Секрет Коко

Мне нужно вести себя с ним очень тактично — нельзя просто ворваться к Дюку в дом, показать письмо и сказать, что мне кажется, будто оно адресовано ему. У бедного мужчины может сердечный приступ случиться, если он не знает правды о своем прошлом. Нет, нужно постепенно подвести его к истории о настоящем его происхождении. И сообщить ему все как можно деликатней.

Я ставлю машину на ручник и вдруг вижу перед собой какого-то мужчину. Он стоит чуть поодаль, спиной ко мне, у его ног играют собаки. Мое сердце бешено колотится: если это Дюк, то мне предстоит навсегда изменить его жизнь.

— Вот он, мама. Пожелай мне удачи, — шепчу я. И, пока не успела передумать, открываю дверцу авто и выхожу ему навстречу.

18

Я тихонько подхожу к мужчине: он по-прежнему меня не видит. Вокруг него прыгает целая дюжина собак самых разнообразных пород и размеров, все они играют с ним и тычутся носами ему в ноги. Я все еще не вижу его лица, потому что он как раз наклонился к щенкам, чтобы насыпать в их мисочки сухого собачьего корма.

Мужчина все время говорит со своими подопечными, будто с людьми.

— А теперь, мальчики, ведите себя хорошо, — слышу я его низкий, негромкий голос. — Если снова устроите мне здесь беспорядок, как вчера, задам вам хорошую трепку, понятно?

Собачки заливаются лаем, словно понимая каждое его слово.

— Ну конечно, вы вечно только обещаете, — отвечает им он, — но судят не по словам, а по делам.

Я делаю глубокий вздох, чтобы хоть как-нибудь успокоиться. Возможно, я вот-вот познакомлюсь с Дюком и наша встреча станет последним фрагментом этой запутанной головоломки. У меня колени дрожат от предвкушения.

Он оборачивается, и наши глаза встречаются. У меня сердце обрывается: этот человек не может быть Дюком, он слишком молод. Дюку должно быть за пятьдесят, а этому парню — явно чуть больше тридцати, он моего возраста. Высокий, не меньше шести футов и двух дюймов, широкоплечий, мускулистый брюнет с загорелым, слегка обветренным лицом. Ему явно не раз ломали нос — даже мой на его фоне выглядит гораздо симпатичнее. Парень одет в потрепанную красно-синюю ковбойку, голубые джинсы и массивные рабочие сапоги, измазанные навозом. На нем нет куртки, но на вид он явно из тех, кто от холода не страдает: у меня такие парни сразу ассоциируются с огромными медведями гризли. Но самое потрясающее в нем — это глаза. Таких удивительных черных глаз я в жизни не видела.

Но, каким бы симпатичным он мне ни казался, я ожидала увидеть перед собой совсем другого человека.

— Привет, — здоровается он. — Извини, не слышал, как ты подъехала.

Он дружелюбно улыбается, почесывая за ухом собачку, уже закончившую обедать и жаждущую внимания. Вытерев руку о свои видавшие виды штаны, парень с обезоруживающей улыбкой протягивает ее мне.

— Без проблем. У тебя тут столько дел, — отвечаю я. Моя собственная ладонь, всегда казавшаяся мне слишком крупной и полностью лишенной изящества, кажется на фоне его огромной лапищи рукой ребенка.

— С этими ребятками действительно ни минуты покоя, — радостно хохочет он, теребя подбородок, и посматривает на собак, которые с увлечением поглощают угощение и помахивают хвостами.

Черный лабрадор с сияющей на солнце шерстью подбегает ко мне и лижет мою руку.

— Привет, мальчик, — смеюсь я, наклоняюсь и глажу его по голове. Он смотрит на меня своими огромными карими глазами и — клянусь вам! — улыбается.

— Это Горацио, — поясняет парень. — Любит заводить новые знакомства.

— Какой милый!

— Он и сам это знает, — добродушно смеется он и отчего-то заглядывает мне за спину: — А где ваш щенок?

— Щенок? — О чем это он? Я и сама оглядываюсь, на случай если вдруг позади меня из ниоткуда действительно появилась какая-то собачка.

— А ты разве не та леди, что звонила мне насчет щенка, найденного на автостраде? — недоуменно спрашивает он, склонив голову набок.

— О нет, прости, должно быть, произошло недоразумение, — отвечаю я.

