Предел тщетности (СИ)

Я решил написать роман, правда еще не знал о чем, но завтра мне есть что предъявить лиловому черту. Главное не спешить и затянуть написание великого произведения дольше восемнадцати дней и губошлеп Мишка не окажется в кровати моей жены, а там посмотрим по обстоятельствам. Не имея ни сюжета, ни героев, ни завязки, ни развязки в голове, я, тем не менее, не унывал.

Будто другие мои будущие коллеги из литературного прошлого начинали как-то иначе, как же — рожали в муках свои творения, обличая общественные пороки и вскрывая нравственные язвы общества. Такое пусть детям в школе рассказывают, чтобы раньше времени не узнали, что дела обстояли значительно прозаичнее.

Занятие литературой является по сути одной из форм эскапизма, это я вам говорю от всей моей склонной к эскапизму натуры. Чем, скажите, я занимался последние полгода, как не бегством от действительности? Другое дело, поход в мир иллюзий неплохо предпринимать с небольшим количеством денег в кулачке — монетки, отражаясь в свете мрачной Луны, будут веселыми фонариками освещать тропинку к месту очередного привала.

Внезапно я чихнул — слуховой аппарат вылетел пробкой из уха. Чихнув еще раз, я обнаружил, что хорошо слышу, будто никогда не лишался естественного очарования окружающих меня звуков. Перед приходом жены я водрузил его на место и весь вечер скрывал от нее вернувшуюся ко мне способность слышать всех и вся без помощи усиления, предварительно вынув из слухового аппарата батарейки, чтобы не вздрагивать от крика.

Глава 2. Семнадцать дней до смерти

Утром, прежде чем сварить кофе, я подошел к компьютеру, надеясь не найти вчерашнего посетителя. На мониторе никто не сидел, над принтером пустота. Я даже погладил стену, желая еще раз убедиться, что она твердая. Размышляя над природой устойчивой вчерашней галлюцинации, я сходил на кухню и, вернувшись с кружкой в руке, вновь обнаружил лилового черта на краю монитора. Да не одного, а в компании серой крысы, сидящей рядом. Крыса в отличие от черта сверкала босыми пятками, верхняя ее половина эротично куталась в красную кофту на пуговицах, а ниже — желтая плиссированная юбочка до крысиных колен. Они не обращали на меня никакого внимания. Крыса упоенно ела бутерброд с сыром, время от времени отламывала от него кусочки и подбрасывала их вверх, а черт ловко хватал жратву, разинув пасть, запрокидывая голову к потолку. Со стороны они напоминали двух деревенских дурачков, расположившихся на завалинке в ожидании заката.

Сжав разочарование в кулак, я не позволил себе ни взглядом, ни неосторожным действием выдать перед непрошенными гостями удивление, смешанное с крайней досадой. В самом деле, не появись вчерашний визитер, да еще в обнимку с крысой, я бы плюнул на все, продолжая сжигать время в ничегонеделании. Я бы моментально забыл о своем желании стать писателем, выкинув из головы не только ненаписанный роман, но и все прочитанные прежде. Теперь, раз уж они приперлись, надо либо начинать изворачиваться и лгать о романе, либо согласиться на семнадцать оставшихся мне дней жизни. Проигрывать следует с достоинством, поэтому пусть они первыми начнут разговор, решил я, и стал читать новости, прихлебывая кофе. Мои ожидания оправдались.

— Евдокия, душа моя, смотри, какой у нас Никитин занятой и невежливый, — заговорил черт, обращаясь к крысе, — уперся взглядом в монитор, будто ему там девки срамные прелести показывают.

— Душа я, допустим, не твоя, а Никитина, — мягко возразила крыса, — может он в Интернете название своему роману подыскивает.

Вот тебе бабушка и Юрьев день, теперь у меня не только совесть есть в форме черта, но и душа объявилась в виде крысы, которая уже в курсе дел. А впрочем, от души ничего не скроешь. Это совесть можно загнать в дальний угол и не замечать, с душой такие шутки не проходят.

— Гости первые должны здороваться, согласно правилам хорошего тона, — ответил я, понимая, что дальнейшее молчание бессмысленно.

