Проспект Краснозвездный и другие

закрыть дверь. Я вижу их движущиеся силуэты, сквозь матовое стекло в двери. Во

взглядах воинов своих я читал одно слово: «Уходи!». Но приличия «Мы пришли вместе и

уйдем вместе», но страх, ужасный страх оставить мою незавоеванную королеву с кем-то –

не давали мне повода к отступлению. Каждая минута этого унижения давалась с большим

трудом. Хотелось войти и устроить Саше сцену. Но я держался – это же война, тут важна

выдержка. Пришло утро, и нам пора было уходить. Я оделся и, ожидая в прихожей,

слышал их шепот: «Созвонимся потом?». Я провел Сашу домой.

- Ты всю дорогу молчишь… - сказала она, прощаясь.

- Ну, понимаешь, то, что вы там закрылись…

- Просто он хороший парень…

На следующий день я позвонил Саше, и войско мое, спешно собрав оружие и свернув

палатки, покинуло долину навсегда.

Проспект Краснозвездный и другие

"Доведи меня!" - услышал я голос. Седой Христос, согнувшись, стоял у столба недалеко

от входа в метро "Петровка". Он говорил это людям, идущим мимо него, только что

выпрыгнувшим из маршуток девушкам в красивых юбках и шортиках. Но я знал: он

обращался ко мне. Кто-то когда-то сказал: "Если обидишь слабого, обидишь не его,

обидишь Христа". Конечно, я запомнил. Видите, даже вам сейчас процитировал. Старик с

аккуратной бородкой, в шортах, в рубахе, узлом завязанной на поясе, босиком, стоял,

согнувшись у столба. Люди бежали мимо. Людей ждали поезда в метро, людей ждали на

работе их боссы. Старик водил рукой по асфальту, пытаясь нащупать бордюр. Я прошел

мимо. Мне было страшно оглядываться. Метров через десять я таки повернулся и

посмотрел. Зашел в свой автобус, спросил водителя: "А что это за дед стоит,

скрюченный?". "А бомжара якийсь", - ответил водитель и вернулся к своему телефону. Вы

заметили, как я спросил "Что за дед скрюченный"? Я боялся быть уличенным в том, что

пожалел. Боялся открыть тайну. Хотел выглядеть, как водитель - равнодушным и

беззаботным. Через окно я наблюдал за уличным Христом. Он сел на землю. Появились

охранники рынка и продавщица из ближайшего ларька. Да, вы правильно подумали:

именно они спасут свои души. Именно они. Я до последнего момента так и не выйду из

своего укрытия и не спасу душу свою.

«Только освободился, кроме Бога никого у меня нет, дай на хлеб…». Эти номера я знаю с

детства. В Николаеве таких персонажей пруд-пруди. На Краснозвездном мы шли друг

другу навстречу. Он, увидев меня и распознав во мне послушный материал, остановился.

Стал боком ко мне, как будто рассматривая автозаправку. Дождался, пока я поравняюсь с

ним. И выдал быстро хрипящим шепотом свою тираду, напоследок выкрикнув что-то на

своем азиатском языке. Да, внешность его была предсказуема: спортивные штаны,

кроссовки, футболка, черные очки. Лет сорок пять, не больше. Он плохо притворялся.

Совсем неумело. Играл жертву. Но сам походил на хищника. «Нет, брат! Извини!», -

крикнул я на шумном Краснозвездном.

Зд орово, когда бежишь под проливным дождем. Бежишь по мосту через Днепр, по

новому мосту с Рыбальского на Подол. Дождь теплый, а ты бежишь в тщетной попытке не

промокнуть, да куда там..! Спрятав от дождя часы и мобильный в сумочку, несешься,

глядя на купола Андреевской церкви, на позолоченную баню Ильинской, на пьяного

мужичка, не спеша идущего навстречу, уже мокрого, комментирующего твое бегство от

стихии... Ты бежишь, а в мозгу бьется: "Свобода, свобода!!" Спускаешься в переход.

