Убийство по-венециански

Несносный хор голубей, угнездившихся под карнизом кровли, комментирует действие. Кто-то плачет. Течение уносит прочь маленькую туфлю розового атласа, грязную и истерзанную. С наступлением вечера явится старая крестьянка с корзиной. Сдохло уже два кота, и поговаривают, что от крысиных укусов. Ночью крысы пробегают с первого этажа на пьяно нобиле [33].

Венеция, май 1772

Моя дражайшая сирена,

доставив мне удовольствие своим визитом, окончание коего, однако, безмерно меня огорчает, кавалер любезно согласился взять с собой это письмо - оно неотлучно пребудет в его багаже до передачи лично в Ваши прекрасные руки. Гондола уже прибыла к моим дверям, дабы отвезти нашего друга в Местре, где он сядет в один из экипажей, постоянно отбывающих оттуда в Германию. Все мы исполнены зависти к кавалеру. Но почему, спросите Вы, ведь Германия - холодная и сумрачная страна с весьма варварской музыкой?.. Однако же здесь мы не можем ни чихнуть, ни кашлянуть без того, чтобы Мессир Гранде сию же минуту не был уведомлен о том своими сикофантами. У стен есть уши, у замочных скважин - глаза, шпионы рядятся в сутаны аббатов и лохмотья комедиантов, и даже монашки занимаются этим подлым ремеслом. Самые рьяные шпионы - слуги, куртизанки и особенно гондольеры, хотя последние могут доносить только об увиденном, так как пределы их слуха - иное дело. Можно прибегнуть к шепоту или передать записку под покровом фельце, и только одно это нас и спасает: con I Dieci c’e la tortura, con I Tre la sepoltora [34] . Впрочем, без гондольеров, водящих знакомство с горничными и гувернантками, любовные приключения были бы не столь легко осуществимы. Вы смеетесь, не правда ли, ведь во время Вашего визита, столь убийственно краткого для наших сердец, взорам Вашим предстал лишь безупречно галантный облик города, где, как говорят, все невесомо и скоротечно. Но что сказать тогда об этих наследственных распрях, этих дьявольских приступах ревности и убийствах из алчности? Что значат все эти клинки, яды, эти мешки, сброшенные ночью в Канал?..

И в то же время здесь не прекращаются балы, концерты и празднества. Многие этим довольствуются, но у церковных ворот женщины из хороших семей, скрытые под черным сендалем, и почтенные мужчины в бауттах часами простаивают на коленях перед плошками для сбора милостыни. Ах, моя дорогая, я не стану лить горький вермут в это прекрасное вино, ибо с готовностью признаю, что, если б Ваши перси не были лучшим образцом красоты во всем свете, первенство досталось бы Венеции. Что же ныне служит здесь предметом обсуждения?.. Одни лишь престранные вещи. Из поцци [35] вытащили священника, чья кожа стала совершенно зеленой. Недавно состоялась казнь некого Дзуане Сабино - этот отец семерых детей, неразлучный с четками, был схвачен in flagranti [36] при попытке задушить маленькую девочку, которую перед тем изнасиловал. Она была у него на счету десятой. Сначала ему отрубили руки и мужское достоинство, затем четвертовали и повесили вниз головой при большом стечении народа. Кровь брызнула на обе колонны, и сразу же после этого ни в одном кафе на Пьяцца не осталось свободных мест. Вчера в Сан Самуэле представляли чрезвычайно забавную комедию «Il cavaliere di Ripafratta» [37]. Сейчас здесь дается множество прекрасных комедий и концертов, и надо непременно слышать Джомелли за клавесином в «Фолии» Корелли.

Прощаюсь с Вами, моя дорогая и горячо любимая сирена, ничего более к тому не добавляя: Вам ведомо мое сердце.

