Начало всех начал

– Да… на зло кому-то ты способна на многое. Не заплачешь?

– Ни за что! Моё слово твёрже гороху. И работать буду! Посмотрим, кто кого. Позвони моим снобами и скажи: всё в норме, учусь. Приеду на каникулы, это чтобы не подключили для розыска Интерпол. «Дети шпионов», – я хихикнула. – Всё. Не разбей мою «ласточку»!

– Оставила меня на передовой, под перекрёстным огнём, но я люблю тебя, безумное дитя. Успехов. Ты всё сможешь, я знаю.

Трубка запищала короткими гудками. Я упала в кресло, положила ноги на столик. Сапожки – блеск. Юбчонка– шик! Не хотелось выходить из образа, мне в нём понравилось. Прощай, мадам Хлестакова. Привет, Женя, в которой умирает заговорщик, авантюрист и артист.

– Значит, я могу называть вас просто Женя… – произнёс господин будущий депутат. Он вошёл в кабинет, демонстрируя удивительную жизнерадостность, активно улыбаясь и потирая руки. Складывалось впечатление, что он только что решил непосильную задачу и с лёгкостью теперь решит ещё сотню таких же. – Женя, познакомьтесь, представитель комитета образования, – я спешно опустила ноги и очаровательно улыбнулась бледно-зелёному худому интеллигенту. Имя забыла сразу.

– На чём приехали, Женя? – спросил он.

– Лучше не спрашивайте. Никогда не боялась водить. А здесь, что дороги, что машины – жуть!

Эллочка прицепилась ко мне не на шутку.

– Вы хотите остаться в нашем крае? Почему?

– Хочу. Без комментариев. Работку не найдёте, господа? Гнездо уже свила у Деда, – я полюбовалась на наклеенные ногти, очень некстати.

– А что, Ильич, вот нам и замена Деду. Полный консенсус! Вашу кандидатуру, надеемся, не отвергнет? – я поняла, что разговор с Москвой слышали и были удовлетворены.

– Если только временно, – капризно надула губки я. – Дед не согласится – думает, что я не справлюсь. Он готовит интернат к юбилею, поэтому всё должно быть тип-топ. Пишет письмо Ельцину, в Международный детский фонд, Красный Крест… Меня просит пригласить зловредное «МК».

– Мы поможем. Всё, что ни потребуется…

– Вы хотите сказать, что потребуется? Голосовать будем списком!

– И с нашей стороны он краток.

– Знаю. Поговорю с Дедом. Ему давно пора к сыну.

– И сына пусть больше не тревожит. Скажите Деду, пусть не торопится никому писать, а примет сначала нашу помощь.

– Договоримся, господа, если не погибну на «козлике».

– У нас есть списанная «Волга», пикап. Если заменить мелочи, зверь.

– Волга – она, пикап – он. Кому, почём?

– Ремонт ваш, и забирайте завтра. Я распоряжусь. А с кем приехали?

– С каким-то Геннадием, отчество забыла.

Господа переглянулись.

– Пусть он и заберёт. Вы права привезли с собой?

Больше выдержать я не могла. Взглянула на золотые часики и завопила:

– Меня ждёт ректор! Позвоню завтра. Я знала, что и вне Москвы живут чудесные люди, стране нужны именно такие!

Я надеялась на одно – никогда больше не увидеться с ними. Мой первый шаг на арену цирка должен стать последним.

Как мы с Геной смеялись на обратной дороге! Забыли даже заехать к Анжеле. Я ворвалась на территорию интерната с таким зарядом энергии, что запрыгала в классики с девочками, которые играли во дворе. Потом я встала под волейбольную сетку и подала пас недоумённому мальчику. Игра почти остановилась, а чудо в перьях пронеслось вихрем и исчезло в домике Деда. Тем не менее, я успела увидеть всё одним взглядом и не испугаться. Нарисованное на картинке будущее более чем расходилось с реальностью.

Самая трудная дорога начинается с первого шага, как говорили мудрецы. Этот шаг сделан. Ещё я поняла, каких невероятных душевных усилий стоит одна коротенькая роль артиста, роль-жизнь, остаётся только преклониться перед великими шутами всех времён.

