Сочинения. Том 1. Жатва жертв

Отчим сказал сестре, что завтра его, может, навестит Гвоздев и что она может посидеть вместе ними. Клава вспыхивает:

— Как Сергей Семенович переносит голод?

— Как все… Рассказал, на фронте убит его лучший друг. И много-много другого…

Клава возвратилась к себе. С матерью, Прасковьей Николаевной, они сидят в пальто, нахохлившись, в полутьме, в разных концах комнаты. Клава беззвучно плачет, она знает, кто был лучшим другом Сергея Семеновича.

Прасковья Николаевна прячет руки в с дореволюционных времен сохранившуюся муфту. Уже несколько дней ожидает, когда Варвара примется с топором за дубовый старинный шкаф в прихожей. Тогда можно будет натопить печку.

В темноте отчим зажигает папиросу. Потом из соседней комнаты был слышен его голос:

— Маман, мы ушли… Да, с Геннадием… Да, я вернусь с Варварой… Закройте за нами. Мы будем стучать в дверь. Если хочешь, я покричу в окно.

На улице тьма. Белесый снег и между крыш — звезды.

Аэлита — там, среди звезд. Она никогда не услышит ответ на свои сигналы.

Он никогда не полюбит отчима.

У этой зимы никогда не будет конца.

Те, кто сейчас идут по улицам, уже никогда не будут сытыми.

И ему не пробраться на фронт: пять минут на морозе и уже замерз в осеннем пальтишке и старых ботинках.

А люди идут и идут, идут на ощупь, идут как слепые, — по памяти. Молчаливое скрипучее передвижение по снегу. Лиц прохожих не различить. Ночной мороз начинает хватать за нос. С отчимом постоянно наталкиваются друг на друга.

— Тебя взять за руку? — спрашивает отчим.

— Нет, я сам.

Они идут в ресторан «Универсаль». И опаздывают. Генка подозревает, что все: и те, кого они обгоняют, и те, кто обгоняет их, — направляются туда же. Куда же еще, если только там есть еда. Но в отличие от других, они знают магические слова. «Если вас не будут пускать, скажите швейцару: „Мы — к Варе“», — так их мать готовила к этому походу.

Кто-то впереди падает. Наверно, человек сумеет подняться. Или — ему помогут встать другие. Они проходят мимо.

Стеклянная дверь «Универсаля» закрыта и обморожена. Еще несколько человек подставляют спину ветру и пробуют разглядеть через отогретый пятачок стекла, что внутри. Метель накрывает их. Генка притулился к стене и грезит. Он читал книгу о путешествии Скотта на Южный полюс. Тогда никто не вернулся назад. Снег, равнина, припасы съедены, ветер в лицо… Как все похоже!

Движение за дверью и вот — открылась. Пропустив выходящих, швейцар попытался перегородить дорогу окоченевшим новым посетителям. Взрослые еще препираются с швейцаром, а Генка уже за его спиной. Но здесь тоже очередь — на темной лестнице кто стоит, кто сидит — дожидаются свободных мест за столиками. У отчима появился собеседник.

— Да, до войны я бывал здесь, — слышит Генка. — Сюда приятно было зайти. Всегда были хорошие вина и хорошо готовили мясо.

— Я стараюсь не говорить о еде, — собеседник отчима делает паузу, чтобы помять подмороженный нос. — Эти разговоры делают нас еще более беззащитными. Вы не находите?

Потом они говорят о том, когда же все это кончится, о том, что лучше жить, ни на что не надеясь, о том, что такого развития событий не ожидал никто… Собеседник опустился на ступеньку лестницы. Попросил извинения:

— Я неважно себя чувствую…

Наметилось какое-то движение — и появилась мать. Она их искала. «Котя!.. Котя!» — позвал отчим. «Идите скорее!.. Почему не сказали мне, что вы уже здесь!.. Видите, что творится! Я не могу долго держать для вас места…»

Они, блатняки, поднялись по лестнице, смиренно перенеся ругань в спину.

От зловещего вида зала Генка вздрогнул. За десятками столиков сидели люди без голов — так казалось: дымящие плошки на столах оставляли лица в пугающей тени. Огромные тени перемещались по лепному потолку и стенам. Мать отвела их в угол. Отчим хотел оправдаться — но даже Генка понял, что здесь надо скрывать свою близость с обслуживающим персоналом.

