Маленькие дети

— Это ведь твой маленький дружок? — спросил он у дочери и хитро подмигнул Кэти.

Заставив себя улыбнуться, она поспешно встала. Кэти не любила, когда ей подмигивают, тем более немолодые бородатые мужчины. В госпитале для ветеранов это происходило постоянно, как будто его охватила какая-то эпидемия. Подмигивали все — старые, насквозь больные, израненные калеки без рук и ног, беззубые, контуженные, безумные и роняющие слюну, — все они подмигивали ей, наподобие противного ведущего знаменитой британской телевикторины. А сейчас еще и этот, в ее собственном доме!

— Не дружок, — заявила Люси с горячностью, словно ее обвинили в преступлении.

Кэти улыбнулась Саре.

— Просто они вместе спят днем, — пошутила она, — но это же не повод для знакомства.

Сара улыбнулась ей в ответ, но как-то неуверенно и не сразу. Странно, подумала Кэти. На ханжу она не похожа.

— Тодд пошел за пивом, — сказала она. — Вот-вот должен вернуться.

Кэти никогда не принадлежала к числу тех девушек, которым нравятся мужчины старше их. Рассказы подруг о влюбленности в какого-нибудь седовласого профессора или романе со старшим коллегой вызывали у нее даже брезгливость. Она не понимала, зачем лишать себя лучших лет жизни из-за своего любовника и добровольно делать скачок во времени вперед, к периоду увядания и распада, обвисшей кожи на груди и раздавшейся талии, лекарств от холестерина и давления, обязательного громкого храпа, седой поросли в ушах и ноздрях и необходимости проявлять сочувствие и понимание в случае «сбоев в работе системы».

Но самой ужасной ей казалась мысль о том, что у пожилого партнера во время акта может случиться сердечный приступ и, подобно Нельсону Рокфеллеру, он умрет, еще находясь внутри любовницы. Обычно все смотрят на такую возможность с точки зрения мужчины и даже считают это его последним триумфом. (Какая прекрасная смерть, вздыхают все. По крайней мере, он умер счастливым.) А кто-нибудь подумал о бедной женщине? Что может быть ужаснее такой ситуации? Она ведь, наверное, даже не сразу поймет, что случилось, решит, что у него просто особенно сильный оргазм, и будет шептать какие-нибудь нежности в волосатое ухо остывающего трупа. Одной этой мысли должно быть достаточно для того, чтобы навсегда переключиться на подростков.

— Ну что ты находишь в этих старперах? — возмущалась она, когда подруга Эмми делилась с нею эротическими мечтами, в которых ее соблазнял шестидесятивосьмилетний свекор. — Неужели вокруг мало здоровых молодых парней?

— Но в нем столько жизни и силы, — возражала Эмми. — И он столько видел и столько успел сделать. И научился по-настоящему ценить хорошее: хорошую еду, хорошие книги, энергичные прогулки по утрам. Я уверена, что так же он сумеет оценить и молодую женщину. Он будет внимательным, благодарным и, возможно, страстным, и при этом не утратит достоинства.

К собственному удивлению, Кэти вспомнила об этом давнем разговоре, слушая рассказ Ричарда о том, как он консультирует владельцев новой сети ресторанов. Несмотря на претенциозную одежду, слабый подбородок и неприятную манеру подмигивать, в нем была непринужденная уверенность и легкость, даруемая только опытом, что напомнило ей еще об одном высказывании Эмми о своем свекре: «Понимаешь, он много жил и много знает. Парни нашего возраста просто не могут быть такими… как бы значительными».

Тодд таким точно не был. Ему исполнился тридцать один год, и до сих пор все его достижения заключались в том, что он сумел зачать ребенка и увиливать от оплачиваемой работы намного дольше, чем Кэти раньше считала возможным. Ричард явно переигрывал его, и не потому, что он достиг каких-нибудь невероятных профессиональных высот или финансового благополучия, а потому, что у него был опыт, которым он мог делиться, и истории, которые можно было рассказывать.

А Тодду оставалось только сидеть, слушать и время от времени задавать вежливые вопросы:

— Так эти ребята китайцы?