На следующий день Гена оформил машину на моё имя, отправил на ремонт. Через неделю меня приняли на работу временно исполняющим на место Деда. Приказ о назначении уже лежал в отделе кадров. Аристарх Ильич лично звонил ректору и просил прислать анкетные данные на мою особу. Ректору строго-настрого было запрещено распространяться по поводу моих родных, и он не подвёл. Мы с Геной который день колесили на отремонтированной «Волге» по моим, теперь неотложным делам.

– Если честно, я ожидал провала, чего угодно… но, чтобы всё сработало без осечки?! Только не этого. Хотя всё объяснимо. Вековые связи номенклатуры рвутся в связи с чумовыми выкидонами Москвы. Они летают над страной, как обрывки паутины по осени. Нашему будущему члену Государственной Думы любые новые связи нужны как воздух. Анжела подставила подножку, зато появилась ты, и что удачно – с животиком. Так сказать, временно исполняющая… Если он поможет тебе, то, возможно, когда-нибудь помогут ему. Про уровень поддержки он может только догадываться. Это в какой же степени растерянности надо находиться, чтобы хвататься за любую соломинку? Как жалко, что меня там не стояло…

– Не с той стороны смотришь. Ни на что он не рассчитывает. Просто урвёт своё, заветное, путём обыкновенного шантажа. Не отдадите – закрою. На самом деле ему по барабану, будет или не будет интернат. Напрямую с Дедом говорить было бесполезно. А тут явилась я и заговорила о такой щепетильной теме прямым текстом. Свой человек. А одно доброе дело ему сейчас просто необходимо. Сегодня выиграли обе стороны.

– Бедный Дед! «Где ты ничего не можешь, там ты ничего не должен хотеть».

– Не совсем точно. «Ubi nihil vales, ibi nihil velis» – где ты ни на что не способен… Разве Дед не способен?! Его позиция честнее моей, но таких, как он, ломает собственное кредо. А мы учимся гнуться… – я вздохнула. – Противный консенсус. Зачем это слово вытащил на свет Горбачёв? Взаимное удовлетворение! Взаимная выгода, и точка.

Гена косил на меня удивлённым глазом, вторым следил за дорогой. Выпал первый снег. Я обнимала руками свой драгоценный груз. Терпи, малыш…

Документальное оформление сделки по передачи летнего лагеря школы-интерната вместе с земельным участком под другую юрисдикцию вёл предложенный властью нотариус, затребовав лишь пару документов. Деда уже не интересовало, каким законом они воспользуются. Летний лагерь давно требовал капитального ремонта, денег на который всё равно никто не давал. Закончить бы ремонт интерната. Сдаваться он не привык, но пожертвовать лагерем пришлось. Зато за месяц дорога к интернату была засыпана песком, потом щебнем с помощью могучих машин и экскаваторов. Асфальт обещали только к лету. И за новым высоким забором бывшего пионерлагеря закипела работа.

Только потом выяснятся все незаконные цепочки переоформлений собственности, ставшие в итоге законными. Потом откроются махинации с ваучерами сирот в десятках детских домов, директора которых вкладывали их и в семейный нелегальный бизнес, и в банки под проценты, и в «пирамиды». Дальше страшнее – к концу девяностых валютой стали сами дети. Усыновление – продажа иностранцам. Аппетиты возрастали, дети стали исчезать до приезда усыновителей… Оправдание одно – сбежали. Об этих безобразиях я узнала много позже, когда в качестве успешного директора инспектировала другие интернаты.

Гена провёл журналистское расследование, после чего пришлось обращаться к прокурору и настоятельно просить разобраться. Начались негласные проверки всех приютов. Расследование затянулось, я уже была в Москве. В результате проверок двух директоров сняли и завели на них дело. Один продавал детей не только усыновителям, другой установил тюремный порядок при помощи бывших зеков, принятых на работу негласно, которые ввели особый порядок «по понятиям». Этот порядок довёл до петли единственного отличника этого детского дома.

И выходят озлобленные выпускники из таких обителей и мстят всем подряд, особенно богатым. Им всё равно, каким путём достигнуто благополучие, как в случае с другом Серёжи, дочь и жену которого изуродовали пытками.

В расследование по делу покушения на Гену войдёт дело по факту исчезновения крупной суммы денег, выделенной интернату. Эксгумация якобы погибшего вора всё-таки состоится, именно накануне её проведения оно и состоялось. Гена проведёт собственное расследование по этому делу уже с помощью отца, переставшего, наконец, сидеть на двух стульях: стоять на страже закона и покрывать его нарушителей.