Люди, спрятавшиеся в нем, смотрят на тебя мокрого, а тебе уже все равно, ты промок, ты

двигаешься дальше, чтобы смело выбежать под дождь. Люди с удивлением и завистью

смотрят на таких как ты, сухие и предусмотрительные люди смотрят на таких, как ты, с

восхищением тайным, ведь ты не боишься выбежать под теплые капли киевского

июньского дождя. Ты смел и свободен, поднимаешься по ступенькам перехода,

поднимаешься наверх, к свету, а люди снизу, из подземелья перехода, из самой темноты

смотрят на тебя жадными глазами.

Я снова иду по новому Гаванскому мосту. Снова перехожу Днепр с Рыбальского

полуострова на Подол. Вижу на горе Андреевскую церковь, прожектора над стадионом

Динамо. Люди обгоняют меня, Днепр блестит на солнце. Вечер, начало седьмого.

Спускаюсь в подземный переход. Выныриваю на другой стороне Набережно-

Хрещатицкой. Встречаю мужчину, ведущего на поводке огромного мастифа. Мастиф

силен и печален. Я вспоминаю стареющего американского боксера Майка Тайсона. На

улице Сковороды обгоняю одну за другой парочки влюбленных. Навстречу же идут

одинокие девушки. Они почти все красивы и с идеальным макияжем. С грустными

взглядами они идут по пешеходному переходу. Подхожу к метро. Еще несколько метров и

я коснусь рукой стеклянной двери на входе на станцию «Контрактова площа».

Я спешу на встречу под палящим киевским солнцем. Проспект Краснозвездный. В офис

компании-застройщика. Совские ставки. Вежливая девушка по телефону предупреждает:

«Не пропустите второй пешеходный переход, а то придется возвращаться». О, да!

Спасибо! Я общаюсь с менеджером компании. У него маленькое темное пятнышко на

футболке. Здравствуйте. До свидания. И снова я под палящим солнцем. Мне звонят, но я

ничего не слышу. Шум дороги не дает. Я смотрю на пробку, выстроившуюся вверх по

Краснозвездному. Пробка уходит за горизонт. В пробке стоят маршрутки. Забитые

доверху маршрутки. В них сидят люди. Потеют и мысленно матерятся. Здравствуй,

дружок! Это Киев. Город новых возможностей. Из маршрутки выходит мужчина. В белой

футболке и с аккуратной бородкой выходит мужчина. Он идет мне навстречу. Закуривает.

Я слышу, как он произносит - одному себе произносит: «Это пи…дец».

Слишком длинный отрывок

Когда мы начали жить вместе, я многое мог. Например, встать пораньше и несколько

часов провозиться с отверткой в ванной, завершая то, чего не сделали строители. Теперь

этого нет. Есть недобитые плинтуса и недокрашенные двери. Самое мягкое обвинение,

которое я бы вынес себе: «Ты странный, парень».

Газета в пятнах, жизнь в пятнах, странные ссоры. Газету я всегда стелю на стол, когда

сажусь писать. Хорошо. Хорошо, когда пишешь. Вернее, когда пишется. Сегодня были на

природе. Все это называют – на даче. Молчали. Обида. Взгляды. Сейчас я смотрю на нашу

фотографию. Здесь тоже взгляды. Я, ты. В принципе здорово, что природа так все

задумала. Наверное, мы помиримся. Завтра. Утро с улыбки. Кофе. Или послезавтра. Где-

то в обед. Мы посмотрим друг на друга. Сходим куда-нибудь. Рука в руке. Боже, что я

пишу? Что сказал бы Достоевский? Ничего. Слишком длинный отрывок. Это я говорю.

Где поставить точку? Она уже стоит. Мы помиримся? Да. Сходим куда-нибудь. Рука в

руке. Это слишком длинный отрывок.

В столицу я не еду. Продолжаю заниматься делами. Читать. Писать. Писать, как сейчас.

Мы помирились. Хоть это. Я расклеиваю по городу плакаты. Они призывают купить

книгу. Нашу книгу. Купили уже 40 штук. За четыре месяца. Я доволен. Вновь взял в

библиотеке книгу Кафки. Он доступен мне. Его книга сейчас лежит у моих ног. За окном

кто-то поет. Кричат дети. Хотел еще написать «шумят машины». Не написал. Мы

помирились. Ночью буду читать письма Кафки Милене.

Собираюсь и дальше писать такими предложениями. Короткими. Простыми. Раньше