу на нее долго никто не смотрел. Когда в ее жизни появились Доминик и Дэнни, Кармелла была вовсе не против подглядывания двенадцатилетнего мальчишки за ее купаниями на кухне. Она лишь беспокоилась, как бы это зрелище не помешало ему в дальнейшем. (Кармелла не имела в виду его литературное творчество.)