Чудо-мальчик

Когда я шагал по переулку, запах еды дразнил мой нос, а холодное зимнее небо, ясно видневшееся между черными крышами, холодило мою грудь. А когда я лежал, пытаясь уснуть, то отчетливо слышал, как ветер треплет полиэтиленовую пленку, которую повесили на окно, чтобы в комнату не проникал холодный воздух с улицы. В таких случаях я рассеянно смотрел сквозь окно, завешенное пленкой, на мигающие буквы вывески бара «Ёнгун» и слушал, как ветер терзает полиэтилен. Пока я валялся вот так, видневшаяся за окном картина и доносившиеся звуки постепенно отдалялись и исчезали, а перед глазами всплывало лишь одно лицо.

Спустя несколько дней после нашего посещения архива газеты мы с дядей Чжэчжином сочинили письмо на английском языке, чтобы отправить его в Международную ассоциацию по защите и охране птиц. Когда мы писали письмо, я узнал, что у этой ассоциации есть английское название «Bird Life International». Смысл слов «Bird Life» я еще мог объяснить, но значение слова «International» было непонятно, поэтому я спросил дядю, и он объяснил, что оно означает «международный», другими словами, объединяющий множество разных стран. Для себя я перевел название ассоциации как «Жизнь птиц, летающих через разные страны» и подумал, что это звучит красиво: «Жизнь птиц, летающих через разные страны, жизнь птиц, не знающих границ».

Для меня составление предложений на английском было равносильно попытке сделать автомобиль из дерева, тем не менее я все-таки решился написать срочное письмо. Но, когда дошло до дела и надо было сочинить простейший текст, даже дядя, который считал себя эрудированным человеком и гордился этим, оказался почти в таком же положении, как и я. Сидя за столом, пыхтя и выписывая кривые буквы алфавита, он бурчал:

— Вот всегда так: когда она так нужна, ее нет.

— Чего вы сказали? — спросил я.

— Я говорю о Хисон. Она знает английский язык как свой «нейтив».

— А что означает «нейтив»?

— Что? А, это означает «родной».

Для меня же оба эти слова, «нейтив» и «родной», были совершенно незнакомыми.

— Значит, это письмо должен написать человек, знающий английский язык как свой родной? А кто такой этот «человек, знающий английский язык как свой родной»? Иностранец? Путешественник?

— ET [55], вот кто это такой, — сказал дядя Чжэчжин и, видимо, решив, что это смешно, захихикал.

— У вас тоже голова «большая» [56], — невпопад польстил я ему. — Дядя, вы только что сказали «Хисон»? Верно?

— Черт возьми, я так сказал? Я имел в виду Кантхо.

— Знаю.

— Да? — уронил дядя, сделав равнодушный вид. Содержание письма, составленного им на английском языке и переписанного мной, было следующим:

Когда я дошел до этого места, дядя высказал мнение, что надо написать более жалостливо, тогда, мол, те люди ответят быстрее. Выслушав его и решив, что он прав, я дописал следующие строки:

Дядя сказал, что английское письмо, в котором нет приписки в виде «PS», похоже на блюдо объект без десерта, поэтому в самом низу письма он поставил «PS», дату «15 декабря» и адрес дома святого Петра, находившегося на окраине Сеула.

На следующий день, найдя центральное отделение почты, мы отправили письмо авиапочтой, чтобы хоть на немного сократить время доставки. Сотрудница почты сначала положила письмо на весы, потом убрала его в ящик и выдала нам квитанцию.

Все время, пока мы, выйдя из почтового отделения, шли в направлении улицы Чжонно, я вспоминал тот конверт, окаймленный красными и синими полосками. Я спросил дядю: «Почему по краям конверта были напечатаны такие полоски?» — «Потому что это авиаконверт», — ответил он.

