Мистификации Софи Зильбер

Вначале Софи еще пыталась соблюдать умеренность, думала отказаться от картофеля и вообще отведать всего понемножку, однако ее здоровый аппетит и хороший гастрономический вкус одержали победу, и она каждый раз опустошала свою тарелку, молча давая себе зарок завтра по меньшей мере одну трапезу пропустить.

— Вам бояться нечего, — заметил господин фон Вассерталь. — Погода становится лучше, вы сможете часто купаться и плавать. Известно, что от купанья худеют.

— Вы полагаете? — спросила Софи и слегка покраснела. Она только что заметила, что фон Вассерталь и красивая персиянка обменялись страстными взглядами.

Охотнее всего она бы пересела. Но страстные взгляды, которыми он обменивался с персиянкой, как будто не мешали фон Вассерталю болтать с нею дальше. На нее он тоже бросал, если только глаза ее не обманывали, выразительные взгляды, пусть и не столь откровенные и рискованные. Он рассказывал ей о рыбах разных пород, которые водятся в озерах и реках Штирийского Зальцкаммергута, и она слушала его с удивлением, ибо о большинстве ничего не знала, хотя родилась и выросла в этих местах. Внове были для нее и разнообразные, все еще применявшиеся способы рыбной ловли. Для нее рыбаки были рыбаками, и когда вечерами они отплывали в своих челнах, ей было ясно, что они едут рыбачить, и других объяснений не требовалось.

— Так-то оно так, — сказал фон Вассерталь, — но на деле это всегда гораздо сложней, многогранней и разнообразней. Даже люди, живущие на самом берегу озера, способны спутать вершу с сачком, если рыбу они только едят.

— Зато уж если они начинают ее ловить, — вмешалась фрейлейн фон Триссельберг, — то становятся все изощреннее в выборе путей и средств… Будьте начеку, — со смехом прибавила она, обернувшись к Софи. — Этот водолей вливает вам по капле в уши сладкие слова, и не успеют они проникнуть в глубь вашей ушной раковины, как вы уже попались.

Софи, к собственному удивлению, расхохоталась, как школьница: приятная наружность и странно-сдержанная любезность этого господина фон Вассерталя уже навели ее на такие мысли.

— Дорогая Розалия, — сказал господин фон Вассерталь, — вы сильно преувеличиваете мое влияние. Да и женщина такого типа, как госпожа фон Вейтерслебен, к сожалению, никогда не попадется. Она, в лучшем случае, только подойдет близко к сети.

— Ах, ваши благозвучные речи почти что убедили меня, дражайший фон Вассерталь. — Фрейлейн фон Триссельберг пыталась имитировать его витиеватый слог. Но, тотчас вернувшись к своей обычной манере, сказала: — Против вас есть только одно средство — бежать.

— Каковое вы, бесценная Розалия, успешно применяете с незапамятных времен, — ответил фон Вассерталь с галантным поклоном. — Да будет вам известно, — пустившись в объяснения, он воспользовался случаем, чтобы легонько коснуться оголенной руки Софи, — что мы с Розалией в наших разговорах, к сожалению, не вправе пользоваться спокойно-интимным языком бывших любовников, хотя так давно знаем друг друга. Лично я безутешен по этому поводу, — наш роман за все эти годы так и не состоялся, сколько их ни минуло.

Софи очень нравился этот шутливо-откровенный тон, она поглядывала то на одного, то на другого и была рада, что в глазах красавицы-персиянки, которая меж тем снова бросила в их сторону завораживающий взгляд, на сей раз оставшийся без ответа, — она не единственная виновница волнения господина фон Вассерталя.

— А теперь это нам уже не грозит, — сказала Розалия фон Триссельберг, по своему обыкновению скорчив смешную мину, и Софи, смеясь, заметила:

— Не говорите так, случается, что тебя это настигает в тот миг, когда ты уже перестала об этом думать.

— Смею ли я рассчитывать на такой миг у вас? — намеренно громким шепотом сказал ей на ухо фон Вассерталь, и они с Розалией снова расхохотались.

Между ними установилось некоторое взаимопонимание, и Софи это было приятно. Ведь в этой большой компании она чувствовала себя не то чтобы совсем чужой, но и не вполне своей. А странный феномен, когда она вдруг начинала понимать здесь всех и каждого, пока что не повторялся, и возникал вопрос, не вызван ли он исключительно ее вчерашним состоянием и повторится ли вообще.

Когда тарелка и блюда из-под зальцбургских клецок были убраны, гости принялись за вино и прочие напитки, и можно было лучше разглядеть сидящих за столами.

Фон Вассерталь только что опять обменялся с персиянкой многозначительным взглядом, когда в зал вошла Амариллис Лугоцвет. Она подсела к персиянке и приветливо помахала рукой Софи и фон Вассерталю, тот в ответ слегка наклонился и, обратившись к Софи, отрекомендовал ей Амариллис Лугоцвет как одну из приятнейших особ среди местных жителей. Словно подтверждая это суждение, фрейлейн фон Триссельберг зевнула, прикрыв рот ладонью, и сказала:

— На мой вкус, она немножко чересчур важная, но мой вкус в счет не идет.

— Пора бы вам уже понять, что вы исключение, — сказал господин фон Вассерталь хоть и вполне вежливо, но с ехидцей.

— Разве я не понимаю? — Фрейлейн фон Триссельберг рассмеялась и, на глазах у всех, вытащила из-за пазухи прядь медно-рыжих волос, попавшую туда, потому что у нее расстегнулась верхняя пуговица блузки, и стала наматывать эту прядь на палец, украшенный кольцом из оленьего клыка. Оправа двух отшлифованных, блестящих подвесок, также из оленьего зуба, представляла собой серебряные филигранные дубовые листочки с крошечными золотыми желудями, а на шее у нее в этот раз красовался кулон из оленьего рога на серебряной цепочке, в такой же оправе. Гранатового браслета Софи сегодня не заметила.

— Дорогая Розалия. — Господин фон Вассерталь наклонился к ней за спиной у Софи. — Я восхищен вашей способностью каждый раз являть себя миру и людям в новой свете.

— Не стоит изощряться во взаимных комплиментах, — ответила Розалия, — хотя я и очень ценю подобную способность у вас при общении с существами иного порядка.

Зазвучала тихая музыка, и, обменявшись с прекрасной персиянкой еще одним томным и проникновенный взглядом, фон Вассерталь пригласил Софи танцевать.

Софи поднялась легко, несмотря на обильную трапезу, и когда она в объятиях фон Вассерталя, который вообще-то был совсем не в ее вкусе, заскользила по свободному от мебели малому залу ресторана, то даже та небольшая близость между ними, которой требовал танец, почему-то вызвала у нее легкую дрожь, и хотя сама Софи не могла объяснить себе ее причину, она с чистым сердцем предалась этому не сильному, но приятному волнению, словно то обстоятельство, что все это происходило в танце, нейтрализовало ее смутные вожделения, делало их настолько неуязвимыми, что не было нужды преодолевать их и принимать какие-либо меры предосторожности. Она не противилась, когда фон Вассерталь прижал ее к себе — мягким, но недвусмысленным движением, которое никак не вязалось с его задумчиво-мечтательным видом. Она даже была благодарна фрейлейн фон Триссельберг, когда та заговорщически ей подмигнула, Софи и сама так же заговорщически подмигнула ей в ответ. Только от Амариллис Лугоцвет она не дождалась улыбки, когда однажды поверх плеча фон Вассерталя встретилась с ней глазами.

Когда кавалер Софи отвел ее обратно на место, она чувствовала себя довольной и раскованной, несмотря на то, что ее отношения с фон Вассерталем нисколько не изменились, словно это был не человек, не реальное лицо, в которое можно влюбиться, а некий символ эротики. В зале стало немного потише, хотя разговоры еще продолжались. Только у Софи вдруг опять возникло ощущение, словно она участвует в хоре голосов, которые слышны ей и понятны без всяких усилий с ее стороны, как будто все происходит только в ее сознания, хоть она и видит, как другие говорят и жестикулируют.

Она заметила, что фон Вассерталь под столом наступил ей на ногу, это прикосновение было безлично-нежным и естественным, как ласка воды, и по-настоящему она ощутила его, только когда он на миг снял свою ногу.

Софи вся превратилась в слух, слова налетали на нее, как стая птиц, долго круживших над ее головой и потом опустившихся.