Мертвое ущелье (Логово)

— Слушаюсь.

Капитан вышел. Они говорили по-немецки. И Ирине показалось, что эсэсовец догадался, что она понимает по-немецки. А может, только предположил?

После ухода капитана эсэсовец с минуту помолчал, потом нажал кнопку звонка. Тотчас в кабинет вошел юный щеголеватый лейтенант в армейском серо-зеленом мундире и, щелкнув каблуками, вытянулся.

— Вызовите комендантский взвод. Пусть будут наготове и ждут моей команды.

— Слушаюсь.

За лейтенантом закрылась дверь, и Ирина поняла, что это снова психологический нажим. Если она знает немецкий, значит, должна встревожиться. Всем ясно, для чего вызывают комендантский взвод — для расстрела. Хотя мог бы и сам застрелить, небось любит убивать наших. Наверно, пугает этим взводом. А может, и нет. Ведь сказал, что отдаст солдатам. Вполне может, проклятый. А потом расстреляют. Ну что ж, значит, такое на роду написано. Но это все-таки у них не выйдет. Она сделает так, что они ее вынуждены будут застрелить сразу. Сделает. Бросится, выхватит у кого-то оружие. Не первый день в разведке. А умирать-то не хочется. Жаль, пожила мало...

— Так что будем делать, барышня? — Он спросил по-немецки.

Радистка непонимающе смотрела на него.

— Не понимаешь? — Теперь он говорил по-русски.

— Не понимаю,— подтвердила Ирина.

— А зовут-то тебя как?

— Ирина.

Какой смысл скрывать имя? Но он не поверил.

— Какая ты Ирина? Посмотри в зеркало. Я хорошо знаю Россию. Ты скорей Зульфия, Асия или Галия, чем Ирина.

— Я Ирина.

— Ну ладно, теперь это уже не важно. У нас очень мало времени. А у тебя его еще меньше, чем у меня. Где они перейдут передовую. Отвечай! — последнее слово он рявкнул так, что готовая ко всему разведчица все-таки вздрогнула.

— Но, я... Я действительно не знаю. Мне этого не положено знать.

— Будешь отвечать — будешь жить.

— Но я не знаю.

— А как ты попала в наш тыл. Разве не через это «окно»?

— Нет. С парашютом.

— Умеешь прыгать?

— Да.

— Скажи, как подтягивают стропы и какие, чтобы пойти, например, против ветра?

Она ответила.

Он задал еще несколько вопросов в этом роде и после ее ответов убедился, что она действительно умеет прыгать с парашютом. А раз так, то ее быстрее и целесообразнее сбросить, чем переводить через передовую.

— А где рация?

— Не знаю.

— Почему не знаешь?

— Я перед окружением замаскировала рацию где-то отсюда неподалеку. Сделала это в присутствии командира группы. Рацию очень оберегают.

— Ее потом забрали?

— Как я могу знать? Не знаю. Может, взяли, а может, не успели.

— Ты место помнишь?

— Конечно.

Она выдумывала, чтобы выиграть время, да и чтобы у немца была ложная информация даже в мелочах, казалось бы, совсем неважных и не нужных никому. Рацию нес запасной радист-разведчик. А Ирина придумала, что спрятала ее. Как будто поверил. Может, повезут ее туда? Это — хоть какой-то шанс. Если не на побег, то на легкую смерть во время попытки побега.

— Шифр ты знать обязана.

— Шифровал другой человек. Мне давали готовые колонки цифр.

— Какого характера шифр.

— С ключом.

— Что является ключом?

— Небольшая книжечка, томик стихов Гете на русском языке.

— Год издания, где издана.

— Я не знаю, я не брала книгу в руки. Она все время у командира.

Ирина сочиняла напропалую. Она понимала, что ее обман скоро обнаружится, но надеялась выиграть время. Дотянуть бы, дожить до ночи. Ночью, едва стемнеет, разведчики проведут ученого к нашим. В конце операции, хотя Игнат и не объяснял ей, она уже понимала все до мелочей, потому что все проходило почти на ее глазах. Значит, с первой темнотой пройдут через линию немецкой обороны, а потом и через нейтралку, и операция будет завершена. И еще, в глубине души Ирина не верила, что и Игнат, и командир капитан Хохлов оставят ее. Слишком много было связано с ними, с разведотделом армии. Ее все знали и любили, и она все-таки надеялась, что товарищи даже в такой ситуации попробуют выручить ее. Кроме того, по законам разведки разведчика нельзя бросать, надо искать и выручать.

