Возвращение

Его голос приобрёл звенящий оттенок, и Томоко казалось, что в его теле кровь стала циркулировать всё быстрее, а лицо как-то помолодело.

— Я готов признать, что я эгоцентрист и скиталец. Я приучил себя жить, не поддаваясь ни чувству печали, ни чувству одиночества. Я выпадаю из разряда обычных людей, и хотел бы, чтобы ты это поняла. Тебе может показаться, что я говорю странно, но я выражаю свои искренние чувства, и нет ничего плохого в том, что ты всё это услышишь. За границей я всегда был один и уже больше не чувствовал себя одиноким. Я сам выбрал этот путь, и у меня не было иного выбора, кроме как продолжать по нему идти. Более того, жить в этом мире это не значит сглаживать свои отношения с другими, жизнь — это борьба с самим собой, и я жил с этим убеждением. Именно поэтому в глазах других я выгляжу бессердечным и холодным. То, что на нашей первой встрече я разговариваю с тобой подобным образом, как раз доказывает, какой я есть на самом деле. Но я так создан. Это плохо. Это действительно плохо. И вот сейчас Томоко пришла посмотреть на меня, считая меня своим отцом, хотя я им являюсь только по названию, что я ей могу показать? Пользоваться косметикой мне уже поздно.

Томоко молчала.

— Посмотри на меня: человек, который спокойно бросил свою жену и ребёнка, бессердечный эгоист, безразличный к человеческим чувствам старик. Таков мой баланс. И моё желание — это быть одному.

Несмотря на решительность его слов, слёзы неожиданно навернулись у него на глазах.

— Ты не должна была приходить, — сказал он глухим голосом.

Кёго говорил медленно спокойным голосом, в котором не было настойчивости, но его слова, подобно невидимым глазу звуковым волнам, глубоко проникали в её сердце. Создавалось впечатление, что, несмотря на модный и франтоватый внешний вид, бурлящая внутри подлинная сила преодолела все барьеры и выплеснулась на поверхность. Однако Томоко не была введена этим в заблуждение.

Внимательно слушая, она ощущала, как поднимается её настроение, перерастающее в эйфорию. Её отец был сильный человек, и это было для неё важнее всего. Он откровенно и прямо говорил о том, что причиняет ему страдания, употребляя при этом безжалостные слова. А глаза Томоко светились радостным блеском.

— Я жестокий отец, — сказан Кёго. — Я знаю, ты специально сюда приехала, чтобы повидать меня. Но это плохо для твоей матери, и этого не надо было делать. То, что плохо, нельзя делать.

Сознавая, что от неё не требуется ни объяснений, ни извинений, Томоко покорно кивнула головой.

— Честно говоря, то, что я должен был сделать, как только вернулся в Японию, так это пойти к твоей матери и, склонив голову, попросить у неё прощения. В глубине сердца я всё ещё считаю, что должен был это сделать. Но оказалось, что я не могу. Ты это понимаешь?

— Да, я понимаю.

— Мёртвые не должны беспокоить живых, — сказал Кёго с улыбкой. — Ты знаешь об этом? Кёго Мория был вычеркнут из книги записей гражданского состояния. Он умер. По закону пропавший без вести считается умершим.

Томоко невольно проронила:

— Существует твоя могила, папа.

— Да, я слышал. Я слышал, что существует могила. По этой причине я не мог появиться также и перед тобой. Любой призрак не решиться появиться перед такой дочерью как ты, Томоко. Молча уйти — это мой долг перед обществом, а также это можно назвать моим наказанием. Когда-нибудь я, по крайней мере, навещу свою могилу. Что за странные отношения между отцом и дочерью! Некоторое время тому назад я впервые произнёс твоё имя и произнёс его с опаской, не зная, имею ли я на это право. Где можно ещё найти такого чёрствого родителя? Однако Томоко — это имя, которое я дал тебе. Для нас, молодожёнов, оно означало спутник на всю жизнь. Я думаю, ты не знаешь этого. Но сейчас, Томоко, ты спутник твоей матери. Она сделала для тебя всё, что могла, и твоё место рядом с ней. Что касается меня, то я уже сказал, что мне хорошо одному. Постарайся быть нежной к твоей матери.

