Знаменитый газонокосильщик

Я обливаю форму со льдом горячей водой, запихиваю самый большой кубик в рот и начинаю его сосать.

— Ну, ты закончил? — с саркастическим видом складывая на груди руки, интересуется он. Я продолжаю сосать кубик, чтобы придать себе безразличный вид. Не могу сказать, чтобы меня все это не трогало, но надо хотя бы внешне сохранять безразличие. Я думаю о Джемме и о выкапывании колодцев в Судане. Совершенно необязательно завербовываться в Общество гуманитарной помощи, мы с Джеммой можем поехать туда сами по себе и независимо копать колодцы.

— Ты опять брал мою телефонную книгу? — спрашивает папа, хватая меня за плечо и разворачивая лицом к себе. Слово «брал» он произносит особенно ядовито, потому что на самом деле он хочет сказать «крал».

— Нифефо я не фнаю, — произношу я. Из-за кубика льда во рту это получается у меня не слишком отчетливо.

— Что? — переспрашивает он.

— Я не фнаю, о фём фы хофоиф.

— Выплюни немедленно! — говорит он. — И надеюсь, на этот раз ты не забудешь налить в форму воды. Мне надоело за тобой бегать. Мне надо написать отчет и подготовиться к вечеру. — Он довольно крепко берет меня одной рукой за затылок, а ладонь другой подставляет мне под подбородок, чтобы я выплюнул в нее лед. Я плюю, но у меня это получается несколько сильнее, чем требуется. Кубик перелетает через его руку и шлепается на клавиатуру ноутбука, который стоит открытым на кухонном столе.

— О боже мой! — вскрикивает он, вероятно полагая, что я это сделал специально. — Что ты стоишь! Убери это скорей! Выкини в раковину, пока у меня все не погибло! У меня ушло на это два часа!

Чем больше я думаю о поездке, тем больше мне нравится эта идея. В Судане у нас с Джеммой не будет никаких проблем. Там ничто не будет нам мешать. Судан станет нашим необитаемым островом.

Я беру то, что осталось от кубика, и выбрасываю в раковину. Папа тем временем включает и выключает ноутбук, бормоча под нос, что я погубил предыдущий и, судя по всему, угробил и этот. По-моему, он даже хочет, чтобы ноутбук сломался, тогда у него будет повод обрушиться на меня с еще большей силой.

Но мне уже на все наплевать. Может превращать мою комнату в свой кабинет, если ему так надо. Может сжечь ее или сдать людоедам. Меня все равно уже здесь не будет. Я уезжаю в Судан. Мы с Джеммой уезжаем в Судан.

— Я звонил Полу Дэниелсу, — говорю я. Я хочу вывести его из себя. Я хочу, чтобы он вышвырнул меня из дома.

— Полу Дэниелсу? — переспрашивает он.

— Да, этому телевизионному магу.

— Я знаю, кто такой Пол Дэниелс.

— И Эдварду Хиту.

— Теду Хиту? Ты звонил Теду Хиту? — На его лице появляется серьезное выражение.

— Я говорил с ним всего пару секунд, — говорю я.

— И что же ты сказал нашему бывшему премьер-министру?

— Ничего особенного. Я сказал, что меня зовут Денис Хили и что я считаю его редкостным ослом.

— Ослом?! — Он резко поворачивается ко мне спиной.

— Ага, — отвечаю я.

И он столь же стремительно снова поворачивается ко мне лицом. Он так быстро крутится, что, видимо, ему стоило заниматься балетом.

— Так, давай по порядку. Ты звонишь бывшему премьер-министру Великобритании, возглавляющему палату лордов, и называешь его ослом. Сам ты осел после этого! — Он издает легкий смешок, означающий «ну что еще можно от тебя ожидать», и наливает себе большой стакан «Куантро», чтобы мне стало стыдно за то, что я вынуждаю его пить. И тут он замечает, что формочка для льда почти пуста. Надо видеть выражение его лица! Он замирает, и плечи у него обвисают, как будто в них вдруг исчезли кости. На какой-то момент это даже вызывает у меня тревогу.

— Я наливал воду. Наверное, она вытекла. Я точно помню, что наливал. Я абсолютно в этом уверен, — говорю я.

Мне не придется долго убеждать Джемму. Она может взять академку в Шеффилде. Мы будем сами зарабатывать себе на хлеб в Судане, разведем кур, я даже позволю ей командовать. При мысли обо всем этом у меня даже голова начинает кружиться, и я присаживаюсь на скамейку рядом с папиным ноутбуком. Он подходит ко мне и садится рядом. Он абсолютно спокоен. Такое ощущение, что после пустой формочки для льда я могу делать и говорить все что угодно, потому что хуже уже не будет. И я начинаю подумывать, не рассказать ли ему о Судане.

