Повести и рассказы

— Вят, — говорил он с грустной улыбкой, как бы сам осознавая, что не очень правильно произносит русские слова. — Тут нидавно мой друг был, Вилли Брант, знаишь, да?.. Типер ты тут, мой друг… как тиба зовут? Саша теба зовут?.. Кюшай виноград, для сирдца полизно. Вилли мне так и писал потом: данке шён, говорит… зер гут…

Ну, можно много чего вспомнить, но вы, конечно, ждете, когда про Дворец радости? Не думайте, что забыл… То, что я маленько рассказал, это как бы подступы к заявленной великой теме… Вот слушал я этих щедрых людей, обнимался с золотозубыми девицами и парнями (тоже золотозубыми), потрясенный их жизнью, которая как бы сплошной праздник, и все думал: а где же изнанка? Ведь не может быть, чтобы все они так радостно жили. Я внимательно вглядывался в лица виноградарей, механизаторов, пожилых женщин, которые тоже встречали нас, выстроясь у дороги, и не видел угрюмых лиц, какие у нас на Руси, не слышал злых окриков, не видел пьяных… Может, правда, все они счастливы, зарабатывая в поте лица своего хлеб свой, как написано в Книге всех времен? Или перед нами — результат жесточайшей восточной дисциплины: улыбайтесь, приехали гости? Я попытался было с каким-то простоватым дядькой переговорить, он, кажется, механик (судя по черным рукам, по измазанной машинным маслом одежке), но, увы, на все мои вопросы южный человек радостно отвечал: «Спасибо!.. Приезжайте еще!..» Я уж не хотел упоминать, но упомяну совершенно невероятную встречу в каком-то хозяйстве: к нам подошли НАШИ читатели. В частности, местная учительница русского языка протянула мне мою самую первую «московскую» книжку:

— Пожалуйста, если вам не трудно, подпишите ее для моих учеников, для нашей сельской школы.

Книжка выглядела если не читанной, то хотя бы пролистанной. Я расписался на титульной странице, а учительница сказала:

— Мне очень понравился образ комбайнера, который влюбился в девушку из соседнего аула… Когда ему кажется, что в поле ржи… так, да?.. ходит ее маленький жеребенок, и она его ловит… а он боится их задеть комбайном…

Читала! (Готовилась! Но все равно приятно.) И точно такие же разговоры ожидали всех писателей, приехавших в гости к виноградарям глубинки…

— Слушай, — совершенно очумел от радости Михаил из Мурманска. — Да они тут, бля… лучше знают мои книги, чем мои земляки! Два партработника даже поспорили, как понимать образ мичмана, героя одного моего романа…

— Да, — вырвалось и у меня. — Сказочная, неправдоподобная поездка. Начинаешь верить не только в официальное, так сказать, братство народов, но и в интерес друг к другу… А мы-то — лопухи! Никто не вспомнил стихов Рудаки или Омара Хайяма…

— Не подготовились, — хмуро кивнул Михаил. — Ты не помнишь?

— Про вино помню, а удобно?

— Их великий поэт! Чего ж неудобно?!

Неловко лыбясь, как деревенский дурачок, я подошел к одному из секретарей СП с более или менее еще незакаменевшим лицом, пробормотал, что вот, помню стихи Хайяма, не прочесть ли? Тот шепотом спросил разрешения у «классика», но, к моему удивлению, «классик» еле заметно покачал головой: не надо. Вот те раз! А хозяева, принимавшие нас, продолжали хвалить наши книги, цитировали Пушкина и Маяковского, и наливали, наливали… В ответ наш краснолицый главный писатель сказал:

— Мы любим вашего замечательного народного героя, остроумного и мудрого Ходжу Насреддина… Однажды, говорят, Ходжа Насреддин пошел на базар и увидел, как один жадный торгаш обманывает бедняка… — Краснолицый литературный вождь, наиздававший, как я немного позже узнал, в СССР и в странах соцлагеря столько своих книг, что вышел на второе место после Ленина, но внешне очень скромный, с тихим голоском, довольно гладко пересказал одну из многочисленных баек про Ходжу и заключил: — Я поднимаю этот тост за мудрость вашего народа, за юмор вашего народа, за счастье вашего народа!

Переглядываясь, восторженно (мол, какой молодец большой русский гость!) ему аплодировали все, в радиусе пяти-шести километров. А я, сокрушенно утирая лоб платком, осознавал: вот, значит, как!.. из всех нас ОН подготовился. И этого было достаточно. А я со своей самодеятельностью мог только спутать годами налаженный ритуал торжественной встречи. Но это я позже понял. А тогда подумал: ничего, как-нибудь в другом месте отблагодарю стихами Омара… Мы, русские провинциальные писатели, тоже не лыком шиты…

