Маленькая ложь Бога

— Еще бы!

— А ведь сейчас тебе всего тридцать три!

— Да ну! Не может быть!

— Говорю тебе! Все твои шестьдесят лет воспоминаний остаются, конечно же, при тебе, но в остальном ты снова стал тем молодым парнем, каким я тебя узнал!

— Когда я работал в секс-шопе? Но это же гениально!

Я инстинктивно гляжу на свои руки: они изменились. Пальцы стали тоньше, вены не так выступают, кожа, возможно, чуть светлее. Странное впечатление.

— Значит, я был на пике в тридцать три года?

— Да.

— Скажи, пожалуйста, а ведь здесь, на этом свете, гораздо лучше, чем на том! Сколько раз я думал: «Вот бы отправиться назад во времени, но так, чтобы все, что я узнал за жизнь, осталось со мной!» — и, пожалуйста, так и случилось!

— Да, только тебе с этим нечего делать…

— Вот обидно! Если подумать, я ведь и правда был тогда в неплохой форме! Ко всему прочему, это в тот год я женился… Вот с этой физиономией я и покорил тогда Алису, помнишь?

— Еще бы я не помнил! Я ведь, кажется, тогда подкинул тебе парочку идей для ее соблазнения!

— Да-да! Я хочу взглянуть на свое лицо… Пойдем к реке, вода такая чистая, я посмотрюсь в нее!

— Подожди!

Я опрометью бросаюсь к ручью, протекающему в двух-трех сотнях метров справа от меня, и убеждаюсь, что мне и правда лет тридцать или около того: никогда не думал, что снова смогу так быстро бегать и с такой легкостью. Легкость, бодрость ощущаются во всем теле, оно больше не кажется мне тяжелым вагоном, который я был вынужден с трудом таскать за собой, нет, это — локомотив, толкающий меня вперед.

Пьянящее ощущение: свежий ветер на щеках, влажная трава под босыми ногами; странное впечатление возрождения к новой жизни, а ведь я только что умер.

У самого берега я замедляю бег и оглядываюсь на Бога, который стоит на том же месте, неодобрительно покачивая головой. Я жестом подзываю его к себе, и в мгновенье ока он оказывается рядом.

— Я же сказал тебе подождать… А ты будто с цепи сорвался. Ну да, ты помолодел, но тебе все же не четырнадцать лет! Бегать по Саду, честное слово… Чувствую, я с тобой еще хлебну.

— Поставь себя на мое место! Мне так не терпится увидеть себя! И кажется, не мне одному…

На берегу застыли сотни таких, как я, одни — присев на корточки, другие — и таких больше — лежа; я отступаю на несколько шагов и вижу, что по обоим берегам реки, сколько хватает глаз (смотри-ка, а я ведь и вижу теперь гораздо лучше!), люди пристально вглядываются в зеркальную поверхность.

— Смотри, как они увлеченно разглядывают собственное отражение! Целый букет нарциссов!

— Ты не дал мне пояснить…

— Минутку, я только взгляну на себя, а потом ты все скажешь!

— Нет, пожалуйста, сначала выслушай меня, и…

Не дослушав до конца, я бегу к самой кромке воды, встаю на колени и склоняюсь над рекой. Водная гладь необыкновенно чиста — ни волны, ни морщинки. Мне удивительно видеть эту физиономию, удивительно вновь обрести молодость, коварно ускользнувшую от меня, так, что я даже и не заметил.

— Эй, Бог, ты только погляди на этого красавчика! Нет, честно, признайся, что я…

Внезапно воды расступаются, мое отражение исчезает, а на его месте открывается черная бездна. Что-то происходит, но я не понимаю, что именно; я едва успеваю отшатнуться, но тут же понимаю, что слишком поздно.

Тьма поглощает меня.

Меня засасывает в реку.

Я падаю с безумной скоростью: такое впечатление, что меня что-то безудержно тянет вниз, как будто засасывает черная дыра.

Мне хочется орать, но страх и скорость падения парализуют меня. К счастью, через несколько мгновений я различаю внизу некое свечение, которое по мере моего приближения постепенно превращается в свет.

Вскоре я окончательно выныриваю из тьмы и раскрываю рот при виде открывшегося мне зрелища.