— Ты все врешь,— сказал эсэсовец,— ты не хочешь жить.

— Нет, я говорю правду.

Зазвонил телефон. Эсэсовец снял трубку.

Она смотрела на этого человека в черной форме и чувствовала, что он очень страшен и для нее, и для ее товарищей. Он не бил ее, не пытал. Она не боялась смерти и даже пыток, была к этому готова, знала, на что идет, когда шла в разведку. Каждый раз помнила об этом. Но тут было другое. Этот человек в черной форме своим спокойствием, своим знанием России, русского языка, наших людей, и чем-то еще, что у него было за душой, пожалуй, еще более черное, чем его форма, казался Ирине очень опасным для нее, для Родины, для товарищей. И она скорее не боялась его, а ненавидела. Это была ненависть, только внешне похожая на страх.

16. АХАЛТЕКИНЕЦ

Возвратившись на место засады немцев, Игнат обошел все кусты, где была схватка, осмотрел тропинки и траву, тщательно обнюхивая кусты, следы людей. Осмотрел тропу, где последний раз видел Ирину, по следам нашел место, где она залегла по его сигналу. И сразу все понял. Ее запах, знакомый и легкий, перебивался сладким, приторным ароматом дорогих сигарет и духов, которыми пахнет от немецких офицеров. Игнат хорошо помнил эти духи. Ими пахло от «Галкина». Того самого «Галкина», который тогда в отряде убил часовых и ушел. Но запах духов был у «Галкина» очень слабым, и Игнат подумал, что, может, лейтенант общался с кем-то, кто душится этими духами. Игнат еще вспомнил, что тогда и от Крюгера сильно духами пахло, но это были другие духи, хотя как будто немного и похожие. Это теперь, спустя много времени, Игнат уже точно знал, что такой запах свойствен немецким офицерам. Они пользуются подобными духами. Но Игнат очень точно запоминал запахи, и его весьма насторожило, что следы нападения на радистку, трава вокруг пахли духами «Галкина». Много ли таких запахов у немцев? И что это? Совпадение? Случайность? Или чудовищное стечение обстоятельств?

Он быстро двинулся по следам немцев. Запаха следов Ирины на тропе не было. Но верхним чутьем он улавливал их. Ведь прошло совсем немного времени. Значит, ее несли. Оглушили или связали. И несли.

Около десятка километров он прошел быстрым шагом и вскоре обнаружил немецкую охрану. Обошел часовых полукругом — они охраняли небольшую часть, размещенную прямо в лесу. Игнат ползком пробрался через линию часовых. Это позволили ему сделать кустарники, да еще то, что часовые стояли не ближе ста метров друг от друга. День все-таки, а не ночь. К тому же колючка натянута.

Проволоку он легко и быстро перерезал кусачками, с которыми не расставался, и проскользнул к деревянным строениям в центре войсковой части.

Широкое помещение, видимо бывший колхозный хлев, было занято лошадьми. Игнат отчетливо чуял их запах еще издалека. Он обошел конюшню и двинулся к одноэтажному зданию, к которому тянулись с деревьев телефонные провода. Это без сомнения штаб. Если Ирину привели сюда, в эту часть, значит, она или в штабе или заперта где-то в сарае, в погребе,— что тут у них является арестантской...

...Эсэсовец положил телефонную трубку и задумчиво посмотрел на радистку. Потом встал, выглянул за дверь и вызвал охранника. Здоровенный немец с автоматом на груди и закатанными по локоть рукавами вошел в комнату, и только после этого «эсэсовец-следователь» (так его окрестила Ирина) вышел из помещения.

Охранник широко расставил ноги и, держа руки на «шмайссере», неподвижно стоял, заслоняя дверь, лицом к Ирине. Она не могла и не хотела терять времени. Напряженно и расчетливо мозг разведчицы искал выход. Она понимала, что долго офицер не будет отсутствовать, иначе он бы приказал ее увести. Видимо, его вызвали ненадолго по срочному делу. Надо торопиться, надо что-то придумать.

Уходя, офицер сказал охраннику только одно:

— Стой здесь. — Уточнил место его поста: не снаружи от двери, а внутри. Но ничего больше не добавил. Это надо было использовать. Ведь охранник, возможно, ничего не знает о ней.