— Я хочу знать… я должен знать — кому ты звонил, — произносит он. — Я хочу знать правду, Джей. Когда эти люди узнают — а они непременно узнают, — что им звонил мой сын… — Его голос замирает.

На мгновение мне становится его жалко — надо же иметь такого сына, как я! Я говорю, что не помню точно, кому я звонил, что является истинной правдой. Тогда он достает свою записную книжку, и мы проходимся по всем именам, а я говорю «да» или «нет», когда он называет имя, и повторяю то, что сказал, если мне это удается вспомнить.

«Нанетт Ньюман?» — «Нет».

«Питер Сиссонс?» — «Нет».

«Том Бейкер?» — «Да». — «Что?» — «Представился Давросом… Нет, Далеком».

«Антеа Тернер?» — «Да». — «Что?» — «Не помню».

«Кэрол Вордерман?» — «Нет».

«Лорд Веймаут?» — «Да». — «Что?» — «Назвал его распиздяем».

«Иммон Холмс?» — «Да». — «Что?» — «Назвал его распиздяем».

«Филипп Шофилд?» — «Да». — «Что?» — «Распиздяй».

«Кейт Чегвин?» — «Сука».

«Арнольд Палмер?» — «Распиздяй».

«Никки Кемпбелл?» — «Распиздяй. Но он обозвал меня еще хуже».

Сегодня Берни пытался уболтать по телефону какую-то девицу, пользуясь методами ОИДСЖД. А Джеймс слушал их разговор по параллельному телефону, давая Берни ценные указания: «Подробнее, Берни, подробнее… Вернись к определению проблемы… Не забудь об этапах получения согласия».

По другому наушнику его слушает Джульетта («Подчеркивай итог каждого этапа, Берни!»… «Не нарушай структуру!»).

Все это напоминает игру, и в конце разговора Джеймс устраивает с Берни обсуждение, и тот усаживается, весь подрагивая от возбуждения. «Она была уже почти твоя, когда ты подвел итог, но потом ты ее упустил. Ты спросил: „А что вы делаете в пятницу?“, она ответила: „Нет, в пятницу я занята“, и в этот момент ты должен был узнать у клиентки, когда она будет свободна. А вместо этого ты говоришь: „Ну ладно, как-нибудь в другой раз“. Твоя лексика недостаточно позитивна. Ты должен был настоять на том, что встретишься с ней в пятницу, когда она закончит все свои дела!»

— Все будет как в фильме «Тельма и Луиза», — объясняю я Джемме, — с той лишь разницей, что в конце мы не свалимся в пропасть. Мы будем есть манго, вместе состаримся и изучим друг друга как свои пять пальцев.

— Я не люблю манго, — отвечает Джемма.

Она смотрит на Марка и Кейт, которые сидят за соседним столиком, и меня это раздражает. Я хотел позвонить ей еще вчера вечером, но потом решил, что о таких вещах надо сообщать при личной встрече. Конечно, я не рассчитывал, что на ее прощальный вечер явятся Марк и Кейт.

— Ну тогда будешь питаться кокосами или еще чем-нибудь. В конце концов, разве дело в пище? Я говорю абсолютно серьезно, — добавляю я. Ее рассеянность начинает меня раздражать. Вполне естественно рассчитывать на внимание, когда ты предлагаешь человеку отказаться от западного образа жизни и переехать в юрту. — Я же извинился за то, что делал в последнее время. Я много думал и наконец нашел решение. Видишь, я достал тебе блок-флейту.

Я взял старую блок-флейту Чарли. Вряд ли она ему понадобится. В Роксбурге никто не играет на блок-флейтах — это считается излишней роскошью. Думаю, Чарли уже играет на фаготе. В моих мечтах я пел колыбельные, а Джемма играла на блок-флейте. Этот инструмент должен был потрясти черную малышню. Я возлагал на него большие планы. В дневное время мы бы рыли колодцы, а по вечерам учили черных ребятишек петь колыбельные.

Но Джемма смотрит на Марка и Кейт. Она курит, обхватив себя руками за плечи. Обычно при мне она этого не делает.

— Джей, мне не нужна блок-флейта. Зачем мне блок-флейта? Я уезжаю учиться. Я уже внесла месячную плату. К тому же не думаю, что мой отец очень обрадуется, если я ни с того ни с сего уеду в Судан. Впрочем, скорей всего, твоему отцу это тоже не понравится. А как же твоя работа? А что, если тебя примут на журналистику? Ты же еще не знаешь…