Это земля.

Я падаю на землю.

Я приближаюсь к ней на полной скорости, перед моими глазами встают очертания океанов и материков, я пролетаю сквозь атмосферу. Еще несколько секунд — и я разобьюсь самым постыдным образом, но, несмотря на страх, я начинаю понимать, что невольно направляюсь к моему полушарию, моему континенту, моей стране, моему региону, моему городу, моему кварталу, моему…

К моему дому!

Как только я это замечаю, падение замедляется, и чем ближе становится земля, тем медленнее я падаю.

Да, это мой дом, я не сошел с ума! Я узнаю свой садик, вон там, а перед ним — моя машина…

Хоть я падаю и медленно, но столкновение с крышей неминуемо, сейчас будет больно…

Но нет.

Я пролетаю сквозь черепицу и балки, как призрак. Теперь у меня такое ощущение, будто я парю в воздухе.

Вот и второй этаж, моя комната.

Уму непостижимо: я дома. У себя в доме.

Но мое падение потихоньку продолжается. Я пролетаю лестничную клетку и оказываюсь на первом этаже… Все, я больше не падаю, не парю в воздухе: я стою на полу у себя в гостиной.

О боже…

Посреди комнаты — опрокинутый стул.

А рядом со стулом я вижу распростертое тело.

Мое тело.

Мой труп.

Меня пробивает дрожь.

Это — я, мое мертвое тело распростерто передо мной самим. Никакой крови, но зрелище все равно устрашающее. Если бы я был убит, это не могло бы произвести на меня более удручающее впечатление. Понимать, что это — всё, конец, что эта плоть — моя плоть — ничего больше не заключает в себе… ужасно.

Я действительно мертв.

А сколько же времени я мертв? Было около полудня, дети должны были прийти к половине третьего. Что там показывают большие часы в гостиной? Час дня. Час, всего лишь час прошел с момента моего перехода от жизни к смерти! Да уж, Бог не любит проволочек! Раз — и готово, хорошо и быстро.

Час дня… Это означает, что через полтора часа Лео, Марион и малышка Ивуар будут здесь. Они станут звонить, стучать, а затем, не получив ответа, воспользуются своим ключом. И мой сын увидит меня таким — распростертым на полу. Все просто. А может даже, первой в комнату войдет Ивуар. Ей два с половиной годика, и она обожает, чтобы мама с папой открыли ей дверь, а она бросилась в объятия к своему дедушке.

К дедушке. Все, нет больше у моей внучки дедушки.

А у сына — отца… Конец. Так я и умер, не сказав ни слова, не заметив, как все случилось. Никогда не думал, что умру таким молодым! И ведь я не оставил завещания, не сделал никаких распоряжений — ничего. Жил, как будто считал себя бессмертным, — парадокс, учитывая, сколько близких я потерял за свою жизнь.

Умер, так и не сказав ничего никому. Да я и не разговаривал с ними никогда по-настоящему, все всегда умалчивал, никому не открывал душу. Конечно, они знают, что я их любил, но у меня никогда не получалось выразить мои чувства. Только несколько раз я сказал Лео, что люблю его, но только по телефону, перед тем как повесить трубку. Это, конечно, потому, что по телефону мы друг друга не видим, не смотрим друг на друга, и наши чувства не скованы этой чертовой стеснительностью, этим парализующим страхом, который мешает отцу и сыну сказать: «Я тебя люблю» — вот так просто, глядя в глаза друг другу.

А теперь — слишком поздно. Другой возможности уже не будет. Ни у меня, ни у Лео, ни у Ивуар…

Бедные. Ужас, что я им устроил.

Мне хочется плакать; и я чувствую, как на глаза медленно наворачиваются слезы.

Вот одна уже катится по щеке. Но не успевает она докатиться до уголка рта, как невиданная сила тянет меня кверху.

Я взмываю ввысь еще стремительнее, чем падал, земля удаляется, исчезает совсем, и, едва достигнув кромешной тьмы, я снова оказываюсь на берегу реки.

— Что происходит? Мне привиделось, или?..

— Нет, ничего тебе не привиделось.

— Меня выбросило на землю!

— Занятно, правда?

— Не то слово… В жизни не испытывал такого ужаса!