Они спустились по каменной лестнице и вышли на дорожку около выхода из храма. Едва Томоко смогла заставить себя кивнуть в ответ на слова отца, как слёзы брызнули из её глаз, и не в силах остановить их, она закрыла своё лицо руками и продолжала громко рыдать, как ребёнок, но она плакала не из-за себя, а из-за своей матери.

Кёго поднял сумочку, которая выскользнула из её рук и упала на дорожку. Она была сделана из блестящей чёрной кожи и не выглядела скромной для молодой девушки. К тому же она была тяжёлой, как будто чем-то заполненная.

— Ты не должна плакать, — твёрдо сказал Кёго. — Ты можешь рассердиться, но плакать неприлично. Ты имеешь право рассердиться и ударить меня. А сейчас пошли. Ты позволишь мне быть твоим отцом, пока мы не расстанемся сегодня вечером? Ты должна поступать, как говорит отец. И перестань плакать, дорогая.

Томоко покачала головой и, всхлипывая, сказала, запинаясь:

— Я плачу не потому, что мне жалко себя… Внезапно мне стало жаль мою маму.

— Спасибо тебе, — сказал Кёго, глубоко тронутый, но продолжавший говорить своим спокойным тоном. — Я больше всего счастлив, что ты выросла такой прекрасной и преданной дочерью. Думай только о том, чтобы быть преданной твоей матери. Я прошу тебя занять моё место. Поэтому…

Он на минуту замолчал.

— Поэтому я хочу, чтобы ты сама была сильной. Твоя мать была воспитана в другое время, а сейчас мир пугающе изменился. Но если ты не будешь похожа на женщин прошлого, если ты будешь обладать сильной волей, то ты определённо не будешь несчастной, а может, даже счастливой. Твоя мать выросла в то время, когда судьба женщин была менее счастливой, чем сейчас. К тому же её свели с таким скандальным типом, как я, что ещё больше обременило её жизнь. Может быть, несчастливая жизнь сделала её сильной, и как ни малодушным это может показаться, в этом моё единственное утешение.

Об этом я часто думал, когда скитался за границей. Японские женщины самые сильные в мире, когда речь идёт о том, чтобы переносить несчастья. Они кажутся слабыми, но на самом деле они сильные, в противоположность японским мужчинам, которые воображают себя сильными, но фактически слабовольны. Это кажется странным. Я ничего не могу сказать о броских женщинах нового типа, которых встречаешь на улицах, но мужчина может полагаться на женщину, которая, как твоя мать, принадлежит прошлому. Она может выглядеть слабой, но на неё можно положиться. Такие женщины самые великолепные в мире. Всё это говорит своенравный эгоист, который постоянно всем приносит неприятности. Томоко, ты сама вот здесь демонстрируешь великолепие своей матери. И это не лесть, я, действительно, так думаю.

— Ты стала взрослой, и ты хорошо воспитана, — сказал Кёго глухим голосом, который выдал его волнение. Ты не должна была приходить ко мне. Но я рад, что ты пришла. Я тебе благодарен.

ПЕЙЗАЖ И КЛИМАТ

Кёго уже успокоился, и ему не требовалось особых усилий сдерживать свои чувства. Когда они приехали в его гостиницу, он только коротко сказал:

— У меня сегодня гость, — и не стал представлять Томоко как свою дочь, хотя его глаза так и светились любовью к ней.

Неожиданно поднялся прохладный ветер, небо вскоре стало покрываться облаками, и, похоже, собирался дождь. Отец и дочь поднялись на веранду, выходящую на реку, и сели друг против друга в кресла, сделанные из тростника. Бумажные фонарики, которые висели вдоль веранды, раскачивались в такт с порывами ветра. Тёмные тучи клубились над горой Хигасияма, вдали сверкала молния, но грома ещё не было слышно, и косые полосы дождя ещё не пересекли гору.

— Будет прохладней, если пойдёт дождь. — Кёго наблюдал за движением облаков. — Если они не придут сюда, то будут двигаться в направлении горы Хиэйдзан. Она находится вон в той стороне.

Он показал на неё Томоко и облокотился на перила веранды.

— Ты, наверное, не можешь этого чувствовать, но я просто потрясён, что на вершине такой высокой горы как Хиэйдзан стоит огромный храм. Когда я сижу здесь и смотрю на него, то не перестаю удивляться.