Мертвое ущелье (Логово)

В сумерки он, уже переодетый в форму Берга, лежал в пятидесяти метрах от лагерной колючки, наблюдая за немцами и их пленниками. Он уже обдумал маршрут к бараку, немного отличающийся от прежнего, наметил место, где будет резать проволоку ограждения и ждал отбоя и темноты.

Наконец отбой был объявлен". До полной темноты оставалось не более получаса, как вдруг он увидел быстро мелькнувшую по территории лагеря тень. И сразу понял, что спустили овчарок. Это был неожиданный удар...

Мозг Игната лихорадочно искал выхода. Теперь на территорию без шума не войти. Он посчитал собак. Четыре. За какие-нибудь минуты они обежали весь лагерь. Застоялись в вольерах. С четырьмя не справиться без выстрелов. Да и с выстрелами не сразу одолеешь. Первый же шум и рычание привлекут охранника на вышке. Он включит прожектор и ударит из пулемета. Хорошо еще, что Игнат по привычке зашел с подветренной стороны, иначе собаки учуяли бы его и уже лаяли вовсю. Собаки... Собаки... Игнат думал.

И вдруг его словно осенило. Он быстро пополз обратно, в кусты. Под защитой деревьев он почти бегом бросился к своей базе. Надо было торопиться, времени оставалось в обрез.

11. ТРЕТИЙ БЛОК

Войдя в смешанный лес, который начинался за старым, могучим бором, Игнат замедлил шаги. Это место уже вблизи его базы — землянки, где ждет радистка. Как раз тут, чуть в стороне от землянки, и есть волчье логово. После того, как Игнат впервые услышал здесь волков, он сразу же нашел логово. Но близко не подходил, чтобы не тревожить зверей, не спугнуть их, да не доставлять лишних забот волчьей семье. Пускай себе спокойно растят малышей. Правда, слово «спокойно» не совсем здесь подходит. Конечно, волчья жизнь весьма неспокойна, на то она и волчья. Но пусть хоть с его стороны не будет им неприятностей.

Так он думал прежде. Но вот возникли новые обстоятельства, и он оказался вынужден потревожить лесную семью, использовать их в своей борьбе. Может быть, только благодаря им удастся выполнить это сложнейшее задание.

Густая мгла плотно заполняла лес. Даже звезды, всего полчаса назад мерцавшие над лесом, погасли, затянутые тучами, канули в глубокую мглу ночи. В лесу стояла полночная тишина, только в дальней дали глухо и смутно пошевеливался за невидимым во тьме горизонтом гул переднего края.

Игнат встал, сложил ладони возле рта рупором и, подражая волчице, негромко испустил протяжный вой. Тотчас откликнулись два волчонка. Значит, все удачно. Матерые еще не вернулись с добычей.

Разведчик быстро проскользнул навстречу волчатам. Он понимал, что надо очень торопиться. И не только потому, что время уходит и в лагере идет последняя отпущенная ему ночь. Торопиться надо было еще и потому, что его вой и отклик волчат вполне могли услышать возвращающиеся с охоты волки-родители. Если так, то они поспешат перехватить волчат, чтобы не дать им встретиться с чужим волком. А если найдут следы Игната, поймут, что это человек, и тем более поспешат. И, конечно, сорвут все дело...

Через три-четыре минуты Игнат снова завыл. И снова откликнулись теперь уже четыре волчонка. Причем двое — были ближе к нему, все четверо голодных щенков спешили навстречу матери.

Спустя несколько секунд разведчик увидел двух передних волчат. Те тоже его заметили и в страхе бросились наутек. Но не тут-то было. Стремительный и ловкий Игнат уже через двадцать-тридцать шагов настиг одного из волчат, схватил за загривок и голову и, оберегая руки от зубов звереныша, ловко сунул его в вещмешок, надел лямки вещмешка на плечи, осторожно переместил его себе на спину и спешно двинулся к лагерю.

Щенок в мешке молчал и не шевелился.

Когда, соблюдая все предосторожности, разведчик добрался до лагеря, мгла оставалась такой же густой и плотной. Охранники на вышках, как всегда ночью, время от времени включали то справа, то слева от себя прожектора, освещая проволочное ограждение.

Метров за двести от колючки Игнат остановился, прислушался к лесной и лагерной тишине и, направляя звук к лагерю, громко и длинно взвыл. Сразу же залаяли собаки, и опять Игнат различил в их злобном лае страх. Овчарки, не боявшиеся ни человека, ни его оружия, ни даже смерти, были подвластны древнему и извечному закону природы. Они очень боялись волка.

