Новый Мир ( № 4 2007)

Можете себе представить, чем рисковал архитектор, если возводимый им храм, пирамида или дворец разрушится, превзойдет смету или попросту не понравится властному заказчику. Достаточно вспомнить факты отечественной истории: эпизод с баженовским Царицыном — хрестоматийный случай; десять суток ареста Василия Стасова — ураган повредил его постройку; отстранение от службы Матвея Казакова — заподозрен в злонамеренном расходовании средств на строительство, — всё дела нешуточные. А в сталинское время того хуже. Не буду называть имена зодчих, побывавших в ГУЛАГе.

Посмотрите на знаменитый портрет Корбюзье с очками, приподнятыми ко лбу. Похож он на шутника, способного шутить шутки с архитектурой? Решительно нет. Это серьезный человек, серьезно относящийся к своему профессиональному долгу. Ну а Гропиус, Мис ван дер Роэ, Аалто, Мельников — могли ли они игриво относиться к своему делу? Ничего подобного. Все они тоже серьезные люди. Но кто же первый сказал: “Давайте играть!”?

Я подозреваю в этом американца Роберта Вентури с его — по собственному определению — “Небольшим манифестом”, увидевшим свет в 1966-м под названием “Сложность и противоречия в архитектуре”, где он выступил за “беспорядочную жизненность” и за “непоследовательность”. Он и сыграл ту самую провокативную роль. Разве это не было равнозначно призыву к игре? С того все и началось. И пошло — кто во что горазд.

Фирма “SITE” строит супермаркеты “BEST” с кирпичными руинами, причем прямо над входом в заведение Франк Гери сооружает офис в виде гигантского бинокля, корпорация “Longobert Co’s” уподобляет штаб-квартиру огромной плетеной корзине, демонстрируя тем самым, что веников она не вяжет, при том, что ее ежегодный доход в корзинном деле составляет $ 600 млн, индийский культурный центр в Ниагара-Фолл, штат Нью-Йорк, обретает облик черепахи, Майкл Грейвс венчает свой отель в Орландо, Флорида, парой огромных лебедей и так далее. “Беспорядочная жизненность” господствовала добрых двадцать лет, оставив множество экспонатов для коллекции музея архитектурных шалостей. То был первый период архитектурных игр, который обходился декоративными средствами, всяческими поделками и подделками. Кое-кто и теперь забавляется подобным образом.

Следом наступил второй период. На этот раз без громких призывов. Он оказался более содержательным и куда более плодотворным. И если задача поначалу состояла в том, чтобы развлечь, потешить, рассмешить обывателя, заскучавшего в окружении модернистских сооружений, на новом витке цели стали куда радикальней — не рассмешить, а поразить и озадачить. И, конечно, у этой игры другие правила. Одно дело поиграть в “дурака”, другое — сыграть в шахматы. Тут и наука нужна, и техника посложней. Зато и результаты впечатляющие. Здесь не в декоре дело, а в самой структуре сооружения. И тем не менее данное занятие представляется игрой — игрой ума, воображения, фантазии. Впрочем, без юмора тут тоже не обойдешься.

Как-то давно читал я рассказ забытого автора, который от первого лица повествует о своей неожиданной встрече с приятелем, происшедшей в охотничьем магазине. Объясняя причину своего присутствия в этом заведении, тот сообщил, что его малолетний сын отказывается есть, если его не развлекают каким-либо образом. С течением времени требовались все более впечатляющие средства. И вот теперь он пришел сюда за динамитом.

Подобно этому публика ждет от архитектуры все более экстравагантных сооружений и за то платит архитектуре большим, чем когда-либо прежде, общественным вниманием. Понятно, что зодчие в свою очередь стремятся оправдать надежды общества, которое, не скупясь на щедрые расходы, оплачивает смелые эксперименты, а потому один за другим появляются проекты и постройки, призванные произвести сногсшибательное впечатление.

