Слой 3

– Присаживайтесь, Виктор Саныч, – жизнерадостно позвал Луньков и похлопал ладонью по спинке свободного стула. Слесаренко прошел за спинами депутатов и уже потянул на себя стул, но Морозов поднялся с улыбкой, и пришлось идти, здороваться за руку и возвращаться на место. Почему-то эта неловкая процедура расстроила Виктора Александровича, наслоившись к тому же на появление Вайнберга. Притискиваясь вместе со стулом к столу, Слесаренко зафиксировал севшего в угол у двери Евсеева и посмотрел на него с неодобрением. Евсеев зажмурился и повел головой сверху вниз: все в порядке, не стоит волноваться. «Ловит ситуацию, собака», – уважительно подумал Виктор Александрович, оглядываясь и осваиваясь в гуле голосов. Он заметил, что ему подмигнул Райков: мол, не дрейфь, своих людей в обиду не дадим.

– Прошу внимания! – сказал Морозов и постучал пальцем по крышке стола.

Вопрос докладывал Луньков. Говорил он неспешно, но емко, четкими акцентами выделяя позиции сторон. Виктор Александрович и сам полжизни провел на разных совещаниях и умел оценить профессионализм и культуру докладчика. «Ты смотри, как вырос Бонифатьич!» – не без удивления отметил он про себя, прислушиваясь к выверенным модуляциям луньковского голоса. Сидевший слева от него Вайнберг напоминал о себе тонким запахом чего-то заграничного. Никто не курил, и Слесаренко отметил это с приятностью.

– Подведем итоги, – произнес Луньков и нарисовал на лежащем перед ним чистом листе бумаги большую черную «птичку». – Вынесенная на рассмотрение поправка к закону о разделе продукции предполагает изменить заложенную ранее в законе пропорцию распределения совместно добытой нефти: не пятьдесят на пятьдесят, как принято в первом чтении, а десять на девяносто. Десять иностранному партнеру, девяносто – российскому.

– Вот и правильно, – подал голос Райков.

– Минуточку, – остановил его Морозов. – Давайте не будем устраивать прения, пока не выслушаем представителей территории. С кого начнем?

– С нефтяников, – предложил Луньков. – Вот сидит президент нефтяной компании Леонид Аркадьевич Вайнберг. Пусть-ка он изложит нам свою позицию.

– Пожалуйста, сидите, – предупредительно поднял руку Морозов. – Мы вас слушаем.

– Спасибо, – сказал Вайнберг. – Для нас большая честь...

Виктор Александрович заметил по часам: Вайнберг говорил ровно десять минут, как бы следуя обозначенным Луньковым маршрутом обсуждения, но то, что у Лунькова звучало как беспристрастное изложение существующих взглядов и мнений, в устах Вайнберга приобретало все большую полярность, словно к проблеме подключили ток и стала накапливаться разность потенциалов. Слесаренко еще раз подивился умению этих людей выстраивать сценарий по правилам серьезной деловой игры с заведомо просчитанным искомым результатом.

– А теперь мы выслушаем мэра, – с горделивой земляческой интонацией произнес Луньков и поставил на бумаге вторую «птичку». – В конце концов, это на его земле добывается нефть!

– Ну, во-первых, земля не моя, – без улыбки сказал Слесаренко, и люди за столом немножко посмеялись, как бы размывая тем самым официальные рамки дискуссии.

– Земля народная, и недра, насколько я правильно понимаю, тоже принадлежат народу...

– Вы все правильно понимаете, – сказал Гдлян.

– Благодарю вас, – холодновато проговорил Слесаренко; ему не нравилось, когда его перебивали, даже в порядке дежурного комплимента. – Нефть на прилегающей к городу территории добывают наши горожане, работающие в компании «Севернефтегаз». И я, как глава городской администрации, самым кровным образом заинтересован в том, чтобы они работали лучше и зарабатывали больше. С этой точки зрения я обязан поддержать внесение поправки об изменении пропорций распределения добываемой нефти.

Краем глаза он приметил, как шевельнулся на стуле Вайнберг.

– Между тем я с достаточной ясностью понимаю, что предлагаемая схема отпугнет иностранных партнеров-инвесторов, и «Севернефтегаз» окажется в глубоком финансовом кризисе. У государства нет средств, чтобы поддержать своих нефтяников...