— Нет, разумеется, — объяснил Ричард. — В этом-то и вся прелесть. Просто группа разбогатевших авантюристов из Теннеси. Но они уверены, что могут создать сеть ресторанов, похожих на китайские достаточно, чтобы обдурить среднего американского обывателя. В конце концов, люди нажили немалые деньги, проделывая то же самое с мексиканской и итальянской кухней. А почему бы и не с китайской?

— Это как-то неправильно, — задумчиво возразил Тодд. — Китайскими ресторанами должны заниматься китайцы.

— Поэтому они и хотят назвать их «Палочки Чарли» [5], а на рекламе изобразить китайца с торчащими передними зубами и этот же образ использовать в телевизионных роликах. Считают, что в этом случае клиенты поверят, будто все дело затеяно китайцами. Я уже устал объяснять им, что такую рекламу немедленно объявят расистской и у них будет масса неприятностей, но до них все не доходит. Они спрашивают: а что расистского в торчащих зубах? А в Чарли? Это просто имя, и Вьетнам здесь совсем ни при чем. Я им говорю: а вдруг кто-нибудь в Нью-Йорке назовет ресторан «У техасского жлоба»? Вам это понравится? А они потирают руки и говорят — отличная идея! В будущем году надо попробовать!

— А взамен вы им что-нибудь предложили? — поинтересовалась Кэти.

— Конечно, это же моя работа. Я предложил им сотню вариантов. Мне лично больше всего нравится «Жуй-У-Нас». Звучит вполне по-китайски, и всем все понятно. По-моему, то, что надо, но клиенты наотрез отказались.

— А мне нравилось «Председатель Маус», — вмешалась Сара. — Это забавно.

Ричард печально покачал головой:

— Можете себе представить, как они это восприняли. Сказали, что никто ничего не поймет и вообще они не собираются называть свои рестораны именем коммунистического диктатора. Я говорю, если хотите что-то американское, тогда, может, «Вок-н-ролл»?

Тодд засмеялся:

— А еще можно «Вок эраунд зэ клок» или «Рок эраунд зэ вок».

— У меня целых две страницы вариантов с «вок», — кивнул Ричард.

Сара нежно улыбнулась мужу:

— Ты вкалывал, как китаец, милый.

Шутка была слабенькой, но Кэти все-таки рассмеялась. Она прихлебывала прекрасное вино, принесенное гостями, и думала о том, что уже очень давно они не знакомились с новыми людьми и не проводили вечера за интересными и взрослыми разговорами, вместе с детьми, которые не мешали, а тихо играли во что-то на полу. Обед получился совсем не таким, как она ожидала, ни одно из опасений не оправдалось, и Кэти на минуту почувствовала себя счастливой, потому что ошиблась и потому что целую неделю изводила себя из-за ерунды.

Неясным оставалось только одно: если все обстоит именно так, как говорит Тодд, — то есть если Сара для него просто случайная знакомая, мать одной из приятельниц Эрона, с которой он иногда сталкивается у бассейна, — то зачем такая секретность? Почему сначала он пытался все отрицать? (Эти вопросы стояли первыми в списке из шести пунктов под заголовком «Причины, по которым это может оказаться правдой».) Почему впервые она услышала о Саре не от мужа, а от трехлетнего сына? И почему, когда впервые упомянула ее имя, Тодд притворился, что не понимает, о ком идет речь?

— О Саре? — переспросил он. — Я не знаю никакой Сары.

— Сара из бассейна. У нее дочка, которую зовут Люси.

Они лежали в темноте, и Кэти не видела его лица, но уловила и явное замешательство, и то, что Тодд немного помолчал, словно обдумывая ответ:

— А, мама Люси… Да, точно. Я и забыл, что ее зовут Сарой.

— Эрон говорит, что играет с ней каждый день.

— Не каждый.

— И еще говорит, что спит у них в доме.

— Один раз, — быстро сказал Тодд, — мы попали в грозу, а дети уснули в коляске.

— Он говорит, что спит там каждый день.

— Это преувеличение. Может, два или три раза, но, разумеется, не каждый день.

Теперь наступила очередь Кэти помолчать.

— И чем вы с этой Сарой занимаетесь, пока дети спят?