Джоанна Аларика

— Прежде чем выходить замуж, миссис Асеведо, — сказала она холодно, не глядя на Джоанну, — вам следовало бы научиться обращению с детьми. Что касается ваших последних слов, то, поскольку вы затронули эту тему, я должна сказать вам, что в тот день, когда ваша страна подверглась агрессии, я отказалась от североамериканского подданства, вернув свой паспорт консулу США в Гватемала-Сити… Вместе с военной медалью, которую я получила в Арденнах в сорок пятом году.

Пройдя мимо Джоанны, как проходят мимо пустого места, она подошла к двери и, уже выходя в коридор, добавила не оборачиваясь:

— Вы первый человек, кому я об этом рассказала, и сейчас совершенно не уверена, что поступила правильно. Вы этого просто не заслуживаете, миссис Асеведо…

Глава 7

Самолеты — три «тандерболта» без опознавательных знаков и номеров — со свистящим ревом прошли над самыми деревьями, высыпав вдоль полотна узкоколейки серию осколочных сорока-фунтовок. Когда отгремели взрывы и сверху перестали падать комья грязи и срезанные осколками ветки, Мигель поднял голову и огляделся. На этот раз, кажется, все сошло благополучно. Впереди, по ту сторону полотна, продолжал гореть подожженный утром тяжелый вездеход инсургентов: верх его уже выгорел, теперь занялись толстые рубчатые баллоны на всех шести колесах, отравляя удушливым чадом и без того тяжелый, неподвижный воздух этой заболоченной низины.

Мигель откинулся на спину в своей ямке, где на дне уже начала скапливаться сильно пахнущая болотом вода, и снова прижал к щеке горячую и скользкую от пота коробку радиофона.

— Оцелот-два вызывает Пуму, — хрипло заговорил он, настороженно глядя в небо, в сотый раз с терпеливым отчаянием повторяя одно и то же. — Оцелот-два вызывает Пуму, Оцелот-два вызывает Пуму, подтвердите слышимость, Пума, Пума, подтвердите слышимость Оцелота-два, говорит Оцелот-два, подтвердите слышимость, конец передачи…

Он щелкнул тумблером перехода на прием, над ухом у него что-то тихонько зашумело, запищало, стало посвистывать тоненько, словно издеваясь. Он вслушивался, приоткрыв от напряжения рот. От Пумы не было ни слова. Или там что-то случилось, или эта чертова коробка уже никуда не годится. Может, село питание?

Сдвинув каску, он вытер заливающий глаза пот, размазав по лицу грязь, и с отвращением покосился на зеленый пластмассовый ящичек, похожий на большой пенал с вделанной в него телефонной трубкой и торчащим вверх гибким прутиком антенны, — американский полевой «Токи-Уоки» выпуска 1943 года. До сих пор эта реликвия работала совсем не плохо, что же с ней стало теперь, будь она трижды проклята!..

Самолеты снова вернулись, сделали еще один заход, прочесали джунгли из пулеметов. Потом они забрали круто вверх и ушли на юг, к гондурасской границе, до которой было отсюда ровно тридцать пять километров. Мигель встал на колени, грязным носовым платком протер стекла бинокля и еще раз внимательно осмотрел зеленую стену зарослей по ту сторону узкоколейки. Там по-прежнему не было никакого движения. Трупы инсургентов, убитых вовремя утренней атаки, лежали в тех же позах, будто большие изломанные куклы. Один, в широкополой техасской шляпе, висел на спутанных лианах, уронив руки до самой земли, — издали его можно было принять за пьяного, навалившегося на изгородь. Не было ни малейшего ветерка, и дым от горящего «доджа» стоял в чаше неподвижным синевато-серым облаком, медленно просачиваясь вверх и в стороны.

— Капрал Гутьеррес! — не оборачиваясь, позвал Мигель.

Сзади послышались чавкающие по грязи шаги. Толстый капрал, сдержанно чертыхаясь, подошел к ямке командира и присел на корточки, свертывая сигарету.

— Слушаю, мой сублейтенант, — сказал он ворчливо, старательно зализывая кромку листка.

— Там все тихо, капрал, — сказал Мигель, взяв протянутый ему кисет и кивнув в сторону дороги. — И вообще, как понимать эту бомбежку? Вряд ли авиация стала бы крошить своих… Скорее всего, они отошли и уже потом вызвали сюда самолеты. А?

Глянув на капрала, он стал вертеть сигарету. Толстяк закурил и задумчиво разгладил усы.

