Плоть и кровь

— Хорошо, — ответил Вилл. — Конечно.

— Ну тогда пошли.

Они забрали из гардероба плащи. Выходя из бара, Вилл оглянулся на Рокуэлла. Тот поднял перед собой бокал с дайкири, и Вилл представил, как он стоит с родителями и покинутыми возлюбленными в гавани, глядя вслед уходящему кораблю. Рокуэлл тоже был когда-то красив и жил посреди целой паутины возможностей. Вилл на краткий миг ощутил простое, ожидающее всех и каждого одиночество. Небольшой пакет с продуктами, долгий подъем по лестнице. А в следующий миг он вышел за Мэттом на улицу.

Воздух поблескивал от негустого льдистого тумана. Мэтт остановил такси, и на этом их разговор закончился. Он назвал адрес в Кембридже, в шести примерно кварталах от дома, в котором Вилл ютился во время учебы в Гарварде, уселся сзади, рядом с Биллом, и словно бы ушел в себя. Вилл задал ему пару вопросов, простых — где учился, откуда родом, Мэтт отвечал односложно, глядя на скользящий за окном город. Чтобы успокоить расходившиеся нервы, Вилл занялся проверкой Мэтта на наличие в нем признаков человеческого существа. Аккуратно подстриженные ногти. Заурядный, дешевый одеколон (знакомой Виллу марки). Даже при его красоте и размерах у него наверняка имелись какие-то надежды, подрастающая рощица разочарований. Когда-то и он был ребенком и плакал, ощущая бессилие.

Мэтт жил в коричневом многоэтажном доме. Вилл, проходя мимо таких, не без содрогания пытался представить себе людей, которым захотелось бы поселиться вот в этом.Молчание продолжалось и пока они пересекали вестибюль, входили в лифт. Горевший в нем яркий свет красоте Мэтта нисколько не повредил, разве что лицо его обрело каменное спокойствие, утратив открытость и мирное благодушие, отличавшее его в баре и в такси. Внезапно Вилл понял, что не может представить себя целующим это лицо. И начал мысленно повторять: это пройдет. Что бы ни случилось, я скоро вернусь на улицу, в мою жизнь. Он задумался о том, что будет есть, когда возвратится домой. Там его дожидались бананы, немного перезрелые. Дожидались остатки взятой из китайского ресторанчика еды.

Квартиру Мэтта заполняли штабеля картонных коробок, среди которых затесалось одно-единственное мягкое кресло. Голые стены сияли белизной в белом свете шаровидной потолочной лампы. Тени отсутствовали. На одной из коробок стояло выведенное твердой рукой слово «Заметки».

— Я переселяюсь, — сказал Мэтт. — Послезавтра уезжаю в Вашингтон.

— О. Счастливого пути.

— Пива хотите? — спросил Мэтт.

— Конечно.

Мэтт ушел на кухню и вернулся с двумя бутылками пива. Свет был ровен и бесцветен, как текущая из крана вода. Войди в это, говорил себе Вилл. Сделай это, чем бы оно ни оказалось, и уходи. Однако сам воздух здесь сопротивлялся ему. Эта комната отрицала секс. Вилла не покидало чувство, что ему бьют прямо в лицо фотовспышки. Он и Мэтт стояли бок о бок, пили пиво. Вилл ощущал себя затерявшимся в собственной одежде. Ботинки его казались ему огромными. Он вдруг подумал, что они с Мэттом просто не поняли друг друга. Мэтт невесть почему не сообразил, что попал в бар геев. И просто пригласил Вилла по-приятельски выпить с ним пива перед тем, как он стряхнет с себя прежнюю жизнь и войдет в новую. Мысль эта показалась Виллу привлекательной — он не рискнул бы заниматься сексом с человеком, настолько отчужденным и столь ладно скроенным.

— Какую работу вы там получили? — спросил Вилл.

— Назвать имя моего босса я не могу. Но он занимает в правительстве очень высокий пост, а я буду его личным помощником. Работа отличная. Мне повезло.

— Это хорошо. Поздравляю.

— Спасибо.

Они допили пиво. Мэтт перевернул свою бутылку, поставил ее горлышком на ладонь и сказал:

— Я делал это не часто. В общем-то, для меня это нечто новое.

— О, — отозвался Вилл. — Так вы, что называется, дебютант?

Мэтт пожал плечами, приподнял ладонь с бутылкой, и Виллу показалось, что он все понял. Вот откуда взялась эта непонятная насупленность, скованность. Все стало ясным, все обрело смысл. Мэтт был новичком. В бар стариков он зашел просто потому, что не знал, в какой следует идти, — а может быть, услышал от кого-то его название. В совершенном теле Мэтта жил давний страх. И наконец, после многих лет притворства Мэтт решил — перед тем как покинуть старую жизнь и вступить в новую — дать своим желаниям волю. Спазм нежности подкатил к горлу Вилла.

