Секрет Коко

— Как же замечательно, что мы наконец встретились, спустя столько времени, — радуется сестра Долорес, приглашая нас сесть, когда мы входим в ее уютный кабинет. Дождь уже прекратился, и через витражи в окне пробиваются слабые солнечные лучи, рисуя чудесные цветные узоры на огромном бежевом ковре. Библейские сцены, уже виденные мною в коридорах, украшают простенькие кремовые стены и здесь. Посреди комнаты стоит большой деревянный стол, за ним — массивный буфет из розового дерева. Мы с Анной и Рут усаживаемся на кожаный диван локоть к локтю, а сама сестра Долорес занимает положенное ей место за столом.

— Я тоже рада тебя видеть, — тепло улыбается Анна. — Ты нисколечко не изменилась.

— Это все здешние секреты ухода за кожей, — признается она. — Я совсем не бываю на солнце — редко доводится выходить на улицу.

Они вместе радостно смеются над этой шуткой.

— Ты всегда отлично выглядела, — говорит Анна.

— В нашей работе главное — чувство юмора, — отвечает ей сестра Долорес. — Хотя матушка-настоятельница со мной вряд ли согласилась бы.

— По-прежнему держит всех в ежовых рукавицах? — спрашивает Анна.

Сестра Долорес тяжело вздыхает:

— Можно сказать и так. Но все мы под Богом ходим. Это я себя так утешаю.

Они снова заливаются довольным смехом. Все это время я думала, что Анна — ревностная святоша, но теперь с удивлением замечаю, что она любит посмеяться над собственной религией. Бабушкина сестра открывается мне с совершенно новой стороны, которой я искренне симпатизирую. Зная всю правду о ее прошлом, я стала понимать ее намного лучше.

— Ну что ж, мы лучше сразу перейдем к делу. Знаю, у тебя ведь всегда куча дел, — говорит Анна, аккуратно ставя свою сумочку на пол и складывая руки на коленях.

— Так и знала, что это не визит вежливости, — отвечает сестра Долорес, с улыбкой опираясь локтями на стол. — Что случилось? Я вся внимание.

— Дело в том, что Коко пытается найти одного ребенка, который родился здесь, в вашей обители, в пятидесятых годах.

— Понятно. Это довольно щекотливая тема, не уверена, что смогу вам помочь, — печально качает головой сестра Долорес.

— Что же, совсем ничего нельзя сделать? — спрашивает Рут.

— Не совсем, бывает по-разному. Какие-то записи у нас сохранились, а какие-то… — хмурится монахиня, и на ее идеально гладком лбу появляются небольшие морщинки.

Именно об этом и говорила Бонни — детей отдавали тайно, не ведя никаких записей. Если Дюка отдали кому-то именно так, то вряд ли я когда-нибудь сумею его найти. И эта загадка так и останется неразгаданной.

— А что, если записи о его рождении все же уцелели? — интересуется Анна.

— Вся эта информация — строго конфиденциальна. — Сестра Долорес смотрит на старую подругу немигающим взглядом. — Я не могу ее разглашать.

— Понимаю, — кивает Анна. — Но, думаю, если мы просто проверим наличие таких записей, то никому не навредим.

Монахиня ничего не отвечает, в кабинете становится тихо. Эти две женщины будто ведут другой, непонятный нам разговор, но ясно одно: они явно пришли к согласию.

— Ты права, вреда от этого не будет, — любезно соглашается сестра Долорес. — Мы ведь только проверим. Как звали этого ребенка, Коко?

Сердце вот-вот выскочит у меня из груди.

— Мать назвала его Дюком, он родился десятого ноября 1956 года, — говорю я. — Имя матери — Мойнихан, Тэтти Мойнихан.

Сестра Долорес подходит к огромному буфету, стоящему позади нее, и отпирает висящий на нем замок маленьким ключиком. Дверца открывается, и монахиня достает оттуда стопку толстых гроссбухов в красных переплетах. Она выбирает из них пару нужных и, тяжело вздыхая, кладет их на стол. Один гроссбух она просматривает особенно тщательно. Я наблюдаю за ее движениями и вдруг понимаю, что забываю дышать: точно так же волнуются сидящие рядом со мной Анна и Рут. Минуты тянутся, будто часы, и вдруг она поднимает голову и смотрит прямо на Анну.