Это письмо правдиво от начала и до конца. Венеция, в которой, как говорят, все невесомо и скоротечно, знает и жестокую любовь, и разрушительные страсти, и когда они завладевают такой женщиной, как Марчия Дзольпан, бремя их сокрушает ее, а длительность изнуряет. Она не ожидала катастрофы от той эскапады в 1766 году. В Фузине были лишь поиски приключений. Хотелось познать любовь не только сапфическую и распрощаться наконец с девственностью. О привязанности не шло и речи. Было желание бросить вызов. Испробовать силы. Сыграть в поддавки. Но игра увлекает, и теряешь все, ничего не выиграв. Альвизе оказался трусливым и слабым, из тех мужчин, что не умеют настоять на своем, даже будучи влюбленными. Навеки униженная, Марчия вернулась к прежнему образу жизни, в конечном счете, весьма приятному, ибо ей, как сироте и наследнице, семья являет лишь привлекательные лики, по крайней мере, если судьба позаботится об удачном их сочетании. У женщин же Марчия удостаивает любви лишь телесный покров, в остальном жестоко их презирая.

В этом непомерно тяжелом городе, где даже мертвые обретают больший вес, чем где бы то ни было, мы видим, между прочим, как Марчия Дзольпан, скрытая под маской, направляется в наемной гондоле к кишащему крысами кладбищу Сан Микеле, чтобы посетить могилу Катарины Ланци. Она стоит там недвижно с пустыми руками, и глаза ее в прорезях маски сверкают огнем. Внезапно заметив слежку, она покрывается потом.

Оттавия закрывает веер и, с улыбкой наклонясь, берет мопса к себе на колени.

Рядом с ней сидит Пьеро Трапасси, который вот уже несколько месяцев является ее чичисбеем. Ему лет сорок. Помимо прекрасных зубов, выразительных глаз и остроумия он отличается чрезвычайной элегантностью, которую преподносит так, будто она ему ничего не стоит. Под псевдонимом «кавалер Луазо дё Сейак» он пишет для газет слегка скандальные галантные новеллы. Внешне общительный, он, однако же, тщательно остерегается сообщать что-либо о себе самом, поэтому нравы его, вероятно неортодоксальные, остаются совершенной тайной. Бывший театральный импресарио, двойной агент на службе у Венеции и Франции, он также вовлечен в довольно рискованные интриги с Австрией. По заданию Инквизиции он проник к Ланци как шпион, но не обнаружив ничего конкретного и будучи вхож в дом совершенно естественно заменил покойного чичисбея Оттавии.

Все более загораясь воодушевлением, присутствующие обсуждают комедии, концерты, моды, любовные интриги и вдруг на полуслове умолкают, едва лишь пыл их покажется подозрительным, ибо страшны коридоры, ведущие в тайные комнаты канцелярии дожа. Лакей приносит мальвазию и байколи [38]¹ на серебряном блюде. Не успел пролететь тихий ангел, как хор голубей спешит заполнить наступившую паузу отвратительными стонами. Оттавия обмахивается веером, лаская мопса. Ирония читается в ее взгляде, обращенном на Альвизе, который стоит перед окном спиной к компании, а косые лучи солнца меж тем зажигают радугами грани зеркал и жирандоли трюмо. Кто-то раздумывает, как бы умилостивить кредиторов. Кто-то задается вопросом, женится ли Альвизе снова. Кто-то спрашивает себя, был ли человек, замеченный выходящим из дверей при весьма специфических обстоятельствах, той самой личностью. Кто-то произносит что-то неожиданное. Стакан падает совершенно особым образом. Быть может, это и есть эффект неумолимого движения к катастрофе, признак износа веревки, которой суждено порваться. Как говорят, chi la tira la strappa [39].

- Это была моя единственная уступка тебе, но больше этого не повторится.

Сегодня - 25 апреля 1775 года, праздник Святого Марка. Забудем о подозрительности и устремим взоры к красивому виду на уголок сельской местности, окружающей казин [40] - маленький особняк на канале Брента, между Доло и Мира Зеккиа. Это всего лишь павильон в стиле рококо, далекий от сравнения с виллой Пизани, расписанной Джандоменико Тьеполо, или с виллой Джованелли, украшенной перистилем [41], игрушечный замок для марионеток посреди буйного сада, где бегают ничьи фазаны, непритязательный загородный дом, расцветший нежными оттенками гортензии и миндаля вдоль густо-зеленой воды, напоминающей овощной суп. Поскольку в домике всего четыре комнаты, он не подходит для приема большого общества, но служит хорошим убежищем, если пикнику угрожает дождь.