Иванова свобода (сборник)

Телефон замолк на полузвонке, словно вырвали провод.

Лиза поднялась и пошла на кухню поставить чайник. Она уже дошла до середины полутемного коридора, вдоль полок с пыльными книгами и старого детского велосипеда, висевшего на длинных гвоздях на стене, когда телефон зазвонил снова. “Вдруг это Роман?” – подумала Лиза. Вдруг он звонит ей из космоса?

Лиза повернулась и побежала к телефону. Она подняла трубку, но ничего не сказала: пусть говорит первый.

– Алло, алло. – Мужской голос, не Роман. – Алло, вы меня слышите?

– Я вас слышу, – согласилась Лиза. – Говорите.– Здравствуйте, Елизавета Павловна, – обрадовался голос. – А то мы вас совсем потеряли, второй день пытаемся с вами связаться. – Голос помолчал, ожидая реакции, и затем несколько неуверенно сказал: – Это Билибин, из клиники.

Лиза не знала, кто он такой. Она решила было, что ошиблись номером и пора положить трубку, но голос торопливо заговорил вновь:

– Елизавета Павловна, это доктор Билибин из клиники. Мы получили результаты ваших анализов, и они очень неутешительные. Очень. Вам необходимо срочно начать подготовку к радиотерапии.

Лиза продолжала молчать. Она жалела, что ответила на звонок, но не решалась его прервать. Она ждала, что ей еще скажут.

– Алло? – спросил доктор Билибин. – Алло?

– Я здесь, – сказала Лиза, – но я не знаю, о чем вы говорите. Это какая-то ошибка.

– Да какая ошибка, – рассердился доктор, – это же вы, Никольская. Вам срочно нужна радиотерапия: анализы, по правде сказать, совсем плохие. Вы должны сегодня же приехать в клинику.

“Может, и вправду поехать? – подумала Лиза. – А то все дома сижу”. Она посмотрела на кошку, теревшуюся о ее голые ноги теплой мягкой шерстью, и вспомнила, что у нее нет и никогда не было кошки. “Откуда она?” – удивилась Лиза.

Она вздохнула и ответила доктору:

– Вы ошиблись: я – не Никольская. Я – Одинцова, жена космонавта Одинцова. Вы, должно быть, ошиблись номером.

– Ничего я не ошибся, – заверил ее доктор. – Никакая вы не Одинцова, я ваш голос хорошо знаю. Вы – Елизавета Павловна Никольская, а я – ваш лечащий врач, Билибин. Хватит вам комедию ломать, дело-то серьезное. Анализы, прямо скажем, очень, очень даже неутешительные. Вы сможете подъехать сегодня во второй половине дня?

– Да зачем мне к вам ехать, когда я – Одинцова? – настаивала Лиза. Она присела на корточки и погладила кошку. – Я по мужу Одинцова, – решила пояснить Лиза. – Мой муж – космонавт Одинцов, он сейчас на космическом корабле.

– Да какая вы Одинцова?! Какой космонавт?! – закричал доктор Билибин. – Никольская вы и не замужем. И не были никогда. Передо мной ваша история болезни лежит, сами анкету заполняли. Что вы дурака валяете, Елизавета Павловна? Вам о серьезных вещах надо думать, анализы-то у вас ой какие неутешительные. – Он шумно, недовольно вздохнул и сказал: – Значит, так: жду вас после двух, приезжайте с вещами, мы вас, скорее всего, сразу госпитализируем.

Лиза послушала прерывистые гудки, заполнившие трубку, затем положила ее на место. Она пошла на кухню, и кошка пошла за ней, крутясь под ногами, мешая и слабо мяукая. Маленькая миска у раковины блестела вылизанной пустотой. “Нужно ей молока дать”, – решила Лиза. Она включила электрочайник и вынула из холодильника молоко. За окном проплыл воздушный шар с оранжевой надписью Africa Ciel. Лиза не помнила, откуда она знала это название.

По телевизору шло глупое ток-шоу, и Лиза обрадовалась – можно не думать и позволить пустоте чужих слов заполнить себя. Она не решалась отпить чай и медлила бросать в кружку принесенные кубики льда. Лиза старалась слушать, что говорят на экране, но мысли пробирались откуда-то снизу и вспыхивали в мозгу острыми колючками. “Значит, я – не жена космонавта Одинцова? – удивлялась Лиза. – А как же наша с ним жизнь? Звездный городок, тренажеры? Невесомость? Безопорность? Безразличное равновесие? Неужели все это раздавило земной тяжестью или даже чем-то еще тяжелее?” Кошка легко, пружинисто вспрыгнула ей на колени, потерлась о служившую пижамой длинную майку с надписью “сорренто” и, свернувшись пушистой спиралью, заснула. От нее пахло животным теплом и уютом.