— Мне нужно отойти в дамскую комнату, — отчетливо говорит она. — Я вернусь буквально через минуту.

Не успевает она переступить порог, как Анна с Рут уже вскакивают на ноги.

— Что вы делаете? — изумленно выдыхаю я, видя, как они склонились над гроссбухом.

— Она дала нам шанс, — поясняет бабушкина сестра.

— Вы уверены? — Я нервно оглядываюсь через плечо, опасаясь, что она вот-вот снова войдет в эту комнату и мы опозоримся. Ох уж эти мягкие туфли, настоящее проклятие.

— На все сто процентов, — отвечает Анна. — В душе сестра Долорес всегда была бунтаркой. Она хочет помочь нам, поверь. Ищи имя, скорей!

Анна быстро водит пальцем по странице, разыскивая имена Дюка или Тэтти среди написанных чьей-то небрежной рукою строк. Рут на всякий случай проговаривает адреса и имена вслух.

И вдруг я нахожу нужное — имя буквально бросается мне в глаза, как будто только и ждало, пока я присоединюсь к поискам. Мальчик, 10 ноября 1956 года, мать Тэтти Мойнихан. На другой странице я нахожу еще имена, там же указан и адрес: Люк и Айлин Флинн, Глэкен.

— Нашла, — едва не кричу от восхищения я. — Это он.

— Глэкен? — переспрашивает Рут. — Это же всего в часе езды от Дронмора! Поверить не могу, все это время он был так близко.

— Нет времени, Рут. — Анна быстро записывает необходимую нам информацию и, резко захлопнув блокнот, прячет его обратно в сумочку. — Скорее, садимся на диван — она возвращается!

Она подталкивает нас в другой угол комнаты, и только мы успеваем невинно усесться на диван, будто нашкодившие школьницы, как дверь открывается и входит сестра Долорес. Она становится напротив нас, торжественно сложив руки на груди, будто собирается прочесть молитву. По ее невыносимо честному лицу никто в жизни бы не догадался, что она вступила с нами в тайный сговор. Сама святая простота.

— Простите, но больше я ничем не могу вам помочь, леди, — грустно говорит она, поглядывая на гроссбух, лежащий на ее столе.

— Что ж, сестра, так тому и быть, — чинно отвечает ей Анна. — В любом случае, я была очень рада с вами повидаться.

— Я также была необычайно рада вашему визиту, Анна. Я буду молиться за вас каждый день, — после этих слов женщины заговорщицки улыбаются друг другу.

— Это было очень мило с вашей стороны, — говорит Рут, и я тоже бормочу невнятные слова благодарности. Благодаря этой монахине, обожающей нарушать правила обители, я получила следующую подсказку. Как же мне хочется ее обнять! Я бы подхватила ее на руки и закружила по этой самой комнате, будь у меня такая возможность. Однако я вынуждена взять себя в руки и обуздать охватившее меня нетерпение.

— Нам, пожалуй, пора, — невозмутимо продолжает Анна, и мы поднимаемся с дивана.

— Да, у меня тоже масса дел, — с сожалением отвечает сестра Долорес. — Церковные скамьи сами себя не натрут.

Мы все нервно смеемся и едва не бежим в сторону машины. Рут с Анной вопят от радости, не в силах больше сдерживать эмоции, когда мы трогаемся с места.

— Поверить не могу, — выдавливаю из себя я, поворачивая налево от ворот монастыря. — Мы сумели добыть его адрес! Я просто в шоке.

— А меня больше шокировало то, как ты, Анна, сумела выудить из нее нужную нам информацию. Какая же ты бесстыжая! — восхищается сестрой Рут. — Я бы в жизни не подумала, что ты на такое способна.

— Я очень сложная натура, — хохочет Анна. — Вопрос теперь в том, Коко, поедешь ли ты в Глэкен.

— Нужно ехать, прямо сейчас! — кричит Рут. — Сам Бог велел!

— Точно! — подытоживает Анна.

— Вы на меня дурно влияете, — смеюсь я в ответ. Они сегодня обе ведут себя словно большие дети — потрясающее ощущение.

— Да, и разве это не великолепно? — соглашается Рут. В зеркало заднего вида я вижу, как она крепко сжимает Анну в своих объятиях, и они обе заливаются счастливым смехом.

17

— Господи! Как бы я хотела тоже с вами поехать! — кричит Кэт мне в трубку на следующее утро, когда я уже еду в Глэкен.