Напряженная тишина, все головы были повернуты к двери, задернутой портьерой, — оттуда время от времени появлялись официантки с подносами.

— Вы давно тут сидите? — осведомился отчим.

— Около двух часов, — проскрипел мужчина, оказавшийся за одним с ними столиком. — Да, два часа. Сперва метрдотель объявил, не подали вовремя воду. А потом нашлась другая причина: сырые дрова. Дрова не горят. Но вот, начинают носить… Так что вас, — усмехнулся человек, — пристроили вовремя.

Николай Ефимович, кажется, понял, какую опасность представлял их сосед. Но ничего уже сделать было нельзя.

Мать появилась в облаке пара. Вид ее был странен: на короткую кофту, похожую на обрезанное пальто, был повязан грязноватый белый передник. От прежней формы на официантках оставался традиционный кокошник. Не сказав ни слова, на стол составила три тарелки и ушла.

Ресторан кормил затирухой: в подсоленный кипяток бросались муку или отруби — и затируха готова.

Они начали есть.

— Почему, объясните, у вас так много гущи, а у меня — одна вода. И у вас, и у этого мальчика?

— Вы так считаете, — отозвался отчим. Было видно, как ему трудно отрываться от еды.

— Я не «считаю», а вижу. Не-е-е-т, — угрожающе протянул человек, — так вам не пройдет. — Поднялся с места. — Где официантка? Где директор?.. Морят голодом людей… Я наведу порядок…

С криками человек пропал за дверями административной части ресторана. С соседнего стола поинтересовались, чего человек добивается.

— Ему показалось, нам дали порцию лучше, чем ему.

Суп был съеден. Мальчик чувствовал, что нужно немедленно встать и уйти. Дернул отчима за рукав.

— Да, мы уходим…

Но не успели. Показался скандалист, а за ним — исполненный своего значения директор в белоснежных халате и шапочке, позади всех следовала растерянная, но готовая к сражению мама.

— Вот, посмотрите, — человек стал плескать суп в тарелке. — Вода! А им… каша… Каждая калория на счету! А такие, как она, нас обкрадывают…

— Какая каша! Вы лжете, — выкрикнул отчим.

Директор поднятой рукой остановил ругань.

— Я не допущу скандала у себя в ресторане. А вам поменяют порцию…

…Генка с Николаем Ефимовичем вышли из «Универсаля». Улицы стали пустынные, а мороз сильнее. После окончания смены с официанткой Баранниковой будет разговаривать директор.

— Геннадий, ты был прав: нам надо было бы уйти раньше.

Генка чуть не выкрикнул: «Что же вы — копуша!» Мать всех Баранниковых называла копушами.

И мужчина, и мальчик чувствовали себя виноватыми и униженными — суп у них был действительно гуще, а главное: они не сумели защитить женщину, старающуюся спасающую их, — двоих мужчин.

Из ночного разговора матери с отчимом Генка узнал: ее уволили.

Уволили потому, что на нее написана жалоба, потому, что после такой жалобы сейчас могут расстрелять, потому, что на службу приходит в нестираном переднике, потому что через неделю ресторан все равно будет закрыт. Расстреляют и скандалиста: директор сказал, что заявит, куда следует, а там не любят тех, кто поднимает шум. Таких они убирают.

ВИЗИТ ИНЖЕНЕРА БАРАННИКОВА

Квартира, по-видимому, пуста, решил Николай Баранников, поэтому напрасно пытается пяткой валенка посильнее стукнуть в дверь. Жаль, если придется возвращаться домой, ничего не узнав.

…Утром просыпался и снова задремывал — не нужно бояться, что проспишь на работу, а в дороге на завод застрянешь в каком-нибудь бомбоубежище на часы, ожидая отбоя тревоги. Второй день умилялся возможности лежать утром в постели, растворяться в свободе от страхов и обязательств.

У него освобождение от работы: ослаб, аритмичный и повышенный пульс, дистрофический понос.

Но сегодня растормошила мысль: надо навестить друга — и друг у тебя один, и лучшей возможности увидеться, может случиться, уже не будет. А понос, кажется, уже прошел.

Они не виделись с конца лета. Кто тогда мог предвидеть наступление событий, ни на что не похожих и никого не минующих! Что с ним?.. Мысленный разговор с Вадимом Николай начал, как стал одеваться в дорогу.