Я подумал, что если бы у меня была одежда с чередующимися красно-синими полосками, наверное, было бы интересно. Как было бы здорово, если бы, надев такую одежду, мы могли подняться в небо; если бы могли перелететь море, как птицы; если бы могли летать в разные страны; если бы это было нашей жизнью. Я посмотрел в небо. С него, словно из бесконечности, падали бесчисленные белоснежные комочки.

— О, снег идет! Ух ты! — невольно вырвалось у меня.

— У тебя сейчас вид щенка, который впервые увидел снег, — улыбнувшись, сказал дядя.

— Правда! Нет, правда! Такое чувство, словно впервые вижу снег.

На мое лицо падали снежинки и тут же таяли. Я ясно чувствовал, как они из кристалликов превращались в воду.

— Сейчас было бы здорово выпить большую чашку чистого японского саке.

— Что? Выпить большую пушку? Чистую большую пушку? [57]

Произнеся это вслух, неожиданно для себя я взорвался громким смехом, запрокинув голову, уставился на небо и стал не отрываясь глядеть на эти белоснежные льдинки. Снежинки мягко падали сверху, но стоило подуть ветру, они снова взмывали ввысь. Они были похожи на белые лепестки цветов вишни, которые кружатся в весеннем воздухе; на июньских птенцов северного скворца, впервые взлетевших в небо; на летающие авиаконверты, которые, преодолев море и многие страны, находили птиц. Восхищаясь снежинками, я шагал, выпуская пар изо рта и не сводя глаз с неба.

«Здравствуйте. Меня зовут Ким Чжонхун. Я мальчик из Кореи. Мне семнадцать лет — так я здоровался с каждой снежинкой. — Я не хочу быть сиротой. Я верю, что моя мать жива. Я обязательно хочу найти ее. Ради Бога, прошу вас, помогите мне. Ради Бога».

ВИДЕТЬ ГЛАЗАМИ, СЛЫШАТЬ УШАМИ, ГОВОРИТЬ ОТКРЫТО

В тот день, когда я вошел в дом Святого Петра, была суббота. Все, что я мог забрать с собой из вещей, — это одежда, подушка, подзорная труба, не прочитанная до сих пор книга «Танцы Венеции», подаренная на память дядей Чжэчжином книга «Даже сейчас нельзя сказать» и справочник.

Уложив вещи в дорожную сумку, тоже подаренную дядей Чжэчжином, я уселся на диван и стал ждать брата Кантхо. Дядя Чжэчжин вынес из офиса всю мебель и книги, поэтому в нем было пусто. Я лег на диван и стал рассматривать вывеску бара «Ёнгун», видневшуюся через окно. Когда я смотрел на нее днем, она, точно лицо женщины из бара, смывшей косметику, выглядела блеклой, местами темной.

Каждую ночь в течение пяти месяцев моей жизни в офисе я засыпал, глядя на ту вывеску, мигавшую через равные промежутки времени. Сейчас я беспокоился лишь о том, смогу ли нормально спать в другом месте, где, возможно, не будет такого освещения, зато будут незнакомые ребята.

Размышляя так, я, еще не уехав, уже скучал по вывеске бара «Ёнгун». Я подумал: каким же все-таки прекрасным было время в моей жизни, когда я мог засыпать, глядя на мерцающий свет той вывески? Я понял, что отныне вернуться в это прекрасное время я смогу только в своих воспоминаниях. С этими мыслями я незаметно уснул.

Я проспал недолго, возможно минут пять. Проснувшись оттого, что меня трясли за плечо, я увидел брата Кантхо. Он был одет не как обычно — в брюки из хлопчатобумажной материи и широкую футболку, сейчас на нем были джинсы и коричневый свитер, а поверх него полупальто ультрамаринового цвета. Последний раз мы виделись с ним примерно две недели назад, поэтому я чувствовал себя неловко. Мне было грустно оттого, что мы расстаемся. Когда я вышел, закрыв за собой дверь офиса, то внезапно ощутил, как на сердце наваливается тяжкий груз.