— Это трудно, не правда ли? — сказал он. — Я в мои первые разы нервничал ужасно.

Мэтт приложил пустую бутылку к губам, изобразил большой глоток. Ну хорошо, подумал Вилл. Он шагнул вперед, положил ладони на широкие плечи Мэтта. В такой близи Виллу стал слышен запах его пота, мешавшийся со сладким душком одеколона.

И Вилл подумал, что круг замыкается. Настал его черед проявить великодушие и терпение, помочь другому человеку найти себя. Он сказал:

— Не нужно бояться. Во всем этом нет ничего, кроме доброты. Расслабься, я все возьму на себя.

— Хорошо, — ответил неожиданно хриплым голосом Мэтт. Быть может, он после долгой, ожесточенной борьбы разрешил себе стать тем, кем был всегда.

— Кровать у тебя еще сохранилась? — спросил Вилл. — Или уже уехала в Вашингтон?

— Она вон там, — ответил Мэтт.

Он провел Вилла в соседнюю комнату, щелкнул выключателем, наполнив ее точно таким же, как в предыдущей, светом. В комнате стояла неразобранная двуспальная кровать и множество других картонных коробок.

— Отлично, — сказал Вилл. — Рад видеть, что кровать все еще здесь.

— Хочешь снять с меня одежду? — спросил Мэтт.

— А ты этого хочешь?

— Прошу об этом.

— Хорошо. Ладно.

Мэтт замер в центре комнаты, ожидая, когда его разденут. Вилл стянул с него рубашку, велел ему сесть на кровать, чтобы можно было снять ботинки и носки. Мэтт спросил:

— Тебе это нравится? Раздевать мужчин?

— Нравится, — ответил Вилл. Что-то было не так. Мэтт вовсе не нервничал, нисколько. Он казался надменным, глумливым. И в интонации его проступала насмешка.

— Я так и думал.

Доброта, напомнил себе Вилл. Разные люди справляются со своими страхами по-разному. И лучшая реакция — это всегда доброта, спокойная отеческая уверенность. Он снял с Мэтта башмаки, затем носки, попросил его встать. Мэтт ухмыльнулся.

— Да, тебе это нравится, — сказал он.

— Конечно, — ответил Вилл. — Что же тут может не нравиться?

Он расстегнул ремень Мэтта, спустил до лодыжек брюки, затем трусы. Мэтт выступил из них. Эрекция у него была пока что слабая, половинная. Из медальона золотистых волос на груди стекала вниз, к паху, неровная струйка таких же. Член у него, отметил Вилл, меньше моего.

— Что собираешься делать теперь? — спросил Мэтт.

— Да, наверное, тоже разденусь, — ответил Вилл.

Мэтт кивнул. Вилл быстро сбросил с себя одежду, стесняясь своей костлявости, но ощущая гордость за член.

— Ну вот, — сказал он, когда тоже оказался голым. Двое мужчин смотрели один на другого.

— А теперь что собираешься делать? — снова спросил Мэтт.

— Собираюсь положить тебя на кровать, — ответил Вилл. Он надеялся, что в голосе его прозвучал приказ, а не просьба. При всей его решимости вести себя с отеческой добротой Вилл не мог избавиться от чувства, что ему предстоит экзамен, который он либо выдержит, либо провалит.

— Лечь я и сам могу, — спокойно сообщил Мэтт. И лег поперек матраса, приняв непринужденную позу и сцепив под затылком руки. В подмышках его щетинились золотистые волоски, и Вилл вдруг рассердился. Этот малый слишком самоуверен, слишком исполнен сознания своей правоты.

— Не двигайся, — сказал он. — Лежи как лежишь.

Он опустился на колени, сжав своими бедрами бедра Мэтта. Он знал, что выглядит в этом лишенном теней свете бледным и костлявым. Ну и пусть. Пора приниматься за дело. Он тронул языком каждый из бледных сосков Мэтта, мягко прикусывая их, неторопливо прошелся губами, сползая вниз, по его животу, по елочке волос. Он ощущал запах одеколона и самого Мэтта, легкий, но резкий, похожий на запах железа в морозный день. Он провел губами вокруг Мэттова члена. Член был маленьким, прямым, с темно-красной головкой и более светлыми красными кольцами на стволе. Вилл целовал бедра Мэтта, полизывал мошонку, легко потягивал губами лобковые волосы. Мэтт застонал, и Вилл начал покусывать его бедра, зарываться языком под яйца. Он думал о своем языке как о пламени, а о теле Мэтта — как о кастрюльке с водой, которую следует вскипятить. Вот здесь. А теперь здесь. Пламя должно касаться тебя повсюду. И скоро ты закипишь. Бедра Мэтта начали подергиваться, и Вилл позволил себе легонько тронуть губами черенок его члена. «Оу!» — вскрикнул Мэтт, и Вилл тут же отнял губы. Помучайся, думал он. Пожелай этого.