Лиза потрогала кружку с мятным чаем, взяла с блюдечка голубоватый кубик льда и, закрутив его пальцами, словно юлу, бросила в зеленый кипяток. Она смотрела, как он тает, думая, что, может, все-таки поехать в больницу, и в эту секунду телевизор щелкнул, на секунду погас, и затем изображение появилось вновь: молодой диктор в новостной студии смотрел ей в глаза с экрана.

Лиза ему кивнула, и диктор заговорил: – Экстренный выпуск новостей. Центру Управления полетами удалось установить связь с космонавтами орбитального космического корабля СОЮЗ. Напоминаем, что связь ранее была потеряна в результате аварии на корабле и последовавшей разгерметизации двух отсеков. У нас в студии находится представитель Центра управления полетами Виктор Иванович Костюков. Мы просим его прокомментировать ситуацию с кораблем союз.

“А я ничего и не слышала про аварию, – подумала Лиза. – Когда же это? Должно быть, ночью случилось”. Она слушала грузного, плохо выспавшегося Костюкова без особого интереса, зная теперь от доктора Билибина, что к ней это не имеет отношения: ведь она – никакая не Одинцова. Костюков говорил о серьезности ситуации и попытках ее исправить. Затем он сообщил, что – по просьбе экипажа – участникам полета предоставлена возможность обратиться к своим семьям, поскольку они не знают, сколько продлится связь. Костюков повернулся от камеры и для чего-то повел рукой, как делают женщины в медленном русском танце. Изображение дернулось, и экран заполнили зернистые точки, сквозь которые сперва тенями, а потом все явнее и явнее проступили мужские лица: это были космонавты. Их было плохо видно.

– Мы благодарим Центр за возможность сеанса связи с нашими семьями, – сказал один из них, – в настоящее время идут работы по восстановлению герметизации, но мы не знаем, сколько это продлится. Связь может прерваться в любой момент, и мы не знаем, когда она восстановится. Поэтому члены экипажа хотели бы обратиться к своим семьям. Я, командир корабля Патронов, хочу передать своей жене Наде, что люблю ее и наших детей, Валю и Юру, и попросить у нее прощения за нелегкую судьбу жены космонавта.

Он обернулся к молодому мужчине с длинным лицом слева от себя и кивнул.

Тот взглянул на Лизу через миллионы парсеков веселыми наглыми глазами и заговорил:

– Я – главный пилот корабля союз, Роман Одинцов. Положение и вправду серьезное, но настроение у экипажа бодрое, и управление пилотируемыми системами корабля проходит в штатном режиме. Я надеюсь, что в эту минуту моя любимая жена Лиза слушает меня и верит, что я обязательно вернусь. Мне очень нужна твоя вера, Лиза, – попросил главный пилот. – Помнишь нашу любимую песню – “ Вернись в Сорренто”? Жди меня, Лиза, верь, и я вернусь.

Экран вдруг погас, зазернил серыми точками и стал шипеть, словно плюнули на горячее. Лиза ждала, когда вернется лицо ее мужа, но вместо него появился диктор, который бодро объяснил, что связь с космонавтами потеряна, и пообещал телезрителям новую информацию в ближайшем выпуске новостей. Затем телевизор выключился сам собой, и Лиза решила его не включать: она была потеряна и не знала, кого спросить, что происходит в ее жизни. Кто она? И кто ее муж?

В глубине квартиры прозвонил телефон, затем замолк. Лиза притаилась, ожидая, позвонят ли снова. Было тихо, лишь кошка чуть сопела во сне. Лиза переложила ее на диван, взяла кружку с почти допитым чаем и понесла ее мыть на кухню. В кружке звякал не до конца растаявший осколочек льда.

Телефон зазвонил снова, и Лиза решила подойти – а вдруг это из Центра управления полетами, новая информация? Вдруг ее соединят напрямую с Романом и он будет говорить ей об их любви, вися над земным шаром высоко-высоко, далеко-далеко?

Лиза подняла трубку и стала слушать.

– Але? – спросил высокий прерывающийся мужской голос. – Chérie, c’est moi.