Сундук с серебром

Сын встрепенулся и посмотрел на мать. Не выдержав ее взгляда, он вышел из дому.

Милка догадывалась о подозрениях свекрови и только ждала случая, чтобы ей отомстить.

— А что это Францка не пишет?

— Она же написала, что устроилась хорошо.

— Честные девушки никогда хорошо не устраиваются.

Продариха содрогнулась, но промолчала.

— Ты за собой смотри! — сказал Продар. — Слышишь, за собой смотри!

Милка не выдержала взгляда Продара. Его она боялась и вымещала свое зло на Продарихе. Когда Продара не было дома, запирала от нее молоко, не давала обеда.

Гроза собиралась постепенно, как гной в ране. Час за часом, день за днем. Старики знали, что недалек тот день, когда жизнь покажет им свое истинное, отвратительное лицо. Теперь, когда дожди загнали всех в дом, это ощущалось еще сильнее.

Часы пробили полдень. Продар перекрестился и начал читать молитву.

Из сеней пришла Милка, села на скамью у печи и, скрестив руки на груди, уставилась на стучавший по стеклам дождь. Поток вздулся, вода устремилась в сад, подбираясь к крайним деревьям.

— Мост унесет, — сказал Петер, останавливаясь у окна. — До дома дойдет вода…

Часы дрогнули и пробили половину первого.

— Ну! — промолвил он, взглянув на жену. Милка вперила в него свойственный наглецам полугневный, полуудивленный взгляд.

— Что «ну»?

— Неси обед!

— Обед? — наигранно изумилась она. — Обед? Работать не работали, а есть давай.

Продар повернулся к Милке. Он смотрел на нее, как на врага, выставившего себя на посмешище.

Петер понял, что буря, которой он так боялся, грянет сию минуту.

— Не дури! — зло накинулся он на жену.

— Это ты дуришь! Так можно все поесть! — хрипло прокричала Милка и подмигнула мужу: молчи, мол.

Продар заметил это.

— Тайком обедать не будем, — взорвался Петер, испытывавший жгучий стыд перед родителями и перед самим собой. — Если есть что, неси все сюда, съедим вместе.

Милка вспыхнула и пронзила его взглядом: «О чем ты думаешь?»

Слова мужа задели ее за живое. Чтоб скрыть слезы, она повернулась к печи и начала перебирать какие-то тряпки.

— Ступай, свари обед! — сказал Продар жене.

Продариха нерешительно привстала. Милка замерла.

— Ступай! — повторил Продар.

Продариха пошла к двери. Милка заступила ей дорогу.

— Своего добра не дам!

— Твое добро? — гаркнул Продар и взглянул на Петера, помертвевшего от страха перед разоблачением. — Твоего здесь ничего нет. Дом мой. Уйди с дороги! Не думай, что я перевел дом. Нет!

Милка смотрела то на мужа, то на Продара, и по их глазам поняла, что была обманута. И оттого что разоблачила себя, показав свой характер, в ней закипела бешеная злоба.

Забыв про стариков, она вдруг повернулась к Петеру, стоявшему перед ней с совершенно потерянным видом.

— Враль несчастный, — шипела она. — Враль!

— Это неправда, — бормотал муж, не находя иных слов. — Это неправда…

Он искал глазами отца, словно тот мог ему помочь.

— Правда! Все наврал! Больше я тебе не верю. Все вы против меня! Ноги моей больше не будет в этом доме. Я вам не служанка! Не на ту напали! Тьфу!

Милка зашлась от крика, распекая Петера, напоминавшего в эту минуту побитую собаку. Наконец ее визгливые рыдания разнеслись по всему дому. Охваченный жалостью, Петер двинулся было к жене, чтоб утешить ее, но та пришла еще в большую ярость.

— Не люблю тебя! Все вы меня ненавидите! — крикнула она в лицо мужу и, взбежав по ступенькам, заперлась в горнице.

— Как бы чего не сделала над собой, — испугался Петер.

— Ты не знаешь ее, — успокоил его отец.

Молча, неторопко, не глядя друг на друга, они приступили к обеду. Есть уже не хотелось.

Между домом Продара и потоком лежала зеленая луговина, которую отделяла от воды каменная ограда. Когда поток вздувался, вода сквозь щели проникала на луг и подбиралась к дому. Стена, кроме того, ограждала луг от камней, которые несла вода, и защищала его от разрушительной работы волн.