— Представляешь, Дуня, он нас сейчас будет этикету учить. Джентльмен хренов. Осталось только выяснить, кто тут гость? Помнится, в позапрошлом веке, ровно на этом месте, только семью этажами ниже, мы землянику на полянке собирали, когда Никитина еще в помине не было, — игнорируя меня, опять обратился к крысе Варфаламей.

— Тебе бы только придраться к человеку.

— Черт кроется в деталях, — ответил многозначительно черт.

— Да ладно, тебе Варик, — так крыса ласково назвала Варфаламея, — не видишь, Никитин мучается, название роману подыскивает. Название, скажу вам по секрету, чрезвычайно важно, словно девственность для девушки перед женитьбой, — при этих словах она скромно поправила юбочку. — Как книгу назовете, так ее и издадут. Название должно быть короткое и броское, как у Коэльо. Парфюмер. Как звучит! Я, между прочим, читала и плакала, можно сказать, рыдала.

Надо же, как интересно, душа моя Евдокия читала Парфюмера, а я не удосужился. Мне всегда претило бежать со всеми в толпе, меня не согревало чувство локтя, я из чувства протеста, а может из вредности, никогда не интересовался любыми модными течениями, что в кино, что в литературе. Поэтому и Парфюмера не читал и Титаник до сих пор не посмотрел, помня томные вздохи одной моей знакомой: «Ах, Леонардо ди Каприо! Какой милашка! Так бы и съела целиком!». Что она подразумевала под этим «съела»?

Не уверен, что она заглотила бы его разом, как кит, но, учитывая ее половую распущенность, вполне себе представляю, с какой части мужского тела проказница начала бы трапезу.

— Должности и профессии в названиях у писателей нарасхват. Пианист, часовщик, парикмахер, мытарь, прости Дуня, крысолов… Чем плох, например, Синоптик? — предложил осторожно черт.

— Не пойдет. Кино с таким названием есть, кажется американское, — сказал я.

— И песня у Земфиры, — поддержала меня крыса, — я слушала и плакала. Все профессии уже обмусолены неоднократно, хотя есть еще неохваченные. Мне очень нравится, например, — крыса полезла в карман юбочки и вынула записную книжку, — авербандщик, шпрендингист, мацератор, стивидор, гильошир.

— Последняя очень колоритна на слух. У меня сразу, как услышал «гильошир», перед глазами встала, как влитая, картина «Дебошир на гильотине». Кстати, чем не название для книги? — черт вопросительно посмотрел на крысу, как на несомненного авторитета, так его впечатлил предложенный ею список.

— Пафосно очень. Дебошир на гильотине хорошо смотрелся бы под рубрикой «Награда нашла героя» или «С небес на землю», точнее, наоборот «С земли на небеса» Мы же не детектив пишем, а серьезную вещь, надеюсь? — крыса повернулась в мою сторону.

Я молча пожал плечами, не зная, что ответить. Разве Сименон, писавший в основном детективы, несерьезный автор? Что смешного в убийстве, ограблении, изнасиловании, если только у вас не своеобразное чувство юмора и вы ухмыляетесь там, где остальные полны печали. Дело с написанием романа затягивалось. Это меня радовало. Раз уж мы с названием так долго определяемся, благодаря литературным советчикам, то наверняка не уложимся в оставшиеся мне дни. Губошлеп Мишка пролетает однозначно.

Я вспомнил, как прикнопил Мишкин портрет к внутренней стороне двери туалета и каждый раз, сидя на унитазе, методично плевал в его улыбающуюся рожу.

— Как это не гигиенично, — укоряла меня жена, порываясь остановить вакханалию слюноотделения, пытаясь вернуть меня в цивилизованное русло человеческих взаимоотношений.

— Зато хорошо лечит душевные раны. Раз уж деньги не вернуть, — парировал я.

Крыса и черт продолжали искать названия. Погруженный в собственные мысли, я упустил значительную часть их спора, подоспев лишь к концу.

— И все-таки, метеоролог мне нравится, — уговаривал Евдокию черт. — Звучит. И не надо объяснять каждому, кто это такой в отличие от твоего авербандщика. Все знают метеоролога, проклинают его, но каждое утро жадно внимают его речам. Вот тебе, к слову, и первая строчка романа.

— Эффектная строка. Не спорю, — согласилась крыса, — но метеоролог не подходит. Метеоролог, эндокринолог, уролог, проктолог. Ковыряются непонятно где. Ну их всех в баню. Назовем так — Предсказатель погоды.