Без пути-следа

— Не знаю, — ответил охранник, разглядывая Митю — видимо, решая, как с ним надо себя вести. — Кто это?

— Ты Олега ищешь? — спросил за спиной знакомый пулеметный голос.

Митя обернулся.

— Да.

— Зачем он тебе? — И не дождавшись реакции, спрашивавший усилил свой вопрос. — Вообще какие у вас с ним дела?

Митя смутился. Очевидно, нельзя было просто так взять и рассказать этому пареньку с замашками ротного старшины, какие у них вообще с Олегом дела. В этот раз Митя мог разглядеть его вблизи — угловатое лицо с тяжелой челюстью, основательный нос, мясистые красные уши.

— Мы, может быть, о разных Олегах говорим? — сказал Митя. — Мне нужен Лагодин Олег, заместитель господина Бирюкова.

Парень переглянулся с охранником, взял его под локоть и повел по коридору.

— Так-так, — сказал его встроенный пулемет. — Становится интересно.

Они вошли в следующую комнату, в которой, как и в прошлое Митино посещение, будто и не сходили со своих мест, сидели люди, сросшиеся с телефонными трубками. Лавируя между столами, они пересекли комнату и попали в просторный кабинет с кожаными креслами. Кресел было штук пять-шесть, в каждом из них кто-нибудь сидел. Но Митин взгляд безошибочно устремился в дальний угол, к массивной фигуре без пиджака, с закатанными рукавами белой сорочки. Бирюков стоял под светильником, под мышками темнели влажные пятна. Держа в руках какой-то документ, он наклонился к нему и внимательно, шевеля губами, читал.

— Вадим Васильевич, разрешите вас отвлечь на минутку. — Парень так и не выпускал Митиного локтя, и это выглядело так, будто он привел задержанного нарушителя.

«Ничего, — подумал Митя. — Сейчас объясню Бирюкову, кто я? не нужно суетиться? и этот сержант доморощенный обломается». Доморощенный сержант отпустил, наконец, Митин локоть и отступил на два шага в сторону.

— Повтори то, что мне говорил, — выстрелил он.

Бирюков, не поднимая головы, оторвал глаза от того, что читал.

— Здравствуйте. Меня зовут Дмитрий Вакула. Олег Лагодин, ваш заместитель, должен был говорить вам обо мне. Я, собственно, пришел к нему, если только он сейчас здесь. Мобильный его почему-то выключен.

Бирюков встал ровно. Брови его заползли высоко на лоб и застыли неподвижно. Он переглянулся с сержантской породы человеком, приведшим Митю, с кем-то из сидящих в креслах. Вдруг швырнул лист бумаги на стоявший довольно далеко от него стол. Лист кувыркнулся и, ударившись о настольную лампу, упал на пол.

— Вот каналья! — сказал Бирюков.

Прошелся к окну и обратно.

— Вот каналья! Костя, — обратился он к «сержанту», — ну что это за херня! Как ты мог его проворонить? Это ж? — Он разбросал руки, обнажив пятна под мышками.

— Моя вина, Вадим Васильевич, — покаянно брякнул Костя-сержант.

— Нет, но что за каналья! — Бирюков вытянул руки в сторону публики, как бы призывая всех разделить его возмущение. — Папаша же его по старой дружбе попросил сынка непутевого пристроить. Хоть кем, хоть расклейщиком. Ну! И что? — Бирюков загнул правой пятерней мизинец левой. — У Валентины Ивановны деньги украл.

Я теперь точно знаю, что он. — Загнул безымянный. — Вчера пришел, лыка не вяжет. — Загнул средний. — Так еще ко всему выясняется, представляется моим замом! Ну не каналья, а?!

Кто-то хмыкнул у Мити за спиной:

— Талантливый черт.

Бирюков развернулся в сторону сказавшего.

— Михалыч! Давненько такого не наблюдалось, а?

Митя начинал вникать в произносимые слова. И хоть слышал он их вполне отчетливо, понимал не сразу — будто переводил с иностранного.

— Михалыч! Ты понял, да?!