И вот — Дворец радости. О, мой сосед по палате, досточтимый господин с пробитой головой, лежите и не двигайтесь — я вам изображу, как в телевизоре, то, что я видел, в лицах. Ну, прежде всего, конечно, я никак не похож на цветок розу… и не похож на мальву… или еще на какой огненный восточный цветок… Но представьте — цветы, цветы, цветы. Я уж не говорю: фонтаны, фонтаны… И чекисты, чекисты… И золотозубые, золотозубые… И все ждут, когда приедет САМ. Мы товарища Гейдара Алиева еще не видели, но сегодня увидим. Это он принимает нас во Дворце радости. Мы стоим в холле под белой лестницей, напротив дверей, выстроясь в линейку. Здесь писатели пятнадцати республик, в большинстве своем люди пожилые, много фронтовиков. Наш руководитель волнуется, достал листочек, шевелит губами. И почему-то невероятно душно. То ли вентиляторы не справляются (на улице жара, бродят грозы, но дождя все нет и нет), то ли сказываются три или четыре дня (я уже путаюсь) наших экскурсий по виноградным полям, где стоят белые столы и течет сладкое шампанское рекой… Сердце почему-то очень гулко колотится в грудной клетке, и время от времени поворачивается, как боксерская перчатка, чтобы ударить как-то иначе… Господи, лишь бы сознание не потерять, вот будет стыд.

Наконец, некое дуновение прошло по Дворцу радости — подъехали машины, и се — шагает впереди свиты, победительно улыбаясь всеми зубами, высокий, совершенно лучезарный восточный человек. Почти без акцента обращается к нашему «классику», что-то говорит о значении письменного слова в деле воспитания человека будущего и показывает рукой вверх. И сразу же туда устремляются молодые смуглые с небольшими усами мальчики в штатском, а золотозубые девушки устраивают живой коридор, кланяясь и роняя на ковры лепестки белых роз. И Хозяин рядом с нашим Первым идут, скромно потупясь, на второй этаж, и мы, естественно, следом. Где-то на середине лестницы у меня темнеет в глазах, закружилась голова. Я хотел было приостановиться и опереться о гладкие мраморные перила, но словно боком наткнулся на железный борт грузовика — с улыбкой меня подвинул прочь один из малозаметных людей. Я не понял, почему он это сделал, но машинально пошел-таки вместе со всеми дальше, надеясь, что до стола дойду, а там коньячок мне поможет… Нас предупредили, что нужно садиться только на свое место: «Ищите карточку с вашей фамилией». Столы стояли буквой «П», и стулья были поставлены только с внешней стороны столов. На вершине «П», прямо посередине, уже восседал, склабясь, но глазами как бы уйдя в глубокие раздумья, Гейдар Алиевич, справа от него шмыгал носом наш багроволицый «классик», слева прикипел к стулу массивный человек серого цвета, с седыми усами, со стальными глазами. Он ни разу не улыбнулся, и я до сих пор не знаю, были ли у него зубы золотые, как у большинства, или обыкновенные. Он на протяжении всего вечера угрюмо сопел, разглядывая гостей одного за другим. Я, шатаясь, тащился мимо стульев и никак не мог найти свою карточку. Я уже обогнул угол и пошел к «президиумному» столу, как меня снова кто-то остановил незаметным движением — мне почудилось, я наткнулся на невидимый сейф. Кажется, это сделал улыбающийся официант.

— Извините, — пробормотал я. — Не могу найти своего места. Моя фамилия такая-то…

— Спасибо, что обратились ко мне, — отвечал человек в белом костюме. И показал рукой в дальний конец. — Там ваше место. Приятного аппетита!

И точно — вернувшись туда, откуда я начал свое унизительное путешествие, я понял, что проглядел свое место по той простой причине, что моя карточка упала «лицом» вниз. И почему-то это обстоятельство ввергло меня в тоскливые размышления о своей никчемности на пиру жизни, о том, какой же я бестолковый, и не лучше ли попросить начальство отправить меня срочно домой, в Сибирь. (Предполагалось, что мы поедем еще в Душанбе… или в Ташкент, не помню…) Но, добравшись до места и увидев, что моя рюмка наполовину заполнена коньяком, я тут же выпил. И заозирался, ища бутылку, чтобы налить еще, но оказалось — этим занимаются официанты. А в данную минуту все замерли — и официанты, и гости: поднявшись над сказочным столом, негромко, очень негромко говорил Хозяин республики… Мне издалека трудно было услыхать, о чем он говорит, но я тоже напрягся, так как на меня несколько раз оглянулись. Может быть, я звякнул рюмкой о вилку, ставя на место… Наконец, я понял — тост произнесен, все завставали — и я тоже вскочил с пустой рюмкой, но мне тут же в нее весьма ловко из-за правого моего плеча официант что-то налил, но очень немного. Я выпил, и в небесах заиграла зурна, зазвенели бубны, и в осветившемся волшебным светом зале перед нашим столом появились феи в дымчатых платьях. Изгибая руки, они закружились, томно и сладострастно улыбаясь запрокинутыми лицами. И возник, как джин из сосуда, золотозубый пожилой человек. Он запел: