Иванова свобода (сборник)

Слышишь в рощах апельсинных

Звуки трелей соловьиных… —

спрашивал ее поющий мужской голос, пока Лиза разливала доведенную до кипения воду по уставленным рядком трем пустым кружкам.

– Ничего я не слышу, – ответила Лиза голосу из радио. – И вообще, я занята. А вы тут со своими трелями.

На кухню вышла кошка и обрадованно замяукала, увидев Лизу. Кошка была заметно беременна и тяжело, как-то особенно пружинисто, словно с усилием, прыгнула на кухонный стол.

– Когда же ты успела? – удивилась Лиза. – Ведь еще утром была нормальной, небеременной кошкой.Она мотнула головой, отгоняя от себя удивление: Лиза не могла отвлекаться на неважные сейчас вещи, ей нужно было продолжать опровергать законы природы. Она посмотрела на кошкину миску рядом с кухонной раковиной, куда утром наливала молоко, и увидела, что там лежит серый комок кошачьей еды из банки. “Откуда? – не могла вспомнить Лиза. – Утром я наливала молоко”. Она проверила мусорное ведро и не нашла пустой жестянки из-под кошачьих консервов. “Все появляется само собой, – решила Лиза. – Это хорошо, а то нужно было бы бежать в магазин, ей теперь надо много еды”. Лиза взяла правой рукой кубик льда с подноса и, закрутив по часовой стрелке, бросила в первую кружку с кипятком. Она подождала, пока он опустится на дно, затем взяла следующий и бросила его в другую кружку, закрутив против часовой стрелки. В третью кружку Лиза бросила кубик льда, не закручивая. Она взглянула на часы и стала ждать.

Но ты едешь, дорогая,

Даль зовет тебя иная.

Неужели навсегда я

Потерял тебя, мой друг? —

расстраивался высокий мужской голос, разливаясь по кухне.

Кошка растянулась на столе, лизнула розовую подушечку мохнатой лапки и взглянула на Лизу, будто ожидая ее решения.

– Я же сказала: мне нужно на Понт д’Авиньон, – объяснила ей Лиза. – А то застряну здесь насовсем. Сама возвращайся в Сорренто, если хочешь.

Кошка облизала другую лапку и, свернувшись, уснула. Лиза проверила время: прошло две минуты – пора. Она встала и подошла к стоявшим у раковины кружкам со слабо дымящимся, словно уставшим кипятком.

Кубик, закрученный по часовой стрелке, уменьшился наполовину и, перестав таять, лежал на дне, слабо просвечивая кристальными гранями сквозь воду, совсем как утренний лед. Кубик, брошенный сверху, без закручивания, растаял полностью. А кубик, закрученный против часовой стрелки, обтаял лишь с краев, превратившись из квадрата в почти ровный шар. Лиза рассмеялась и повернулась к радио.В нем что-то щелкнуло, прервав песню на полуслове:

Не оставь меня,

Тебя я умо…

Затем наступила секундная тишина, и тот же голос, ранее просивший Лизу вернуться в Сорренто, сказал:

– Продолжаем программу “По следам театрального фестиваля в Авиньоне”. Своими мыслями об этом важном в европейской культурной жизни событии с нами поделится известный московский режиссер Морис Ханаанов. Морис, расскажите, пожалуйста, нашим радиослушателям, какие фестивальные спектакли вам запомнились в этом году.

Глубокий и сытый – словно наелся сливочного масла – мужской голос прокашлялся и начал:

– Самым памятным спектаклем был, безусловно, мой спектакль-размышление “Блуждающие звезды в Звездном”, рассказывающий о жизни жен наших космонавтов. Спектакль сделан в авангардном документальном формате, весь текст – записи моих интервью с женщинами Звездного городка. Центром спектакля является судьба одной из них – Лизы Одинцовой, которая каждый час посылает эсэмэс своему мужу, улетевшему на космическом корабле. Это реальная история, и большая часть первого акта – около шести часов – составлена из ее текстовых сообщений своему мужу Роману. Я решил интегрировать местную специфику, дать Авиньону и авиньонцам войти в структуру зрелища, и потому финальной сценой спектакля стало приземление корабля союз на знаменитом Авиньонском мосту…

– Это очень интересно, – прервал Ханаанова ведущий. – Мы обязательно вернемся к вашему рассказу после рекламы.

Лиза встряхнула стакан с почти круглым кубиком льда, и радио тут же выключилось. В наступившей тишине еле слышным тоненьким свистом сипело дыхание спящей кошки. “Что ей снится? – подумала Лиза. – Должно быть, котята”. Она налила воду из кухонного крана в формочки для льда и поставила поднос в морозилку. Затем наполнила водой двенадцать маленьких розеток для варенья из старого маминого сервиза и десять подставок для яиц. Все это Лиза тоже засунула в морозилку: она знала, что ей потребуется много льда.

На улице стемнело, и окна многих квартир погасли, когда Лиза закончила эксперименты. Она сидела за кухонным столом, обдумывая результаты. Кошка улеглась у нее на коленях и терлась мохнатым лбом о ладонь, настаивая на ласке.

– Так ты, наверное, и к мужчине своему набивалась, – постаралась строгим тоном сказать Лиза, почесывая кошку за ухом. – Ходишь теперь беременная, а он где? Гордость надо было иметь.

Кошка мурлыкнула, вспомнив о чем-то приятном, связанном с отсутствием женской гордости, и лизнула гладившую ее ладонь узким шершавым языком. “Почему у кошек шершавый язык? – попыталась вспомнить Лиза. – Тоже какой-нибудь закон природы”. Она взяла последний кусочек льда из розетки и, закрутив против часовой стрелки, бросила в стоявшую перед ней на деревянной подставке небольшую кастрюлю с горячей водой, на дне которой прозрачно светились нетающие кристальные кубики. Пока лед падал, Лиза звонко щелкнула пальцами. Кошка снова лизнула ее ладонь, и Лиза улыбнулась: розовый язык был теперь гладким и мягким, словно из гибкого пластика.

“Работает, – лениво подумала Лиза. – Могу все менять”. Она вспомнила, как после многократного повторения окончательно убедилась, что меньше всего лед тает, если закрутить его сантиметрах в двадцати над емкостью с кипятком против часовой стрелки и успеть щелкнуть пальцами до того, как голубоватый, липнущий к коже холодный кубик шлепнется в воду. Нужно было стараться делать как можно меньше брызг – лед должен как бы ввинтиться в дымящийся кипяток и, продолжая крутиться, лечь на дно. Перед тем как кубик коснется воды, необходим был звонкий щелчок пальцами, и в это мгновение – не раньше, не позже – произнести про себя желание. Тогда все исполнялось, причем мгновенно.

Если ни о чем не просить, вещи начинали происходить сами собой: включались радио, телевизор или вдруг за окном зависал огромный разноцветный воздушный шар с надписью Africa Ciel. Лиза боялась, что соседи, увидев шар, вызовут милицию, но все обошлось. Она вспомнила, как в первый раз, когда щелкнула случайно, пытаясь стряхнуть с подушечек пальцев налипшие крошки льда, не сразу поняла, что случилось: цветы роз на кухонных обоях вдруг обрели объем, проступили красным рельефом на выцветшей тонкой бумаге и, став живыми, запахли. Лиза потрогала мягкие шелковистые лепестки, затем резиновый на ощупь стебель и, уколовшись, отдернула руку. Ей стало весело, и она рассмеялась, разбудив кошку.Лиза огляделась: она сидела в окружении роз, словно в своем саду в Марракеше. Лиза встряхнула кастрюлю: кубики приподнялись со дна, покружились в воде и стали медленно опускаться. Лиза щелкнула пальцами и тут же услышала из коридора звук жалующегося фонтана. Она улыбнулась и щелкнула еще раз, затем встала и подошла к окну: далеко в небе для нее одной замигали огни спускающегося космического корабля союз.

“Это огни моей новой судьбы, – подумала Лиза. – Они унесут меня на Понт д’Авиньон”. Она распахнула окно, и во дворе мгновенно стало светло – наступил день. Лиза взглянула вниз и увидела, что там – рядом с беседкой – в огромном, засыпанном желтыми листьями гидробассейне плавали космонавты в скафандрах. Один из них, увидев Лизу, помахал ей рукой в серебристой перчатке.

Поверх соседних домов был виден пустой Кутузовский проспект с острыми иглами минаретов, нацеленных в плоское небо Африки. Широкая лента проспекта заканчивалась разрушенным мостом, доходящим до середины маленького лесного озера. За озером, спрятанные осенней листвой, темно-синим светились Атласские горы.