Все, что его сейчас окружало — большой стол в центре, веера документов на нем, кресла, костюмы в креслах, удивленное лицо Бирюкова, — Митя обвел тоскливым голодным взглядом. Все это так и останется чужим. Мебель в чужом кабинете, одежда на незнакомых, чужих и насмешливых дядьках — вот и все, что он видел. Дядьки были очень похожи на мелких советских начальников, умных и свирепых. «Интересно, как они называли между собой это свое собрание? Наверняка планеркой!» Костюмы их, которые Митя машинально оглядел, оказались на удивление дешевыми и по-советски блеклыми, а обувь — простой и пыльной. Это показалось занятным. Тем более что сам Вадим Васильевич был одет, как положено. «Неужто держит всех в черном теле? — подумал Митя еще одну праздную мысль. — Ни одному не дал разжиться? Наверное, всех перетащил к себе оттуда, из старых социалистических времен. Почему тогда, став нормальным добротным буржуином, командует все теми же прорабами да инженерами в стоптанных туфлях? Быть может, с ними удобней?» Но этого ему уже не суждено было узнать, как и всего остального, касающегося устройства и обычаев «Интуриста», — и та большая женщина, пробежавшая на громких, как бревна, ногах к ушатанной «шестерке», уехала на ней в небытие, и с охранником, который любит рисовать мотоциклы, он не будет выкуривать по сигаретке в конце трудового дня, и — нет, не вступит он в этот клан новым членом с несколько спортивным именем — хаускипер.

Прощай, моя несостоявшаяся клановая жизнь! Хороша ты, наверное, волнующа и вкусна, как потеря девственности, — но не для меня ты, не для меня. У дураков свой собственный клан.

Михалыч тем временем сел поровнее и сказал:

— А помните Савчука, Вадим Васильевич? Ну, в девяносто пятом? Который всем встречи назначал у нас в фойе? Костя, в девяносто пятом это было?

— В конце девяносто четвертого, — отвечал Костя. — Работал простенько, но весьма эффективно. Сколько народу продернул! Еще ж не сразу его вычислили. У него ведь бывшая жена работала горничной. Думали, к ней ходит.

Подойдя поближе, Бирюков подкатил два кресла, себе и Мите.

— Садись, — и сам повалился в кресло, тяжко вздохнув.

Вся мерзкая мозаика сложилась в Митиной голове в законченную картинку. Картинка вышла примитивная, лубочная — и он, дурашный лубочный Митя, в самом центре, тянущий руки к пунцовой книжице, а вокруг пояснительная надпись: «Дурак — гражданин Вселенной!» Митя замешкался, размышляя, стоит ли садиться или сразу извиниться и сбежать.

— Да садись, садись.

Сев перед ним в кресло, Митя не сразу решился взглянуть ему в глаза.

— Рассказывай.

Раскрыв обе ладони, сжав их в кулаки, уронив кулаки на колени, Митя все будто разгонялся. Сказал наконец:

— Э? — Снова разжал кулаки и продолжил: — Что рассказывать? Вы же догадались. Представлялся вашим заместителем, обещал помочь с паспортом. Мы вместе учились, ну и? Словом, кинул меня.

— На сколько?

— Четыреста долларов.

— М-м… — Бирюков кивнул, словно внес цифру в нужную ячейку. — А что, говоришь, у тебя с паспортом?

Опять предстояло объяснить, каким образом он перестал быть гражданином России, рассказать про закон с сюрпризом. У него давно выстроился дежурный рассказ, коротенький, но детальный. Он столько раз пересказывал его разным людям в разных интерьерах в разное время суток с разным настроением? Вдруг Митя понял, что не сможет еще раз повторить свою историю. Но все-таки попробовал:

— Я живу в Ростове с восемьдесят седьмого года, родился я в Грузии, тогда это была одна из союзных? — Но нет, убедился, что не сможет, споткнулся на «республике». Даже если бы у Бирюкова в ящике большого красивого стола лежал паспорт на имя Дмитрия Николаевича Вакулы и нужно было бы лишь отбарабанить все, как стишок в садике, и получить положенную награду, — не смог бы.

Митя поднялся. Во взглядах, пойманных им с разных концов комнаты — какими бы разными они ни были, серьезными или веселыми, — посверкивало одинаковое чувство собственного превосходства. В этих взглядах так ясно читалось самое страшное в сегодняшней жизни обвинение. «Да, — мысленно сознался Митя. — Я лох».

— Наверное, — сказал он, — я пойду.

Кресло под Бирюковым скрипнуло, как бы удивляясь вместе с ним.

— Как — пойдешь? Да погоди ты, мил-человек, ты же сам ко мне пришел. Сказал «а», говори «б». Я же должен знать, что на моей территории творится. — Он указал на кресло, с которого только что поднялся Митя. — Сядь, расскажи не спеша. Разберемся. Я тебе помогу. Надо помочь человеку, — приказал он Косте. — Что ж эта каналья моим именем торгует! Притащить его сюда, побеседовать.