После дождичка в четверг

— Он спит.

— Разбудим.

— Давай хоть чай допьем, — расстроился Чеглинцев.

— Вставай, и пошли.

— Допью и пойду. — Чеглинцев стал хмур и горячую воду тянул сердито, обжигался и вроде бы не обращал внимания на то, как Терехов топтался у двери.

— Ну пойдем, пойдем, — сказал Терехов.

— Вот тебе и хваленое русское гостеприимство, — проворчал Чеглинцев и налил себе еще стакан.

Терехов мотнул головой и вышел, и недолго слышны были его сапоги, а потом стукнула дверь, и Чеглинцев вздохнул и представил, как они там поговорят. Он был обижен на Терехова, потому что того больше волновало не его, Чеглинцева, возвращение, а темная история сейбинского моста. «Ничего, значит, для него переживания простого человека не стоят, — думал Чеглинцев и совал суповую ложку в банку с вареньем, — ну и пусть один у Испольнова все выспросит…» Но, думая так, Чеглинцев понимал, что с Тереховым он не пошел вовсе не из-за обиды на него, а из-за того, что побаивался разговора с Испольновым. Добросовестно выпил Чеглинцев три стакана чая и только тогда встал. «Ну ладно, — зевнул он, — пойду». Он поглядел на пыхтевшую печку, не наделала бы она пожара, и дунул на свечу. По коридору Чеглинцев шел тихо, хотелось ему, чтобы Терехов с Испольновым уже обо всем выговорились и даже бы Терехов сказал о его, Чеглинцева, решении.

Терехов стоял у кровати Испольнова, а тот сидел на одеяле, и ноги его в носках висели над плетеным ковриком.

— Привет, — сказал Чеглинцев.

— Ты чего там наболтал! — почти крикнул ему Васька.

— А чего я наболтал? — заробел Чеглинцев.

— Он ничего не хочет говорить, — повернулся Терехов.

— Нет, ты скажи, чего ты наболтал! — повторил грозно Испольнов.

— Ты не ори! — рассердился Чеглинцев. — Все, как было, так и рассказал.

Еще секунду назад у него было такое чувство, что на самом деле он зря проболтался и, может быть, это было даже предательством, и он боялся глядеть в глаза Испольнову, но теперь Васька разозлил его, и Чеглинцев стоял красный и готовый полезть в драку.

— Вот и отлично, — сказал Испольнов, — он тебе все объяснил, как было, а я помолчу.

И он завалился на кровать лицом к стене.

— Ну как хочешь, — сказал Терехов, — как хочешь.

Он был расстроенный и усталый и уходил из комнаты опустив голову и ссутулившись. «Гордый, гад!» — подумал в спину ему Чеглинцев.

— Что ж, — сказал самому себе Чеглинцев, — когда-то надо и поспать.

И он разделся, нырнул под одеяло и пропел для бодрости, оборачиваясь при этом в сторону испольновской немой кровати:

— Веселая старушка разделит наш баланс, и мы для жизни новой имеем лишний шанс.

— Чего ты ему там натрепал! — взвился Испольнов.

— Ты мне не груби! — сказал Чеглинцев назидательно. — Ты уважай во мне человека. Что натрепал, то натрепал. Он меня спросил, а я ему правду выложил.

— Ну и дурак, — вздохнул Испольнов, помолчав. — Сами пусть грызут друг другу горло.

Он поворочался и затих.

— Да, кстати, — начал Чеглинцев, стараясь говорить небрежно, — я ведь решил остаться. Да. Терехов мне уже все бумаги оформил. И премию выдал. Это я так, к сведению.