Семейные беседы: романы, повести, рассказы

- Это Каррара тебя настраивает против коммунистов! - бушевал отец.

- Нет, я сама их не люблю, - отвечала мать. - Паола здесь ни при чем. Я за свободу! А в России свободы нет!

Отец допускал, что в России, наверно, свободы как таковой нет. Но левые все же были ему по душе. Оливо, его бывший ассистент, который теперь руководил кафедрой в Модене, принадлежал к левым.

- Оливо тоже левый! - говорил отец матери.

- Вот видишь, - отзывалась мать, - значит, Оливо настраивает тебя.

Как я уже говорила, отец и мать после войны снова жили на виа Палламальо, переименованной в виа Моргари. Я с детьми поселилась у них. Наталина больше у нас не служила: она сразу после войны переехала в мансарду, поставив туда кое-какую мебель, полученную в подарок от матери, и работала теперь приходящей прислугой.

- Не желаю больше быть рабой, - заявила она. - Хочу свободы!

- Дурочка! - сказала мать. - Это у меня-то ты была рабой! Да ты была свободней меня!

- Нет, я была рабой. Рабой! - громко повторяла Наталина и угрожающе взмахивала шваброй.

- Видеть тебя не могу! Ты стала просто невыносима! - восклицала мать и хлопала дверью.

Она изливала душу хозяевам в овощной и мясной лавке.

- Ну чего ей не хватает? - жаловалась она. - Дурочка, и все тут!

А после заходила к Альберто и Миранде, которые жили неподалеку, на проспекте Валентино, и им тоже изливала душу.

- Это она-то раба! Это я ее порабощаю! - И добавляла: - Ну что я буду делать без Наталины?

Несмотря на все увещевания, Наталина переселилась в мансарду. Почти каждый день она приходила к матери, и та вначале надеялась, что она раскается и вернется к ней. Но потом примирилась и наняла новую прислугу.

- Прощай, Людовик Одиннадцатый, - говорила она, когда Наталина уходила к себе в мансарду, которую называла "хоромами", куда приглашала по вечерам Терсиллу с мужем на чашечку кофе. - Прощай, Людовик Одиннадцатый! Прощай, Марат!

Отец и мать потеряли многих друзей. Еще до войны умер Каррара, муж Паолы, высокий, худой, с белоснежной щеточкой усов; он ездил на велосипеде в черном развевающемся плаще; мать и при жизни и после смерти его всегда говорила, что он на редкость достойный человек.

- Он достойный человек, как Каррара. - Это было у матери высшей похвалой.

В какой-то деревне недалеко от Ивреи умерли родители Адриано, сперва "старик" Оливетти, за ним сразу его жена. Это случилось после перемирия, когда они скрывались от немцев. Умер Лопес, уже в конце войны, едва вернулся из Аргентины; во Флоренции умер Терни. Отец все время переписывался с Мэри, но они не виделись уже много лет.

- Ты написала Мэри? - спрашивал он мать. - Надо ей написать ! Не забудь написать Мэри!

- Ты заходила к Фрэнсис? Сегодня же зайди!

- Напиши Марио! - приказывал он. - Если сегодня не напишешь, я не знаю, что с тобой сделаю!

Марио больше не работал у того француза; теперь он устроился на радио. Он принял французское гражданство и вторично женился.

На этот раз отец раскричался, узнав о его женитьбе. И все же не очень сильно. Они с матерью поехали в Париж - познакомиться с новой невесткой. Марио жил в доме почти на самом берегу Сены. В квартире было очень темно, и отец плохо разглядел жену Марио; заметил только, что она очень маленького роста и с челкой, падающей на глаза. Когда она вышла из комнаты, он заметил:

- Ничего себе, она же гораздо старше тебя!

На самом деле жене Марио не было и двадцати, а Марио уже сорок.

У них родилась девочка. Отец и мать опять поехали в Париж, чтобы посмотреть на внучку. Марио не мог надышаться на свою дочку, то и дело бегал с ней на руках по комнатам.

- Elle pleure, il faut lui donner sa tetee! 1 - взволнованно говорил он жене.

1 Она плачет, ей надо дать грудь! (франц.)

- Господи, совсем французом стал! - вздыхала мать.

Отец, когда в этот раз гостил у Марио, был страшно разгневан, обнаружив однажды в квартире, где были его жена и дочь, первую жену Марио, ту самую Жанну, с которой он развелся, но сохранил хорошие отношения.

Дом на Сене отцу не нравился. Он говорил, что там темно и, должно быть, сыро. Жена Марио, по его мнению, была слишком маленькая.

- Уж очень мала! - без конца твердил он.

- Мала, зато изящна! - возражала мать. - Правда, ножки, ножки бы ей побольше. Не люблю маленькие ножки.

Тут отец не мог согласиться. У его матери были очень маленькие ножки.

- Ты не права! Маленькая ножка у женщины - это прекрасно. Моя бедная мама так гордилась своими маленькими ножками!

- Все разговоры у них о еде! - ворчал отец. - И квартира слишком сырая! Скажи им, чтоб поменяли!

- Ты с ума сошел, Беппино. Они обожают свою квартиру!

- Что это за работа - на радио! - говорила мать. - Когда же он перестанет заниматься всякой ерундой?

- Не знаю, не знаю, - отвечал отец. - С его способностями мог бы сделать блестящую карьеру!

Кафи умер в Бордо. Марио и Кьяромонте собрали все его разрозненные записки, сделанные карандашом, и пытались расшифровать.

Кьяромонте в Америке женился второй раз. Они с женой уехали из Парижа и обосновались в Италии.

Марио считал, что более глупого шага представить себе невозможно. Но тем не менее они продолжали дружить и каждое лето встречались в Бокка-ди-Магра. Часто играли в шахматы. У Марио уже было двое детей, и он работал в ЮНЕСКО. Отец в письме спросил у Кьяромонте, что у Марио за работа и какие там перспективы.

- Может, это уже не ерунда? Может, настоящая работа? - говорила мать.

Но отец, несмотря на утешительный ответ Кьяромонте, разочарованно качал головой; отец был очень упрям и никогда не мог отказаться от первого впечатления, поэтому так и продолжал считать, что Марио упустил блестящую карьеру.

Или, к примеру, он всегда гордился тем, что Марио, его сын, был заговорщиком и не раз пересекал границу с подпольной литературой, за что был арестован и бежал, но отец тем не менее упорно продолжал считать, что своими действиями Марио сильно подвел Оливетти. Потому, когда через несколько лет умер Адриано и Марио из Парижа прислал отцу телеграмму: "Телеграфируй уместно мое присутствие похоронах Адриано", отец ответил ему очень резко: "Твое присутствие похоронах неуместно".