– А нечего было п’одавать нефтегазовые п’едп’иятия за г’оши! – картавя больше, чем обычно, выкрикнул с места Райков. – П’ихватизи’овали, понимаешь, на свою голову!..

– Геннадь Иваныч! – постучал пальцем Морозов.

– Кстати, я с Райковым полностью согласен, – сказал Слесаренко. – Но мы сегодня обсуждаем не вопрос о пересмотре итогов приватизации нефтегазового комплекса, не так ли?

– Их и без нас пересматривают, – усмехнулся Гдлян.

– Вон сколько народу уже постреляли. Вашего предшественника... тоже, да? Я не ошибся?

– Вы не ошиблись, но я не хотел бы это... происшествие увязывать с обсуждаемой проблемой.

– Поддерживаю, – произнес Морозов.

– Таким образом, если действовать в рамках существующего положения вещей и сложившегося правового поля...

– Ваши предложения? – не слишком вежливо оборвал его Луньков. – Десять? Двадцать? Поровну? Хватит теоретизировать, давайте говорить конкретно. Вот ваше мнение как мэра города? Гордо и независимо идем ко дну или ищем разумный компромисс?

За столом зашумели, и сидевший напротив Слесаренко незнакомый депутат в темно-сером костюме с бордовым галстуком произнес, перекрывая голоса:

– Вы знаете, как этот самый «раздел продукции» именуется на английском?.. «Продакшен ширинг». Так вот, в народе его следующим образом перелопатили: «продакшен» Родины, и как можно «ширинг»! Здорово, а! В самую точку!

Морозову удал ось-таки погасить волну смеха и возгласов, все смолкли и уставились на Виктора Александровича. Он помолчал немного и сказал:

– Сорок–шестьдесят. Шестьдесят нашим и сорок не нашим.

– Поддерживаю, – быстро сказал Вайнберг. – Это разумно.

– Есть еще мнения? – спросил Морозов.

Когда потом курили на лестнице, возле лифтов, в компании Вайнберга и Лунькова, подошедший Райков сказал сквозь дым зажатой в зубах сигареты:

– Ну, братцы, здорово сработали! Оттяпали у западников десять процентов, а они за это вам еще ноги целовать будут...

И только тут до Виктора Александровича дошло, какую хитрую пьесу в мировом масштабе разыграли нефтяники в тихом сговоре с депутатами: сначала напугать заморских бизнесменов, уже вложивших деньги в добычу российской нефти, грабительской поправкой «десять–девяносто», довести их до полуинфаркта, а потом милостиво согласиться на «сорок» под давлением местных властей.

– А ты, Виктор Саныч, – продолжил дымящий Райков, – теперь в Германию поедешь как герой. Станешь немцем номер два после Михал Сергеича.

– Что за Германия? – не понял Слесаренко.

– Завтра государственная делегация летит в Дюссельдорф на встречу с немецкими промышленниками, министрами и депутатами бундестага, – пояснил Луньков.

Вы включены, Виктор Александрович. Будете представлять на встрече, так сказать, российскую глубинку.

– И кто же так решил? – недобро выговорил Слесаренко.

– Да вы не ёжьтесь, уважаемый! – В голосе Лунькова прозвучала примирительная укоризна. – Высокие люди решили, я вас поздравляю.

– Я тоже лечу, сказал Вайнберг.

– Еще бы! – хмыкнул Виктор Александрович. – Но, позвольте, а паспорт, а виза? У меня с собой даже российского паспорта нет...

– Все в порядке, Виктор Александрович, – выдвинулся из-за спин Евсеев. – Все уже оформлено надлежащим образом.

– Нет, а паспорт заграничный! Я даже не помню, где он у меня лежит. По-моему, дома, в Тюмени, остался... Вы что, выкрали его?

– Почему выкрали? – испугался Евсеев. – Новый сделали, и не один. Так... положено. Ведь мало ли что? В представительстве всегда... И при Воронцове так...

– Эго будет полезно, – заполнил неловкую паузу Вайнберг. – Лично встретитесь с руководством «Рейнишебанка», уточните детали кредитно-бартерного договора.

– Одна просьба, – сказал Слесаренко, роняя окурок в белую урну для мусора. – Впредь никаких сюрпризов, пожалуйста. Иначе нам с вами будет очень трудно работать. Особенно с вами, – он глянул на поникшего Евсеева.