Кентавр в саду

До Гедали Рикарду дела нет. Он даже знакомиться с ним не хочет. Да и голос его слышит всего один раз, вечером 15 июля 1972 года: буду поздно, кричит этот самый Гедали от дверей, не жди меня. Рикарду, взволнованный, выходит из чулана: ему нужен ответ Титы. Сумасшедший, говорит она, прячься сейчас же. Но он, забыв об осторожности, обнимает ее здесь же, в гостиной.

Дверь отворяется. Это Гедали: – Я вернулся, – говорит он, – Паулу… – и умолкает.

Гедали не верит своим глазам. Думаю, скрывать что бы то ни было нет смысла, говорит Тита. Ее дерзкий тон выводит Гедали из себя: будто она ни в чем не виновата. Кто это такой, спрашивает он, едва сдерживаясь, и что он делает в моем доме? Ну, начинает Тита, уже не так уверенно, он появился…

Гедали перебивает ее: ты – молчи. Говорить будет он. Выложит всю правду. Всю как есть. Без обмана.

Рикарду рассказывает свою историю. Он дрожит, видно, что умирает со страху. Говорит, что хотел только попросить помощи у Гедали, чтобы вернуться домой, к родителям.

Гедали его давно уже не слушает. Смотрит он на Титу. Сомнений у него нет: она влюблена. Страсть поработила ее. Она забыла о нем, о детях, обо всем. Белый свет для нее клином сошелся на этом парне. Гедали чувствует, что надо что-то предпринять и как можно скорее, иначе…

Дверь распахивается, и в гостиную вваливается радостная компания, крича во все горло: поздравляем! поздравляем! – Паулу и Фер-нанда, Жулиу и Бела, Бела с тортом, Арманду и Беатрис, Арманду с двумя бутылками вина, Жоэл и Таня, Таня с букетом цветов – и тут Гедали вдруг вспоминает: сегодня годовщина основания кондоминиума, дата, которую они всегда отмечают, вот почему он не застал Паулу в клубе.

Все замирают, как громом пораженные. И вдруг:

– Грабитель, это грабитель! Зовите охрану! – истерически вопит Таня. – Ради Бога, зовите охрану!

С диким криком Рикарду кидается в закрытое окно и исчезает в ливне битого стекла. Погоди! – кричит Тита, бросаясь вслед, Беатрис пытается удержать ее, она вырывается, выбегает из дому, все – за ней, Паулу кричит, кто это, Гедали, кто? Заткнись, кричит Гедали, и тут раздается лай собак и выстрелы, несколько выстрелов подряд. Все бегут в парк, издали видят охранников, столпившихся вокруг фонтана – и юношу, лежащего ничком в луже крови.

Тита бежит впереди и кричит, не умолкая. Гедали делает отчаянное усилие, догоняет ее, пока она еще не добежала до фонтана, хватает за руку. Пусти, животное! – рычит она, лицо искажено болью и ненавистью; Гедали не выпускает ее, держит крепко, притягивает к себе. Она сопротивляется, бьет его кулаками в лицо, в грудь, куда попало. Наконец ослабевает, повиснув на руках мужа, дает ему отвести себя в дом и уложить в постель.

Кто-то настойчиво звонит в дверь. Гедали спускается, чтобы открыть. Это Педру Бенту, револьвер все еще у него в руке. Он бледен, как смерть, и весь в поту. Это твой родственник, Гедали? – спрашивает он вполголоса. – Твой друг? Гедали не отвечает, только молча смотрит на него. Педру Бенту продолжает: прости, Гедали, если это твой родственник или друг. Люди испугались, начали стрелять, когда я пришел к фонтану, дело его было дрянь, я только выстрелил в голову, чтобы он не мучился.

Наверху сотрясается в рыданиях Тита. Ничего, все в порядке, говорит Гедали и закрывает дверь.

Несколько дней Тита не выходит из комнаты. Она задвигает засов, не желает никого видеть. В конце концов позволяет Беле войти. И одной только Беле рассказывает историю юного террориста. Своего возлюбленного. Всем остальным Бела и Гедали говорят, что Тита застала в доме вора.

Приняты все необходимые меры. Полиция допрашивает свидетелей без особого усердия. Газеты ограничиваются крайне лаконичной информацией. Молодой налетчик застрелен при попытке ограбления в кондоминиуме. На подобные привычные новости давно уже никто не обращает внимания. Через несколько дней даже дети забывают о случившемся, оглушенные телевизионным дурманом.