Услышав вой, щенок в вещмешке зашевелился, заворочался, забеспокоился, но разведчику уже некогда было ждать и успокаивать его.

На вышках часовые никак не отреагировали на голос волка. Интервалы, через которые они включали прожектора, не изменились. И тогда Игнат быстро взял в мешке волчонка, осторожно, чтобы не сделать больно, зажал ему пасть и вынул из мешка. Щенок изо всех сил дергался, пытаясь вырваться или укусить. Но это ему не удалось. Волчонок боролся молча. Может быть, потому, что пасть была зажата, или — потому, что ему не сделали больно, может, еще почему, но так или иначе он ни разу не взвизгнул.

Несмотря на отчаянное сопротивление звереныша, Игнат тщательно натер свои немецкие сапоги шерстью щенка. Подошвы сапог, рукава куртки, брюки на коленях и штанины. Он втирал в свою одежду его запах, стойкий и едкий запах волка, который сейчас Игнат остро и сильно чувствовал. Где-то на брюки попала слюна волчонка, потом он от страха и оттого, что уже долго терпел — помочился, и Игнат использовал это, смочив сапоги волчьей мочой, что еще более усилило волчий запах на одежде разведчика.

Он спрятал измученного и испуганного звереныша в вещмешок, повесил мешок себе за спину и пошел к проволочному ограждению. Залег. Переждал очередную вспышку прожектора, перерезал колючку. Убрал кусачки, осторожно отогнул проволоку, чтобы не звякнуть подвешенными на ограждении многочисленными железками, и сразу же пролез в проход.

На сей раз Игнат намеренно шел с наветренной стороны, и две овчарки, неслышными тенями метнувшиеся было к нему, метрах в двадцати-двадцати пяти замерли, наткнувшись на грозный запах волка, и попятились, поджав хвосты. Игнат спешил к третьему бараку, и тут к нему бросилась еще одна собака, но и она остановилась, учуяв волчий дух, и тоже, скалясь и негромко рыча, сперва попятилась, потом быстро рванулась прочь.

Разведчик знал, что больше эти собаки сюда не подойдут, да и четвертая, обнюхав его следы, тоже уберется подальше. Опять его таежные братья — волки — помогали ему в трудный час. Их грозная сила незримо была с ним и надежно защищала его от остервенелых лагерных псов.

Подходя к третьему бараку, разведчик на всякий случай снял вещмешок с плеча и взял его в левую руку. Тусклый фонарь освещал вход в барак, здесь не должно быть никого, но если вдруг его встретит охранник, то немецкий офицер вещмешком на спине для него будет выглядеть здесь более, чем странно.

Игнат отворил дверь в барак и вошел в освещенный тусклым светом коридор. Обход после общего отбоя давно уже прошел. Никого здесь, как он думал, из охраны быть не должно. И по территории теперь они не шастают после отбоя, как прежде. Конечно, один-два солдата, проводники этих собак, могут ходить в любое время. А остальные поостерегутся, даже если собаки и не нападут на них.

Игнат полагал, что тот, встреченный им здесь в прошлый раз полицай, заходил сюда с проверкой или еще по каким-то делам. Он был почти уверен, что внутри постоянных дежурных нет. Тем более при такой наружной охране, да еще при собаках... Но он ошибся.

Едва он сделал два шага к крайним нарам, как от стеллажа со спящими отделилась фигура в немецкой форме. Игнат успел отметить, что четвертое место было занято. Человек спал на нарах лицом вниз, но разведчик видел заключенного, хотя в такой позе не мог его опознать.

В мозгу лихорадочно замелькали возможные варианты развития событий. Если здесь немец, значит, ученого не вывести, не убив этого охранника. А если убрать охранника даже без лишнего шума, завтра начальник лагеря за смерть немца вполне может расстрелять весь блок. Что же делать?

В одно мгновение Игнат прокрутил варианты. Мозг, приученный в экстремальных условиях фронта и разведки моментально реагировать на события, работал четко. Пока еще и неизвестно, тот ли самый человек спит на нарах. Могли ведь и перетасовать заключенных после прошлого визита Игната. Да и наверняка этот немец-охранник сейчас весьма насторожен. Однако он не в черной форме, а в обычной армейской, да и видно — пожилой. Что же делать? Кокнуть этого фрица, да поднять с нар ученого и уходить? А вдруг немец еще успеет выстрелить или крикнуть? Тогда не так легко будет выбраться отсюда вместе с ученым. А если там вообще не тот человек? Сомнение это пришло к Игнату не просто так из осторожности, нет. Ему показалось, что даже в такой неудобной для опознания позе лицо заключенного угадывается не таким узким и длинным, каким разведчик знал его по фотографии. Надо было принимать решение.