— С вашего позволения, мой сублейтенанг, я бы здесь больше не оставался, — сказал он. — Повторять атаку на прежнем месте они не станут, это не в их правилах. А самолеты могут вернуться. И мне бы чертовски не хотелось, чтобы они вернулись с напалмовыми бомбами.

Мигель ничего не ответил. Табак у него рассыпался, он выругался сквозь зубы и принялся свертывать заново. Выждав, когда сублейтенант взял сигарету в рот, капрал поднес ему зажигалку. Мигель закурил и снова утер рукавом мокрое от пота лицо.

— Раневых четырнадцать? — спросил он сквозь зубы.

— Четырнадцать, мой сублейтенант. И трое из них не смогут идти сами.

— Ч-черт, если бы хоть связь была… вы в радио не разбираетесь, капрал?

— Никак нет, мой сублейтенант.

Мигелю очень захотелось обругать кого-то последними словами: самого себя, или не разбирающегося в радио капрала Гутьерреса, или Пуму, которая с самого утра не отвечает на вызовы.

— Сволочное дело, капрал. А если они повторят атаку?

— А если они прилетят с напалмом?

— Экое сволочное положение, — повторил Мигель. — Бросьте вы меня пугать, черт побери!

— Никак нет, я вас не пугаю. Я просто считаю долгом предупредить…

— Напалм, напалм! — сердито передразнил Мигель. — Сам знаю! Сколько вам нужно человек, чтобы вывести отсюда всех раненых?

— Простите, мой сублейтенант?

— Каррамба, я выражаюсь достаточно ясно, капрал! Вы что, не понимаете простого вопроса?

— Так точно, понимаю. Ну, скажем… — Гутьеррес задумчиво пожевал погасший окурок. — Пяти здоровых бойцов было бы довольно, мой сублейтенант. Но только…

Мигель тщетно подождал продолжения фразы и посмотрел на капрала снизу вверх, моргая воспаленными глазами.

— Что вы хотели сказать, Гутьеррес?

— Вам, понятно, виднее… стоит ли дробить силы.

Мигель жадно затянулся раз и другой, бросил обжегший пальцы окурок и ударом каблука вбил его в грязь. Брызнула болотная жижа.

— Ну, если нас останется четверо, это все же лучше, чем ничего. До вечера я не хочу отсюда уходить… Мало ли что может случиться, дьявол их знает! А вы идите, я не могу принять на себя ответственность за полтора десятка раненых. Со мной останутся… скажем, Годой, Муньос, ну, и Никастро. А сейчас пошлите людей туда, — он мотнул подбородком в направлении полотна, — собрать оружие и бумаги. Бумаги вы возьмете с собой. Сколько у нас гранат?.

— Дюжины полторы наберется, мой сублейтенант.

— Оставите нам десяток, остальные можете забирать. У них там были утром ручные пулеметы. Если найдутся исправные, тащите сюда все. И побольше магазинов, сколько найдется.

— Слушаю, мой сублейтенант. Разрешите выполнять?

— Выполняйте.

Капрал поднялся и направился к солдатам.

— Гутьеррес! — крикнул ему вслед Мигель. — Пусть там пошарят насчет съестного, слышите? Ребята со вчерашнего вечера не жрали. И перевязочные пакеты тоже!

Капрал ушел. Из-за деревьев послышались его окрики и привычная добродушная ругань. Потом четверо солдат перебрались через полотно узкоколейки, дали для острастки пару очередей, прислушались и неторопливо, словно гуляя, отправились в ту сторону, откуда расползался дым горящей машины. Мигель, кусая потрескавшиеся губы, следил за ними в бинокль. Это всегда было самым трудным — отправлять людей куда бы то ни было. Даже на сравнительно безопасное задание, не говоря уже о разведке. Мало ли что может случиться, а потом будешь мучить себя сознанием, что послал человека на смерть!

Минут двадцать на той стороне все было тихо. Мигель еще раз попытался вызвать Пуму. Потом из-за полотна раскатисто громыхнула очередь тяжелого автомата. Мигель уронил радиофон и вскочил, схватившись за висящий на груди бинокль. Пот разъедал ему глаза, но он все смотрел и смотрел, не отрываясь от окуляров. Прошло еще не менее четверти часа, пока из дымных зарослей не показались знакомые фигуры — вывалянные в болотной грязи, в касках, камуфлированных обрывками банановых листьев. Двое были навьючены трофейным оружием, двое несли что-то тяжелое в брезентовом полотнище. «Gloria Patri… [61]» — машинально пробормотал Мигель всплывшие вдруг в памяти слова из далекого детства, опустив бинокль и утирая со лба пот.