Ложь. Нагромождения лжи, штабеля лжи, одни поверх других. Не всякий археолог докопался бы до истины, погребенной под толщами вранья, если истина и в самом деле существовала.

Гедали уезжает. Бросает Титу и детей и отправляется в Марокко. Он хочет видеть – и не удивительно, ведь речь идет о человеке, которому он полностью доверяет, – врача. Психика Гедали совершенно расстроена. Он хочет, чтобы его прооперировали, для того, чтобы, как он говорит, снова стать кентавром. Доктор начинает подозревать, что это безрассудное поведение объясняется рецидивом рака, и решает провести обследование заново. Б это время у Гедали завязываются любовные отношения с медсестрой клиники, таинственной туниской по имени Лола. Это от нее Гедали получает в подарок амулет, мумифицированную львиную лапу.

Врач, питающий к девушке платоническое чувство, не желает, чтобы молодые люди виделись. В конце концов он даже запирает Лолу в комнате. Дело чуть не кончилось трагедией. Медсестра врывается в кабинет, где Гедали делают рентген под общим наркозом, и набрасывается на врача. Ассистент врача не видит другого выхода, как выпустить в нее несколько пуль, ее отправляют в больницу, где жизнь ее чудом спасена.

Что до Гедали, то он выходит из-под наркоза полностью излечившимся: не хочет больше, чтобы его оперировали, и собирается вернуться в Бразилию. В спешке он, пожалуй, забыл бы взять с собой подарок – львиную лапу, если бы не напоминание врача.

Львиная лапа, восклицает медноволосая красавица, вот бы мне львиную лапу. Я помешана на амулетах. А ты попроси его, говорит Тита, может, тебе и подарит. Мне не подарил. Вы подарите мне вашу львиную лапу, Гедали? – спрашивает женщина, беря меня за локоть. Подумаю, отвечаю я с улыбкой.

– Так вот, – продолжает Тита, – Гедали вернулся из Марокко. Но все еще злой: домой возвращаться никак не хотел. Купил бывшую отцовскую фазенду в Куатру-Ир-манс, там и поселился: обрабатывал землю. Б помощники взял одного туземца из местных. По ночам они вместе занимались колдовством. Гедали такие вещи любит, представь себе. А у индейца был целый арсенал амулетов. Чуть позже свекровь рассказала мне, что Гедали на фазенде, и я решила туда поехать. Знаешь, только тогда – а ведь мы столько лет уже были женаты – я поняла, что чувство, которое я испытываю к Гедали, и в самом деле любовь. Мы помирились и теперь живем в Порту-Алегри, где Гедали возглавляет филиал фирмы, основанной им вместе с Паулу.

Она рассказывает о доме, который мы построили в южной части Порту-Алегри. Красивый дом, в мавританском стиле, что в нашем городе большая редкость. С увлечением описывает сад, небольшой, но устроенный со вкусом. Вот он-то по праву мог бы именоваться садом наслаждений, говорит она, намекая на название ресторана. Рассказывает и о фонтане, озаренном светом луны, о клумбах с экзотическими растениями, о том, как ветерок покачивает ветви карликовых пальм, об усыпанных гравием дорожках.

Понятно, что о следах копыт на черноземе клумб она не говорит ни слова. Ей, конечно, известно, что эти следы существуют, она считает, что их оставляют бесхозные лошади, иногда забредающие в наш не до конца еще урбанизированный район.

Они приходят из Сан-Паулу, эти лошади. Теперь, когда на транспорте полновластно воцарился двигатель внутреннего сгорания, когда сельхозработы сплошь механизированы, кони в качестве тягловой силы никому не нужны. Их, запертых в тесных загонах, ждет бесславная гибель на бойне. Избежать этой участи иногда помогает инстинкт. Словно неведомая сила влечет их на юг, в Риу-Гранди. Они проходят через Порту-Алегри (и именно тогда, как думает Тита, проникают к нам в сад), добредают до границы, до тех мест, где когда-то носились галопом, одни – вольно, другие – направляемые уздой молодцеватого всадника или всадницы. Только нынче здесь им уже не рады: ведь они теперь старые и беззубые клячи; так что волей-неволей приходится продолжать великий, но нелегкий поход. Пройдя по степям Патагонии, истощенные, практически полумертвые, достигают они наконец зоны вечных льдов. Последнего усилия им хватает на то, чтобы взобраться на вершину одинокой горы. И там они умирают, оскалившись, словно в загадочной гримасе смеха.