— Понятно. Простое совпадение, — пожимает плечами он, похлопывая по спине длинноухого спаниеля. — Та дама позвонила рано утром, рассказала, что какой-то идиот на ее глазах выбросил щенка из машины на полном ходу.

— Какой кошмар! — ужасаюсь я, поверить не могу, что люди могут быть такими жестокими. — Как так можно?

Он тяжело вздыхает:

— Я каждый день задаю себе тот же вопрос. Для некоторых животные — всего лишь игрушки.

— Надеюсь, за это предусмотрено хоть какое-то наказание! — Я прихожу в ярость от одной только мысли о том, что кто-то может так жестоко обращаться с беззащитными, невинными щенятами.

— Проблема в том, чтобы этих извергов поймать на горячем. И даже тогда будет очень сложно формально обвинить их в жестоком обращении с животными. — Он наклоняется и треплет по шее скулящего йоркширского терьера, который тоже уже справился со своей порцией.

— Какая ты у меня прожорливая, Конфетка, — восхищается он, почесывая любимицу за ухом. — Будь ее воля, съела бы все, что в доме нашла, в том числе и меня. И я ни в коем случае ее за это не виню — бедняжку чуть не уморили голодом в детстве.

Я смотрю, как собачка жмется к его ногам, и не верю своим ушам:

— Ее намеренно морили голодом?

Как вообще можно так издеваться над таким маленьким чудом?

— Да. Выбросили на улицу, даже коробку для нее не поставили. Она едва смогла подняться на лапы, когда мы ее нашли. Но потом пошла на поправку, потихонечку-полегонечку. Да, милая моя?

— Какая она симпатичная, — умиляюсь я, наблюдая, как маленький терьер носится вокруг нас, радостно повизгивая. — Так у вас здесь собачий приют?

Та парочка из магазина почему-то и словом об этом не обмолвилась, должно быть, думали, я и так все знаю.

— В точку, — довольно ухмыляется он. — Открыл вот, грехи замаливаю.

— Должно быть, здесь очень много работы. — Я люблю животных, но и представить себе не могу, как, должно быть, тяжело ухаживать за всеми этими собаками.

— Да, немало, — отвечает он. — Но оно того стоит. Многих из них уже не было бы в живых, не попади они ко мне. В том числе и красавца Горацио.

Горацио в этот момент сосредоточенно вылизывает мисочку, как будто от этого зависит вся его жизнь.

— Итак, если ты — не та женщина со щенком, то кто же тогда? — спрашивает он, окидывая меня любопытным взглядом.

Я растерялась: меня так увлекли собачьи истории, что я чуть не забыла, зачем вообще сюда приехала.

— Прости, меня зовут Коко Суон. У меня был этот адрес, а милая пара из здешнего магазинчика подсказала мне, как сюда добраться, — я жестом указываю в сторону дома. Как знать, быть может, Дюк там, внутри. У меня желудок сводит от одной только мысли об этом.

— О, так ты уже познакомилась с Тедом и Пег? — ухмыляется он. — Легендарная парочка.

— И меня это ничуть не удивляет! — смеюсь я в ответ.

— Так чем я могу помочь?

— Я ищу мистера Флинна. Он здесь? — спрашиваю я.

— Джеймса Флинна?

Значит, приемные родители назвали его Джеймсом, а не Дюком. Бедная Тэтти, монахини не уважили даже это ее желание.

— Да, — отвечаю я.

— Боюсь, здесь ты его не найдешь, извини. Он тут больше не живет.

— Как это? — расстраиваюсь я.

— Я купил у него этот дом больше трех лет назад. Меня зовут Мак Гилмартин. Я могу чем-нибудь тебе помочь? — снова улыбается мне он, и в уголках его глаз собираются веселые морщинки. Он и вправду очень привлекателен, напоминает чем-то Джеймса Адамса по прозвищу Гризли ^[19], хотя сейчас для меня это совсем не главное.

Я разочарована до глубины души. Как глупо было с моей стороны не догадаться о том, что Дюк или Джеймс, как его назвали родители, мог давным-давно отсюда съехать? И почему я такая наивная? Конечно, зря я надеялась, что найду сына Тэтти так легко. Зря питала иллюзии по этому поводу.

— Молчишь — значит, ничем? — спрашивает Мак Гилмартин.