Погода не менялась. Солнце чередовалось с проливными дождями, вода то поднималась, то опадала.

Милка незаметно выскользнула из дому. Петер, выглянув в окно, увидел ее, когда она была уже в конце сада, вблизи мостика, ведущего к Кошанам.

Он бросился за ней вдогонку, но Милка уже ступила на мост. Нетвердыми шагами она выплясывала на мокрой и шаткой доске. Под ней крутились и шумели мутные волны. На середине мост под Милкой прогнулся, ноги по лодыжку ушли в воду, потом еще выше. Милка замахала руками, словно собиралась нырнуть.

Петера охватил смертельный ужас. Он раскаялся во всем. Милка благополучно перебралась на противоположный берег и припустила в сторону отчего дома. У Петера с души спал камень.

Сокрушенный и подавленный, стоял он под дождем, не зная, как быть. Душу его жгло раскаяние, он жаждал примирения.

Он ступил на мост и перешел на другой берег.

Продар с Продарихой напрасно прождали их в тот вечер. Наступила ночь, где-то поблизости шумела и плескалась вода. Дождь лил не переставая.

Продар, перебирая четки, смотрел в окно. Сквозь сетку дождя он различал деревья и мерцающий свет в доме Кошана. В нем еще тлела надежда, что вот-вот от ближних деревьев отделится тень и подойдет к дому.

— Теперь уж не придут, — сказал он, перекрестившись.

Жена молчала. Руки ее были сомкнуты, губы шептали молитву за тех, кто остался в ту ночь без крова или «нашел смерть в буйной воде».

— Боже мой, может, кто и утоп, — молвила она.

— Кто? — резко спросил Продар, думавший только о Петере с Милкой.

— Я не про то, — сказала Продариха. — Раз ливень не перестает… Пока не найдут труп…

Продар же думал об одиночестве. С тех пор как они поженились, им еще никогда не было так одиноко. Сначала были живы родители, потом их место заняли дети.

Горько было думать о том, как они кусают друг друга, точно гадюки, но еще горше было одиночество. Люди созданы для того, чтоб жить с людьми. Как бы плохо ни было, еще хуже, когда рядом никого нет. Что бы было, если б в этот вечер кто-нибудь из них умер…

Стекла зазвенели под напором дождя и ветра.

— Боже, будь милостив! — воскликнул Продар.

— Ужасно пусто, — молвила жена. — Надо что-то сделать. Так дальше нельзя.

— Да, — согласился Продар. — Сама видишь, как тут…

— Выговори себе все, что нам нужно. До последней капли молока.

— Какой стыд! — сказал Продар.

Часы отбивали время. Потушили свет, но спать не легли. Дом наполнили мрачные, грозные тени. Временами они обращались в слова, нарушавшие тишину.

— Завтра сходи за ними! — сказал Продар, старавшийся побороть сон.

Продариха дремала, приклонив голову к печи.

Голос мужа разбудил ее.

— Поднимемся, поднимемся… — повторила она конец своих сновидений и вздрогнула. — Ах, что я говорю!

Продар улыбнулся.

Всю ночь, до самого света, боролись они с черными мыслями и сном.

Дождь переставал, из туч лишь проливались мелкие, частые капли. Вода затопила сад и подошла к самому порогу дома. Поток больше не поднимался, но и не спадал, с равномерным шумом катились мимо волны, наскакивая друг на друга, кувыркаясь и выплескиваясь на берег…

Мост снесло. Камни, на которых он держался, ушли под воду. На поверхности воды плавали ветки, бревна и сено. Там и сям от горы отрывался кусок и с грохотом летел в ущелье.

В стене, окружавшей сад, образовалась брешь. Вода хлынула на траву, образовав озеро и грозя смести остаток ограды.

— Сад подмоет, — забеспокоился Продар.

— И никого нет, — вздохнула Продариха.

Продар разулся, закатал до колен штаны. Медленно, на ощупь побрел он в сторону от дома; мягкая, мокрая трава наматывалась на пальцы ног.

Там, где вода прорвалась в сад, он почувствовал под ногами огромные камни. Попытался определить размеры нанесенного ущерба. Волны злобно бились в него, обдавая брызгами с ног до головы.