Рассказы

- Вкусный, - ответила я, - вкусный.

- Серотин и теобромин тоже содержатся в шоколаде, теобромин по-гречески означает - божественный аромат...

- Все-то вы знаете, - иронически заметила я. Она начинала действовать мне на нервы. Я уже намеревалась пересесть, но пока обдумывала, как мне это сделать, чтобы не слишком ее обидеть.

- О, - ответила она и сдула с лица редкие волосы, - ведь я как-никак перепечатывала все книги профессора, все до одной. И последнюю тоже, <Империю чувств>, хотя у меня тогда уже начался тендовагинит, я так мучилась... Из-за серотонина женщины в предменструальный период поедают особенно много шоколада...

- Да, - искренне удивилась я, - это верно, ведь я только тогда и ем шоколад, а в другое время вообще к нему не притрагиваюсь.

- Вот видите, - сказала она, просияв. - Бедные женщины-ацтеки.

Я не поняла, что она имела в виду.

- Им не дозволялось есть шоколад, я же вам рассказывала, - сказала она строго.

Мы помолчали.

- Могу я вас спросить о чем-то очень личном? - Ее лицо сравнялось по цвету с ее пуловером, на шее появились темные пятна, как от засосов.

Я кивнула.

- У вас еще... - прошептала она, - я хочу сказать... вы еще... - Она сделала глубокий вдох. - У вас уже наступил критический период?

- Как вы сказали? - произнесла я, искренне пораженная и одновременно глубоко возмущенная. Она смотрела на меня с видом перепуганного кролика. Я энергично покачала головой.

- Извините меня, - выдохнула она, - у меня вообще-то тоже нет, но из-за моей нервозности, я подумала, возможно, это как-то связано.

Теперь она выглядела такой растерянной, что мне стало ее даже жаль.

- Вы замужем? - спросила я, лишь бы что-то сказать, хотя точно знала, каким будет ответ.

Она покачала головой.

- А вы?

- Нет, - солгала я в неожиданном порыве сочувствия.

- Ах, я не страдаю из-за отсутствия в моей жизни мужчин, - решительно заявила она, - пусть даже профессор думает иначе. - Она хихикнула. - Я иногда хожу в общую сауну, просто так, подивиться многообразию природы. Но боже мой, до чего же уродлив голый мужчина! Тут уж вы должны признать мою правоту...

Нет, признать ее правоту я никак не могла, для этого мне было достаточно представить себе моего юного возлюбленного, хоть я еще ни разу не видела его обнаженным. Я покосилась на часы - еще двадцать восемь минут.

- Если быть честной, - продолжала она, - если быть до конца честной, мужской орган выглядит как нечто такое, чему следует находиться внутри и что по ошибке оказалось снаружи. Напоминает кусок кишки или что-то в этом духе... ах, поговорим лучше о чем-нибудь более приятном, - прервала она себя. - А вы помните <Кошачьи язычки>?

До этого момента мне не казалось, что она ненормальная, возможно, предполагала я, она излишне напряжена, но теперь я подумала: эта женщина совсем спятила, и ощутила настоятельную потребность немедленно встать и уйти. Будто прочитав мои мысли, она положила свою ладонь, напоминающую лапку кузнечика, на мою руку.

- А теперь отгадайте, что у меня в сумке, - сказала она и водрузила свою старомодную сумку на стол.

Коробку, которую она достала, я узнала сразу, она осталась такой же, как и во времена моего детства, - с черно-белой кошечкой на желтом фоне.

Она торжественно ее открыла и предложила мне угощаться.

Я церемонно отказалась.

- Берите же, берите, - настаивала она, - у меня больше никого нет, кто грешил бы со мной за компанию.

- А профессор? - ехидно бросила я.

Она решительно покачала головой.

- Никогда, - сказала она, - он ненавидит шоколад.

- Мне вспомнилось, как в детстве бабушка иногда приносила мне шоколадное яблоко, это было нечто необыкновенное...

- О да, - воскликнула она возбужденно, - о да, <Яблоко Телля>!

- Верно, - подтвердила я, - именно так это называлось. В таких квадратных коробках...

- Белых, - подхватила она, - с изображением яблока. Оно еще было обернуто...