В таком качестве появилась в Мадриде пара башен под названием “Ворота Европы”. Филип Джонсон, играючи, наклонил их навстречу друг другу под углом 15 градусов. Ясно, что указанный уклон нешуточно напряг конструкции. Тот же Гери не менее игриво поставил в Праге свою парочку размером поменьше, но поозорней и сам назвал ее “Джинджер и Фред” в честь знаменитых американских танцоров. Архитектура тут и впрямь танцует и привлекает туристов так же, как и знаменитые пражские древности.

Испанец Калатрава соорудил в Милуоки, Висконсин, крылатую пристройку к Музею искусств. Крылышки то раскрываются — если музей открыт, — то складываются — если закрыт. Их длина — от восьми до тридцати метров, а размах — почти 65 (больше, чем у “Боинга-747”). Такую штуку надо выставить в отделе механических (заводных) архитектурных игрушек нашего музея.

Есть постройки, которые прямо ассоциируются с детскими игрушками и в уменьшенных макетах тоже просятся в музейную экспозицию. Так новый небоскреб Фостера в Нью-Йорке, подымающийся над примечательным старым зданием, уподобился “гармошке” и напоминает игрушку-страшилку, выталкиваемую пружиной из коробки. Этакий чертик, башня-выскочка.

Тот же Калатрава построил в Швеции скрученный винтом жилой дом и предложил для Чикаго крученую башню, очень похожую на детскую пирамидку. Следом за ним все пошли крутить — кто налево, кто направо. Дизайнеры из Пекина закрутили свой проект подобно змее, танцующей под дудочку индийского факира, и выиграли конкурс на пятидесятиэтажную жилую башню в Торонто. Все это так легко получается потому, что авторы не читают советские строительные нормы и не знают, что санузлам следует располагаться по вертикали и что все они должны нанизаться на один чугунный стояк.

Есть архитектурные игрушки, которые просятся в секцию “мягких”. Некоторые называют их “кривулями”, “пузырями” или “мешками”, а я именую “амебами”. В качестве примера могу назвать “Город музыки”, построенный в Риме Ренцо Пьяно, где три зала, подобные трем мешкам, пузырям, амебам (ненужное зачеркнуть), уютно расположились в полукруг на одной площади. Заха Хадид, которую все знают, прославилась такими “кривулями”. Ее проекты достойны отдельного зала в музее архитектурных игр.

Будет несправедливо, если мы не уделим внимания Либескинду. Он недавно закончил свою первую постройку в США — корпус Музея искусств в Денвере, Колорадо, пристроенный к старому зданию. Тут бесспорная удача мастера — этакая “куча-мала”, уподобившаяся свалке сломанных игрушек.

Надо сказать, что и молодежь тоже не дремлет. И то ли еще будет!

Всякая архитектурная форма должна быть вызвана к жизни каким-то импульсом. Обстоятельством места, функцией, конструкцией, материалом и проч. В своих научных публикациях я стремился обозначить разновидности этих влияний. Но одного и, пожалуй, главного я там не исследовал. Речь идет об амбиции. В ней содержится первостепенный импульс творческого акта. Ею побуждались все реликвии зодчества от пирамид до небоскребов. Амбиция заказчика, общества, власти, национальная амбиция, авторская — вот откуда произрастают все яркие архитектурные затеи — богатства нашей архитектурной игротеки.

Не стану возражать, если кому-либо сказанное выше покажется чем-то вроде шутки. Но если кто-нибудь другой заметит в подтексте намек на социальные долги современной архитектуры, я с этим тоже соглашусь.

Конечно, архитектурные игры — дело азартное. Можно невзначай такого монстра соорудить, что не только людей напугаешь, но и самому страшно покажется. Другой раз невесть какие конструкции требуются, дабы удержать игрушку в пространстве. Иногда планировка так нарисуется, что никакая функция с ней не уживется. Гармония со средой тоже далеко не всегда достижима. А бывает, такое загнут, что никаких денег не хватит. Тем не менее, что бы там ни говорили, архитектурные игры обогащают мир достопримечательностями, делают жизнь ярче, интересней, содержательней, способствуют прогрессу зодчества. А раз это так — давайте играть дальше!

В ожидании шедевров