- Золотисто-красной фольгой...

- Точно, - воскликнула она, - точно!

- И самый прекрасный момент наступал, когда его распаковывали и яблоко распадалось на отдельные шоколадные пластинки...

- О да, - восторгалась она, - само совершенство!

- Да, - сказала я с улыбкой, - оно было так совершенно.

- Так совершенно, - подхватила она, - так невероятно совершенно.

Мы молча смотрели друг на друга и улыбались. Легкий налет безумия исчез с ее лица, в тусклом свете зимнего дня оно казалось теперь мягким и почти красивым.

- Такое чувство, будто все это было ужасно давно, правда?

- Нет, - ответила я, - гораздо страшнее чувство, что это было буквально вчера.

- Мы уже совсем старые перечницы, - засмеялась она.

<Ты-то да, - подумала я, - но не я>.

Она глубоко вздохнула.

- Прошу вас пообедать со мной, я угощаю, - сказала она и слегка покраснела.

- Не могу, - ответила я, - мне очень жаль.

Я не сказала, что ожидаю мужчину, не желая причинять ей боль.

- О, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! - Она сложила руки, как маленький ребенок. - У меня целых два часа до этого ужасного визита к врачу, - добавила она, будто я спрашивала, располагает ли она временем.

- Я действительно не могу, - пробормотала я, но она уже возбужденно подзывала официантку и просила принести меню. Я украдкой спрятала исписанное мной и скомканное меню в сумку, но тут же испуганно извлекла его обратно - мое признание вины!

- По-моему, вы слегка нервничаете, - заметила она, - что ж, неудивительно, если вы живете в городе. Я бы никогда не смогла здесь жить, никогда.

Она склонилась над меню и стала громко и отчетливо перечислять все блюда, как если бы я была неграмотна и к тому же глуховата:

- Моцарелла с помидорами и базиликом, оладьи зерновые со шпинатом, тальятелле с трюфелями... Трюфеля, - повторила она, и в ее взгляде появилось мечтательное выражение. - В трюфелях содержится вдвое больше андростенола, чем во взрослом кабане. Андростенол близок по составу к мужскому половому гормону, есть основания предполагать, что именно потому мы так высоко ценим трюфеля.

- Вот как? - откликнулась я.

- Да, - продолжала она совершенно серьезно, не обращая никакого внимания на мой иронический взгляд. - Эксперименты показали, что если в помещении распылить немного андростенола, то присутствующие там мужчины будут казаться женщинам намного привлекательнее.

- Эксперимент вашего профессора?

Она кивнула, и на ее лице вдруг появилось выражение подавленности. Ее глаза померкли, она опустила голову.

- Мне не пришлось в нем участвовать, профессор счел, что я для этого не гожусь... - Она коротко рассмеялась. - Так оно и есть, - сказала она, - я сама могу подтвердить: мужчины меня не интересуют.

- Но ведь ваш профессор вам очень нравится, правда? - спросила я с редким для меня садистским наслаждением.

Она с минуту помолчала, потом выпрямилась, сдула волосы со лба, холодно глянула на меня и сказала:

- Об этом я не хочу говорить.

- Ох, извините, я не хотела показаться неделикатной.

- Все в порядке, - ответила она и снова склонилась над меню. - Форель по-мельничьи, - читала она, - кролик в соусе из красного вина. - Она вновь остановилась. - Чем, по-вашему, отличается охотник от добычи? - спросила она своим тоном учительницы.

- У одного есть ружье, у другого - нет.

- В животном мире? - с укором сказала она. - Попытайтесь еще раз.

- У охотника пасть больше.

- Неправильно. - Она торжествующе оглядела меня. - У охотника глаза всегда спереди во лбу, а у добычи - по бокам на голове. Почему? Потому что охотник смотрит вдаль и вперед, стремясь выследить добычу, а добыче нужен другой угол зрения, чтобы знать, кто ее сзади подстерегает. Все мы охотники, - она вздохнула, став скорее похожей на робкую лань, - каждый человек другому соперник. Кто охоты избегает, считая это проявлением низменного инстинкта, тот будет оттеснен... так уж сложилось.